охота

Я довольно часто вспоминаю, как с десяток лет назад мы с отцом ходили на охоту. Было это в начале двухтысячного, тогда еще отец со мной общался: как с сыном, и как с другом. Немногим позже все изменилось и, пожалуй, эта охота — одно из последних и самых ярких воспоминаний об отце, который сидит сейчас где-то на другом конце материка и черт его знает, что делает.

В тот день отец разбудил меня совсем рано, а сам, кажется, не ложился спать и вовсе. Мы оделись, взяли необходимое снаряжение, среди которого была небольшая коробочка с бутербродами, которые сделала нам в дорогу тетушка. В четыре часа мы вышли из летнего домика, встретили проводника и через двадцать минут уже начали вгрызаться в лес.

Это был особенный лес, он был тщательно огорожен забором и туда пускали только если человек предварительно потратил пару дней на бюрократические изыски и досыта накормил себя красными бланками приправленными зелеными, голубыми квитанциями тщательно смешанными с белыми заявлениями и розовыми прошениями под соусом перламутровых резолюций.

Впрочем, в этот лес и так немногие хотели попасть. Женщины, обыкновенно услышав об этом месте закатывали глаза и говорили свое веское «фи», а мальчишки радостно потирали руки в надежде, что им тоже перепадет поездка туда, отчего их мамаши «фи»’кали еще усерднее. Девчонки об этих местах даже слыхом не слыхивали.

Сложно даже представить, как я гордился тем, что мой отец, мало того, что сам решил пойти на охоту, так еще и взял меня с собой. Мальчишки в классе лопались от зависти и, есть мнение, что их матери говорили им, что-то вроде: «Я не хочу, чтобы ты впредь общался с Максимом».

На самом-то деле, эта местность и эта охота так не нравилась матерям из-за очевидных этических проблем, связанных с охотой на то дивное животное, что водится в лесу, недалеко от границы с нашим южным соседом. Дело в том, что самки этих животных на протяжении практически всей своей жизни занимаются рождением детенышей и их воспитанием. Поисками еды, самок и кормежкой обычно занимаются самцы. Их довольно много, их легко заметить и найти по их крику. Именно их этот крик и считается главной этической проблемой. А кричать они любят.

Что касается того, как эти животные выглядят — никто этого не знает до тех пор, пока не сходил на охоту. Но и после охоты он вынужден подписать сиреневый бланк #612 о неразглашении. Так что, повторюсь: «никто не знает, как они выглядят».

В то утро, где-то в половину пятого утра мы шли по узенькой тропинке втроем — я, отец и выписанный каким-то комитетом какой-то проводник. Лес медленно обступал нас со всех сторон, с каждым пройденным километром прижимаясь все ближе и ближе. Проводник, поначалу громкий и развязный, становился все тише и почти шепотом рассказывал нам об удивительном мире тех животных, на которых мы пришли охотиться. Он рассказал, что данный вид животных называется «bestia tepet». У них существует множество подвидов, многие из которых, часто, имеют только незначительные отличия друг от друга. Но случается, что небольшая смена окраса или лишняя выпуклость на теле может значительно повлиять на последующую цену убиенного животного. Цену, которую они были готовы заплатить нам, за тушку редкого бестиатепета.

Где-то к половине седьмого мы, наконец, остановились, и наш проводник указал нам на кусты, в которых предполагалось прятаться. Он объяснил, что недалеко от нас проходит тропа, по которой бестиатепеты обыкновенно бегут на водопой. Просыпаются они часам к семи-восьми, вычищают свои шкурки и идут на водопой. Поскольку они являют собой социальных животных, на водопой они, обычно, идут небольшими группами, и часто перекликаясь между собой.

Впрочем, социальность этих животных более чем напускная, поскольку, стоит им услышать выстрел, как они разбегаются в разные стороны, даже не заботясь о той группе, в которой только что, приветливо социализируя, шли на водопой; шли к своим самкам; шли на поиски еды; шли куда бы то ни было.

Не смотря на их внешне агрессивный вид, который с лихвой объясняется их размерами и когтистыми лапами — на деле они безобидны, и случаи их нападения на людей редки.
И вот, мы сидели в кустах, переваривали все услышанное. Гид устроился неподалеку от нас, вытянувшись на траве и надвинув на глаза шляпу — кусты были обширными. А мы с отцом, достали тетушкины бутерброды с курицей. Наши ружья лежали неподалеку, на расстоянии вытянутой руки. Мы заранее решили не особо разговаривать в лесу, поэтому тогда молча уплетали бутерброды, предвкушали охоту, и отец пытался заставить меня не ерзать от нетерпения. Лес вокруг медленно просыпался, отголоски ночных звуков замещались робкими утренними шорохами и одинокими птичьими трелями.

Отец, когда я его последний раз видел, был худощав, высок, на голове большая лысина, волосы чуть подернуты сединой, выражение лица — недовольное и в руках чемодан. Мой чемодан. Отец гнал меня в шею из дома, что-то кричал. И это последнее воспоминание о нем очень не хочет стыковаться с другими, где он добродушен и немного неуклюж, будто тогда, с собранным за меня чемоданом в руках был не он, а совершенно другой человек.
Тем утром, мы даже не успели доесть бутерброды, как вдалеке послышалось тихое «а-а-а». Проводник, казавшийся спящим, быстро сдернул шляпу с глаз, встрепенулся и шепотом сообщил, что это бестиатепеты. Мы быстро сложили бутерброды обратно в сумки и взяли ружья, еще никуда толком не целясь, просто направляя их в ту сторону, в которую указал мужчина. Несмотря на то, что за это утро он сказал нам об этом уже, наверное, раз пятнадцать, он еще раз добавил, что стрелять нужно в голову, чтобы не повредить товарный вид и функциональность бестиатепета.

По мере того, как животные, движущиеся на водопой приближались к нам, их перекличка становилась все более отчетливей, превратившись из простого «а-а-а», сначала в «пля-а-а», а потом в то самое «бля-а-а», которое и считалось основной этической проблемой в охоте на бестиатепетов.

Через пару минут можно было уже увидеть, как они, цепляясь хвостами с твердым округлым кончиком на конце за ветки деревьев и отталкиваясь лапами от земли, приближались к нам. Некоторые из них были укутаны в плотную шубу разноцветной шерсти, а многие не носили шерстяного покрова и резко выделялись белизной своей кожи на фоне по-разному-зеленого леса. Лапы, которыми они отталкивались от земли, заканчивались тремя пальцами с большим острым когтем на каждом. Большая приплюснутая голова покоилась на массивном угловатом теле и на каждой из ее сторон, было расположено по глазу. Если верить проводнику, рот у них был на затылке.

— Бля-а-а, — рычал ведущий бестиатепет, несущийся впереди стаи.
— Бля-а-а, — отвечали ему басом немного отстающие самцы.

Их это многоголосое «бля-а-а» разносилось по всему лесу: звучное, громкое, пугающее и, да, пожалуй, несколько непривычно вызывающее.

В стае было около пятнадцати особей, каждая из них непохожа на другую — у одной живот больше, у другой тело приземистее, у третьей хвост не черный, а серый. Отец, прищурив один глаз, целился. Я тоже направил ружье на одного из бестиатепетов, прицелился, как умел, и выстрелил. Сразу за моим выстрелом последовал отцовский.

Раздалось громкое: «Бля-а-а-а-а!!!» и только потом они бросились врассыпную. Тринадцать из них. Они бежали напролом, сметая с пути кусты, молодые деревца, суетливо перебирая лапами и меча во все стороны свои хвосты; уже спустя несколько секунд они исчезли из виду. Только на тропинке перед нами лежали два тела, одно из них тихо хрипело. Это был тот бестиатепет, в которого стрелял я.

Мы вышли из кустов, оставив вещи там, взяв с собой только ружья, и подошли к животным. Оказалось, что отец убил своего точным выстрелом в голову; я же попал в туловище. Мой бестиатепет, покрытый густым волосяным покровом оранжевого цвета редко елозил ногами, ворочал головой и почти шепотом хрипел: «бля-а». Проводник положил руку мне на плечо.

— Сынок, я бы на твоем месте добил его. Незачем ему мучиться.
— Вы заберете его?
— Нет, ты испортил ему корпус, придется оставить его здесь. Но ничего, его съедят другие животные.

Потом проводник повернулся к моему отцу.

— Вы очень хорошо выстрелили. Это знатная особь, но не редкая. Мы не купим ее у вас, но, если хотите, обработаем как следует и завтра сможете забрать ее с собой.
— Хорошо. А какой это подвид, как он называется?
— Этот? О, это минск. Мы сделаем небольшую табличку, на которой напишем его название и прикрепим к нему, не волнуйтесь.
— А как… что нам теперь?
— Вы с сыном можете возвращаться домой. Помните дорогу? Я вызову бригаду, мы заберем тело и сделаем всю необходимую работу.

Я нацелил ружье на голову мучающегося животного и перед выстрелом заглянул в его большие глаза. Больше я никогда не ходил на охоту. Пожалуй, именно тогда наши с отцом отношения начали портиться.

Его животное выпотрошили, сделав глубокий надрез сбоку. Тщательно обрили. Срезали голову и лапы, оставив только туловище, в форме параллелепипеда. Тщательно обработали консервирующими веществами, лаками и краской. Надрез превратили в дверцу. Установили систему циркуляции фреона. И налепили на дверцу табличку с указанием наименования подвида. Отец поставил его дома на кухне.

Многие из бестиатепетов, или «холодильников», как их называют в народе, выращиваются на специальных фермах и продаются готовыми, но отец всегда считал, что свой холодильник каждому человеку нужно поймать самому. И в этом наши с ним взгляды расходятся.
Свой холодильник я купил в магазине.