Easy Way Out Легкий выход

Моя жизнь питает слабость к безысходности. Ее промозглая тень ощущается мною даже в самые солнечные дни. А уж в серые дни ненастий и подавно. Очевидно, что в моей зрелой жизни все интенсивнее стали перегорать лампочки по-детски радостных моментов. Не скажу, что я был доволен собой, и что все чудесным образом у меня складывалось. Просто чем острее ожидал я прихода новой весны, тем невыносимее было смотреть на грязный снег. Хотелось много солнца. Неотвратимо, немедленно и прямо сейчас!

Кажется, эту зиму я переживал труднее, чем все зимы вместе взятые. Я ждал этой весны так, как еще ни один кролик не томился в ожидании своей сладкой морковки. Но зима и не торопилась отдавать весне ключи от своей морозильной камеры, где в спрессованной груде лежало и мое остекленевшие от холода сердце. В душе не было ни малейшего намека на вдохновение. Я не горел, а лишь коптил. И моего работодателя это нервировало. Я не писал лишенные здравого смысла рекламные тексты, а с особым цинизмом вымучивал их. Это потому, что в моей голове постоянно крутились мысли, окрашенные в цвет траура и отдававшие исключительно летальным исходом.
 
Где-то внутри себя я понимал, что гибну, и шарил обезумевшим от невезения взглядом в поисках соломинки. Пить сначала надо было, чтобы отключить сознание от тягостных размышлений, а потом это стало данью уничтожающей привычке. Но как же можно самозабвенно пить и при этом умудряться полноценно работать? Ты задаешь правильный вопрос. Деньги всегда были нужны, чтобы жить. А жить надо было исключительно, чтобы где-нибудь заработать.
 
В один из дней по веской причине удачно затянувшегося празднования дня любви и весны, а также тяжелой и больной головы я преступно поздно пробудился на работу. В холодном поту и исключительно на силе гражданской ответственности добрался до нашего рекламного агентства, но все равно опоздал на планерку. Мой гениальный директор Аркадий Федорович, как всегда немного понервничав, сделал мне «последнее китайское предупреждение». И приговорив меня к исправительным творческим работам с напутственными словами «Я из тебя выбью похмелье ударным трудом», отправил меня с нашим новым фотографом Андрюхой лазить по городским высоткам в поисках лучших ракурсов видов города. Кто-то имел неосторожность заказать в нашей конторе комплект видов города. И как на беду, с крыши именно этой двенадцатиэтажки, по клятвенному заверению Андрюхи, открывался самый живописный вид.
 
В ЖЭУ к нам скрепя сердце приставили общительного «уполномоченного по крышам» дядю Колю. Он с осознанием порученной миссии всю дорогу многозначительно гремел связкой ключей от чердачных лазов и рассказывал о своих личных успехах на ниве любительской фотографии, захватившей его сознание в далекой молодости. Дядя Коля был явно вдохновлен самим видом внушительного кофра с фотоаппаратом, ремень которого безжалостно врезался в широченное Андрюхино плечо. И его просто пучило от собственных гениальных догадок о том, как далеко вперед могла продвинуться современная фототехника. Молчаливому Андрюхе подобный натиск туземца от фотодела был "по барабану", а мне всю дорогу пришлось создавать видимость заинтересованного разговора и, что хуже всего, эпизодически кивать больной головой, выражая свое очевидное согласие с одухотворенным докладчиком. И только удивление от обнаруженных на месте нашего запланированного выхода на крышу вывернутых петель навесного замка и открытого лаза застопорили дядины Колины воспоминания, отдающие щемящими нотками нафталина и неопубликованных мемуаров.

- Итить-колотить! Вот, наркоманы проклятые! И сюда уже добрались! Ну нигде же спасу от них нет! – ворчал он, протискивая свое щуплое тело в лаз.
- А может, кто сюда, понимаешь, за адреналином забрался? – предположил следовавший за ним Андрюха. Он героически выпутывался из пол своего неоправданно длинного плаща. Помнится на сабантуе, по случаю «вливания» в наш коллектив, Андрюха обронил, что в годы своей армейской юности был доблестным десантником.
- Андрюха, я тебя умоляю… С этой крыши не только на дельтаплане не подняться, тут и с парашютом не раскрыться. Хотя и то, чем мы сейчас занимаемся – тоже самоубийство… - согнувшись в три погибели, комментировал я собственное видение ситуации. Так, коротая время в дискуссии, мы и выбрались на неприветливую и еще недостаточно обласканную весенним солнцем крышу.
- Точно под адреналином! Вот я и говорю, наркоманы проклятые… - тут дядя Коля осекся, и его рука вытянулась в сторону дальнего от нас конца крыши.

Ощущение высоты только усилило слабость в моих ногах. А от увиденного все внутренности, казалось, покрылись толстым слоем инея. Там, куда дядя Коля изумленно указывал своим загрубевшим пальцем, в опасной близости от края крыши отрешенно стояла нереальная девичья фигурка. Ее атаковали порывы ветра.

- Эй, дочка! Посторонним тут находиться не положено! – грозный окрик дяди Коли, по скромному коммунальному рангу не привыкшего к дипломатии, ветер безжалостно разметал на беспомощные гласные.

Фигурку не смутило наше внезапное появление, она начала упрямо взбираться на парапет, этот последний рубеж, отделявший ее от гибельного края крыши. Судя потому, что дядя Коля рукой схватился за сердце и самопроизвольно перешел на мат, он заволновался. Андрюха полез в кофр за фотоаппаратом. Видимо, сработал профессионализм. Правильно, тут такое наклевывается. Ну, не в МЧС же ему сейчас звонить? Они могут и не успеть.
Один я был безмятежен. Так бывает с похмелья. И пока каждый из участников нашего восхождения ошалело соображал, я начал движение в сторону, где заканчивалась крыша. И каждый мой шаг наделял приближающуюся фигурку чертами живого человека.

- Да, вид такой, что залюбуешься! Можно составить тебе компанию? – подбираясь ближе, крикнул я так, чтобы мой голос преодолел очередной порыв налетевшего ветра.
 Девушка словно в замедленной съемке повернула ко мне голову. На вид этому ребенку ни как не дашь больше шестнадцати. У нее было бледное лицо, напряженно сжатые губы и пустые глаза.
- Уходи! Сейчас прыгну!
- Ты только посмотри, какая вокруг красота! Зиме – конец! Весна стучится в твое сердце!
- У меня нет сердца! Мне жить незачем!
- Подожди, давай разберемся? Ты здесь, потому что напугана. Жизнь выдала первую порцию трудностей. Тебя это шокировало. Ты – словно деревянная заготовка. Тебя же возьмешь в руки – загонишь занозу. Жизнь, как наждак, только придаст тебе форму с помощью испытаний. Процедура неприятная, но так надо, поверь. Ты думала о тех, кто тебя любит? Тебе их не жалко?
- Никто по мне даже не заплачет! – и слезы ее отчаяния мгновенно высушил ветер.
- Твоя мама дала тебе жизнь по любви! По-другому ты бы не пришла в этот мир!
- Отец нас бросил, когда мне было шесть лет! Разве так поступают от любви?! Парням все равно, что я умею чувствовать и страдать. Они ждут, что я буду покорной и безмозглой! А я хочу всем отомстить! Получите бессердечную стерву! Я уже никогда и никого не полюблю. И с этим я должна жить?!
- Твои друзья расстроятся.
- Нет у меня друзей! Я поругалась со своей близкой подругой!
- Ну, тогда твой парень огорчиться.
- И парня у меня больше нет!
- Ты ведь уже думала об этом раньше?
- Тебе какое дело?
- Просто мне кажется, что ты уже представляла: как нелепо будет выглядеть там, внизу, твое изломанное тело. И каждый раз тебя что-то останавливало. И я знаю, что.
- Мне – наплевать!
- А мне – нет! На этой крыше ты сейчас не ищешь смерти. Край крыши – это твой рубеж. Только здесь ты понимаешь, с чем ты не сможешь расстаться. По эту сторону у тебя еще есть, чем дорожить. За этим парапетом дорожить уже будет нечем. Там только слезы и горе твоей матери!
- Ты меня не остановишь! Я так решила! – в тональности отчаяния и боли звучал сейчас ее голос.
- Лучше дай мне руку! Ты горячий шоколад любишь?
- Да пошел ты со своим шоколадом! – и с этими словами ее тело подалось вперед, навстречу замеревшей в ожидании сюжетной развязки земле.

Налетевший порыв ветра лишь ненадолго дал мне надежду. Он задержал ее движение, используя как последний шанс к спасению маленькую площадь ее тела, облаченного в коротенькую куртку. Не помню, сколько прыжков я сделал, прежде чем оказаться с ней рядом. Я лишь успел схватить двумя руками ее за хрупкое озябшее запястье правой руки. Но сила инерции была велика. Девушка соскользнула с парапета, а я с размаху ударился об него грудью. Ощущение было такое, будто парапет вот-вот сначала разорвет мой позвоночник, а потом и разрежет меня пополам под тяжестью ее тела. Мои ноги в отчаянии пытались нащупать на его тыльной стороне хотя бы какой-нибудь спасительный выступ. Сердце было готово разнести вдребезги мою грудную клетку и вырваться наружу. Мои руки, казалось, еще немного и оторвутся от моих плеч. Испуганная девчушка судорожно начала хватать меня своей свободной левой рукой за шею. И я почувствовал, как она перетаскивает меня через парапет и практически увлекает за собой. От этого кровь безжалостно ударила по вискам, а во рту все пересохло от учащенного дыхания.

Эти мгновения мне показались вечностью. Мозг аварийно выдавал только одно решение. Он все норовил запустить инстинкт самосохранения и заставить меня разжать пальцы. Я уже слышал, как к нам на выручку тяжело спешит громоздкий Андрюха. Я уже забыл о боли и опасности. В висок лишь тупо било: держать, держать, держать!

- Ой, мамочка! – пронзительно вскрикнула она и стала медленно выскальзывать из моих влажных от пота рук. Словно в замедленной съемке я увидел, как от меня по направлению к проглядывающему из-под снега асфальту стали удаляться ее глаза, так и не осознавшие необратимости происшедшего. Нереальность происходящего подталкивала мое сознание к восприятию случившегося как к просмотру фильма. Будто все происходит понарошку. Еще какое-то мгновение назад я держал ее за руку, а вот теперь я отрешенно смотрю вниз: туда, где на черном клочке асфальта неестественно лежит ее маленькая и поломанная фигурка.

В последнее мгновенье мое неуправляемое сорокалетнее тело успел перехватить Андрюха. Он спас меня, а значит, зачем-то продлил мою жизнь.

- Андрюха, ты дурак! Ты почему ее не спас? Ведь это же я должен лежать там…
- Ну, ты, понимаешь, говори, да не заговаривайся. Такого легкого выхода как у нее, у тебя не будет, – Андрюха хмуро вынес приговор и посмотрел за парапет. – Когда-нибудь тебя туда доставят. Только другим способом… Живи!

И тут из-под Андрюхиного плаща вдруг предательски выскользнуло белое перо. Оно изящно спланировало и, подрагивая, легло к его ногам.
- Ты, чего спишь на перине? – только и смог сформулировать я свое удивление. - Только не говори мне, что ты вот сюда прямо с неба спустился. Это банально, понял? В эти сказки давно уже никто не верит!
- Верят, еще как верят, - улыбнулся Андрюха. – Только не спустился, а десантировался, понимаешь. По твою, между прочим, душу…

Я приподнялся и со щемящим от тоски сердцем посмотрел за парапет. Нет, так уходить нельзя! А как же мои близкие? А что же с моим неоконченными делами? И как быть с моим жизненным предназначением?
Мое желание было отчетливым и простым: мне хотелось жить. До ангелочков…

Когда с одной стороны в твою жизнь прокрадывается безысходность, с другой - в нее решительно входит тот, кто тебя бережет. Бережет от враждебных проявлений внешнего мира и от тебя самого...
У каждого есть персональный ангел-хранитель. И тех, кого он к нам посылает для поддержки, мы называем любимыми, друзьями и просто людьми, без которых мы не можем жить...
Хорошо, когда они в суете жизни все же отыскивают и подхватывают нас. Даже если мы уже совершили что-то непоправимое... Собственное падение...