Наш портрет

Прошлое... Моя беда была как раз в том, что для меня не было вещей, которыми нельзя играть, не существовало вещей «в которых экспериментировать нельзя». И, что поразительно, при данном исследовательском, можно даже сказать, что хирургическом без анестезии подходе к жизни, у меня в душе умудрились выжить какие-то человеческие чувства. Я вижу боль, и тоже ее чувствую, сама того не желая.

Я... Люблю одного единственного неудачного человека, с которым не складывается и вряд ли что сложится. Просто потому что ему »это все не особо нужно». Он – человек вольной профессии – музыкант, он порой выглядит хуже бомжа, он плевать хотел на брезгливость, он просто ужасающий, часто небритый и непричесанный хмырь, он привык пользоваться людьми, и жить так для него – в порядке вещей. Но это все творческая метафизика! А еще, при всей своей мерзопакости, он умудряется быть милым, порой галантным, чутким и внимательным. Он затягивает, как черная дыра. Его суть вроде проста и понятна. Я знаю его позы и показное в нем. Я знаю, когда он слаб. Но я не могу ничего с собой поделать – люблю только его одного. А он... не любит никого, но живет так, как ему удобней. Может, это правильно?

Я потихоньку схожу с ума без него. Я ведь могу сколько угодно крутить мозги другим, но на самом деле ищу в них хоть одну его черточку, пытаюсь угадать в них хоть одно его слово или похитить позаимствованные у него мысли. Я ищу его в других – на улицах, в автобусах, даже в собственных друзьях – понимая всю безрезультатность, но так же бешено надеясь.

В чем-то я теперь веду себя как он. В самом худшем: я учусь подбирать и использовать наилучший вариант, не заботясь о других. Потому что так проще. Потому что мне надоело, что меня окружают эгоисты, и я стала замечать за собой – волей-неволей, но я учусь «с волками по-волчьи». Все началось с мелочей. А теперь часто кажется, что мне уже и по большому счету не важно, что, с кем и как, кроме меня любимой. И еще. День изо дня в моем пульсе бьется лишь одна мысль: «Он не со мной!» Я просто это чувствую, и время от времени он не забывает напоминать об этом сам.

Клик. Следующий мысленный слайд. Все, что я хочу знать, это лишь тот факт, что человек, которого я ненавижу больше всех и так же безмерно люблю, жив и счастлив. Мне часто хочется разрыдаться в те редкие минуты, когда я вижу его улыбку и свет в его глазах. Разрыдаться от счастья...

Он, кстати, тоже не игрок. Он – приспособленец. В какой-то степени его энерджайзер – будущий успех. Он, конечно, не господь бог и не уверен в себе на 200%, но... Он знает, что живет не зря. Я ему верю. Я обожаю его глаза и волосы, дурацкие деланные улыбки! До дикой нежности люблю его изящные руки, запах его пива или реже травы, темно-синие джинсы, растяжки поперек спины, похожие на застарелые шрамы заядлого мазохиста и даже деревянные индийские побрякушки на шее. Я была бы согласна стать его тенью. Но... Ему не нужно это знать. Может, он просто ощущает, что познание чувств – не его область? Мне горько это признавать, но он часто показывает своим поведением, насколько он черств и эгоистичен. Я его и хочу таким. По крайней мере, пытаюсь себя убедить! Видеть его другим? Нет, это будет уже не он! Я же люблю человека, а не собрание достоинств?!! Я до боли люблю его жалкую душонку и эту обыденную мелкоту чувств, в которых он плещется. Я даже не виню его за мелочную расчетливость и очень часто деланную рассеянность. Что ж ему оставалось делать в повседневности? Видимо, это развлекает...

Еще мысли. Моя душа чересчур больна, чтобы я сумела действительно встать и уйти. Раз и навсегда.

По жизни. Я просто научилась позировать, играть в слова и исполнять условленные роли. На этом все. Все остальное – с ним. Хотя всегда знала, что страшно и невыносимо больно замыкаться на одном человеке.

Почти каждый вечер я молю бога, чтобы он дал мне сил прожить еще один день. Без него. Для него. Часто ночью мне снятся мучительные своей параноидальностью сны. Поэтому я стараюсь как можно меньше спать. Поэтому меня часто лихорадит. И, хоть я ненавижу жить в суете, но каждый день создаю ее вокруг себя. Пустую суету. Чтоб забить чем-то руки, голову и все свободное время. Анестезия кретинизма – чтоб было менее больно...

Я раньше не верила, что есть любовь безусловная. Теперь я ее знаю, и это мое наказание. Величайшее страдание и неизмеримое счастье. Я счастлива, что он есть на земле, что он ест, пьет и продолжает малодушничать. Без меня или со мной.

Я его ненавижу, но это, наверное, спасительная реакция. На самом деле я не могу представить, что будет со мной, если он умрет! Я бы умерла за него сама...

Флюиды эгоизма. Все, кроме него – просто средства. Средства для отвлечения и культивирования безразличия в себе, некой толерантности к его пофигистическим принципам и бездушию.

Как больно узнавать людей! И еще больше – себя. Больно вскрывать откровения. Гной, обида, обыденность... Это все так банально и печально, что хочется повеситься от своей собственной «человеческой, чересчур человеческой» натуры.

Жаль, что ничего не меняется! А сущность – она всегда проста до смешного. Парадоксально. Хотя... емкие формулировки уже давно не улыбают...

Таков наш портрет. Только не надо начинать старый рефрен о том, что я, как обычно, сгущаю краски! Возможно, завтра, при ином освещении, этот портрет предстанет в совершенно иной палитре.