Аннечка. Фрагмент

 Мы сидим вот уже два часа у нее на квартире, ждем остальных. На улице жара, все окна в квартире открыты настежь. Я залипаю на диване с «PCgamer» в руках, Аня копошится на полу в большой белой коробке – разбирает фотографии.
- Смотри, это мы в школе.
Она протягивает цветную фотографию с заломами по углам. На фото группа детей. девочки сидят, сложив руки на коленях. Мальчики на заднем плане стоя. В центре мужчина лет 50 с седыми волосами, в кофте на пуговицах.
- Какой класс?
- Это… седьмой, посмотри сзади там написано.
Переворачиваю. Сзади в углу наискосок синей ручкой: Аня, 7 класс. 98 год
- Мужик кто, классный?
- Олег Иванович, учитель истории. Он у нас до 9 класса вел. Хороший человек.
- Ты думаешь?
- Добрый. Всегда шутил, истории разные рассказывал интересные.
- Истории.… Ну да, он же историк.
- У него конфликт произошел с одной училкой, он уволился. Все жалели, когда он уходил. Он даже родокам нравился.
- Так всегда бывает: хороший, шутит, смеется, родителям нравится, ученицам, а потом выясняется, что он маньяк-педофил и питается мысом детей!
- Нет. Он не такой. Его даже пацаны из старших классов уважали. Приходили к нему после уроков.
- Это ты?
- Узнал!
Мы смотрим вместе на фото, лыбимся. Аня сидит вторая слева. Светлые волосы до плеч, распущены. Желтая футболка на ней большими буквами написано «Yes».
- Смешная. А чего щуришься?
- Это осенью фотографировали, сразу после каникул. Видишь загар еще. А щурюсь потому, что солнце в глаза. Я хотела в очках, но Олег Иванович не разрешили.
- Ну вот, а говоришь хороший.
- А это Леха. Сосед по парте. Мой жених!
За Анной стоит парень в джинсах и темной футболке, стрижка типа карэ, только мужской вариант, на лоб повязана банданна, в ухе серьга. Одна его рука у нее на плече.
- Крутой, с серьгой!
- Леха-то. Ну да. Его мать у нас в школе математичкой работала. У него родители развелись в 5 классе. Он с матерью жил. Его отец дипломат. Он к нему по праздникам только приезжал, вещи всякие иностранные привозил, вот ухо разрешил проколоть, мать сначала против этого была, но потом согласилась. Его первое время на уроки даже не пускали в таком виде, потом вроде как-то и приелось, отстали.
- А пацаны как, не заебывали?
- Да нет вроде. Он боксом занимался. Да и со старшими всегда кентовался. Не знаю, да и потом многие тогда уже с серьгой ходили.
Я отдаю фотографию, она убирает ее обратно в коробку.
- Будешь еще вино?
- Нет, ну его. Там чего покурить осталось, может еще по одной?
- Есть одна, но это последняя. Мы ждать никого не будем?
- Да хрен ли они не идут! К тому же одной все равно на всех мало.
Аня достает из пачки папиросу, прикуривает, делает затяг, передает мне. Я затягиваюсь сильно, потом откидываюсь на спину, держа в легких дым, не давая ему убежать. Пауза. Выдох. Изо рта вырывается желтое облако.
Она встает и подходит к открытому стеллажу и берет шкатулку, выполненную в форме куба черного цвета. В шкатулке шприц, жгут и маленькая бутылочка, по размерам напоминающая бутылек из-под йода, в ней желтая жидкость – морфин.
- Будешь?
Я делю друзей на группы: кто может достать, кто может поделиться, у кого есть деньги. Анечка не входит не в одну из перечисленных. У нее своя группа: она не больно колит.
Я говорю: «Сделай мне».
Садится рядом со мной в позе Лотоса. Колит сначала себе, зажав в зубах кончик жгута, потом поворачивается в мою сторону.
- Коли в ногу, не хочу светить.
- Родители еще не знают?
- Нет. Не хочу, чтоб знали.
Я с детства не люблю уколы, иглы, шприцы. Помню, был случай, я потерял сознание, когда в школе у нас брали кровь из пальца. Это все не мое, поэтому подобные процедуры я переношу с трудом.
Из ноги по всему телу начало расходиться тепло, когда оно подошла к самой макушке головы, меня передернуло, следом за этим, по спине и лицу побежали мелкие мурашки, охватил озноб. Диван подо мной начал таять, я проваливался куда-то вниз. Пальцы жег огонь.
- Э, не спать!
Открыл глаза. Я все также сидел на диване с папиросой в руках, на полу возле моих ног сидела Аня. Пепел от папиросы отвалился, держался на моих пальцах и жег. Я стряхнул его на пол.
- Ты чего, отрубился?
- Хрен знает. Вроде как. Прикинь, приснилось, что мы колем друг другу дрянь.
- Ну и как?
- Что как?!
- Как ощущения от укола?
- Да не понятно как-то. Мы показалось, что ты не больно колешь.
- Я? Не больно!?
В ту же секунду что-то острое вонзилось мне в ногу.
- ****ь! Ты чего, с ума сошла!
Она держала в руках ножницы и улыбалась, глядя на меня. Только сейчас я заметил, что она сидит голая, точнее она на ней были розовые спортивные шорты, с двумя белыми полосками по бокам, но отсутствовал верх. Она сидела в пол оборота ко мне, была видна ее небольшая грудь, плоский живот с, провалившемся в нем, узлом пуповины.
- А ты чего голая!?
- Я не голая, а просто сняла футболку – жарко. Ты, кстати, тоже можешь раздеться.
Сидит, смотрит в мою сторону и щерится, также как на школьной фотографии, пьет красное, закрывая один глаз от удовольствия.
- Есть еще выпить?
Она протянула мне темную бутылку на половину наполненную вином. Бутылка была теплая, но вино на вкус казалось прохладным. Я допил его двумя глотками.
- Где ведро?
- На кухне.
- Пойду, выкину.
Вышел на кухню, выкинул бутыль. Вернулся. Анна сидит на подоконнике, свесив одну ногу, смотрела в открытое окно и курила. Я смотрел на нее и не мог понять, почему она так себя ведет: голая, в моем присутствии. Я смотрел на нее, она мне нравилась: ее молочно-белая кожа, настолько тонкая, что видно как бежит по венам кровь, ее острые плечи, маленькая, но аккуратная грудь. Смотрел, но не испытывал влечения, смотрел тем взглядом, каким смотрят на картину с изображенной на ней наготой.
- Чего смотришь! Никогда голых не видел что ли.
- Тебя нет.
- Ну, так смотри, раз не видел.
- Я и смотрю. Ты что меня не стесняешься?
- Почему я тебя должна стесняться, я, что плохо выгляжу?
- Нет, почему же, очень даже хорошо. Просто…
- Просто, что?
- Просто, ты голая!
- Ну и что из этого. Разденься, если хочешь, чтобы не смущаться, тебе уже, кстати, предлагали.
Я замялся на мгновение, потом медленно стал снимать рубашку, оставаясь в шортах.
- Ну, а шорты?
- Я без трусов!
- Ну, так и я тоже. Снимай, что думаешь я члена никогда не видела! Давай, смотри, чтоб тебе легче было, я первая сниму.
Она соскочила на пол, спустила свои шорты, оставаясь полностью обнаженной. Внизу волос не было, все было гладко выбрито, под ноль. Может у нее вообще там волосы не растут?
- Снима-а-а-й. Или тебе помочь?
Я снял шорты, уподобляясь ей.
- У- у-у, как все запущенно! Ты что никогда там не стрижешь?
- Слышишь, прекрати смущать, а!
- А что я сказала, я просто спросила, почему там порядок не наводишь. Посмотри сюда,- Она раздвинула ноги, положив руки на пах. – Смотри, какой порядок! Нравится?
- Я что педик по твоему себе яйца брить!
- А что, ты думаешь, только педики яйца бреют!? Можно не брить, но порядок наводить стоит. Ты волосы на голове стрижешь? Щетину по утрам бреешь? А член, по-твоему, что, инородная часть тела!? Он, между прочим, не менее важен для вас, чем лицо или голова. Без него вы так, пустое место, педики! Там тоже нужно порядок наводить, так же как на лице и на голове. У тебя, вон, подмышки-то побритые.
- Порезаться боюсь!
- А ты не бойся. Хочешь я тебе подстригу?
- Да ну. Не надо. Сам как-нибудь.
- Давай! Пошли ванную я подстригу, тебе понравится.
Она обогнала меня, спеша в ванную. Включила свет, включила воду, настроив температуру.
- Так, вставай в ванную…
- Ты машинкой будешь или ножницами?
- Машинкой.
- Тогда, давай сначала мне голову подравняй.
- Как?
- Ну, на лысо брей. Насадку снимай и по кругу.
- Лад-но.
Я сел на стул, спиной к ней. Зад сразу прилип к пролаченной поверхности стула.
- Откуда начинать?
- Ну, ё мое, ты чего только по яйцам специализируешься и лобкам, голову побрить не можешь!
- Просто никогда не пробовала.
- Потому что только яйца бреешь!
- Гляди, сейчас настригу.
- Не настрижешь, больше чем под ноль не сможешь. Хочешь, можешь с затылка начать, как тебе удобно.
 Щелчок. Приглушенное жужжание. По затылку поползли лысые дорожки.
«Надо быть спокойней. Спокойней и рассудительней. Исключить жестокость, озлобленность. Зависть и ненависть делают озлобленным. И это надо исключить. Стать более терпимым к другим, более требовательным к себе» Перед глазами разбитое в кровь лицо напарника. Из разорванных губ, разбитых бровей течет кровь. Он пьян и мало чувствует боль. Лишь его взгляд выдает растерянность. Вся комната погружена в молчание. Все присутствующие застыли, глядя на нас. И даже музыка, секунду назад разрывающаяся из колонок, кажется, стихла. Это будто панорамная съемка. Камера летит по кругу. Мы стоим в центре, остальные по бокам кругом. И гулким эхом над нами свыше звучат пророненные мной в гневе, алкогольном чаду слова полные ненависти. Дышу полной грудью, пытаюсь успокоиться, воздух в легких кипит, способен разорвать грудь на куски. «Надо быть терпимее, научиться держать себя в руках»
- Чего молчишь, уснул что ли?
Я сижу с закрытыми глазами и концентрирую в себе получаемые ощущения. Почти сплю, но сон похож на наркотический бред – все кажется, происходит не со мной и не сейчас.
С детства процесс стрижки для меня сродни релаксации. По голове гуляет станок, плавно вибрируя на коже, массируя своим ходом. На голые плечи падают поверженные волосы, легко щекоча своим прикосновением. Спину касается обнаженная грудь моего парикмахера – Анечка - я чувствую затылком, спиной, что она также обнажена, как и я.