Человек в черном

Дерево. Люди воспринимают его как творение природы, живое, растущее, дарящее кислород, полезное для общества, а человек в черном – как старика, позеленевшего от болезней, с сухой морщинистой кожей, которое скоро обрушится от времени. Другой человек представил бы рядом с цветущим деревом яркую поляну, играющие лучи солнца на сочных лепестках и зайчиков, пушистых и молодых, беззаботно скачущих по полю. А человек в черном – выжженную траву, грозовые тучи и скамейку из трех серых округлых плоских камней, на которой сидит одинокая черноволосая девушка с кровяными губами. Два разных мира, две разные психологии, два разных способа понимания действительности. А дерево все стоит. У него нет сознания, и поэтому оно просто растет: осенью сбрасывает листву, зимой стоит обнаженным, весной распускает листочки, а летом полноценно цветет. Оно не ответственно ни за себя, ни за других. Ему суждено существовать: просто существовать. Дерево-жизнь растет. Дерево-смерть скоро умрет. Для человека в черном последнее – единственное, что может случиться.
Человеку в черном противен смех других. Он считает его наигранным: нет в жизни ничего подлинно смешного. Жизнь трагична, а смешное создается искусственно в процессе общения. «Покажите мне что-нибудь смешное» - скажет человек в черном обычному человеку. Тот растеряется. Потому что нет ни одного предмета в мире смешного. «А хотите, я покажу вам грустное?» - предложит человек в черном. «Вот, смотрите: могила. Смешно? Нет. Грустно? Да. И могила всегда останется грустной, при любой ситуации. А ваше смешное появляется тогда, когда вы обычное облекаете смехом. Посмеетесь – и предмет смеха таковым быть перестанет. Вы непостоянные, люди».
«Вы хватаетесь за временное, моментальное» - человек в черном продолжал уже про себя, как будто по инерции – «мы рождаемся и мы умираем, а жизнь временна. Стоит ли за нее хвататься? Возможно: жизнь единична, а следовательно, ценна. Но не ничтожна ли она?». И тут человек в черном оказался в замешательстве. Он думал о смысле жизни, о месте человека в этом мире, о сущности бытия – обычные для него занятия – как оглушил его шелест бумаги. Это был шум от улетевших тетрадных листков, которые унес ветер с соседней лавочки университетского парка. А две девушки, их владелицы, судорожно принялись подбирать их с газона. «Знания улетели» - четко произнес про себя человек в черном. «Или бывшее дерево» - добавил он.
Он посмотрел вокруг: на всех лавочках в пределах видимости сидели как минимум два человека, и чаще всего это были парочки. Они нежились под теплыми лучами солнца, которое освещало их взаимную и иррадиирующую радость. Казалось, солнце радовалось вместе с ними. Скромно сидевшие или нежно лежавшие друг на друге, они придавались всеобщей полусуете: находясь физически среди других, они были заняты только друг другом и, казалось, никого не замечали. Лишь человек в черном сидел один, уныло склонившись над асфальтом. Иногда он поднимал голову, чтобы взглянуть, нет ли знакомых: в тот момент ему хотелось побыть одному, и встретить какого-нибудь знакомого означало потерять свои мысли. Мыслей было у него достаточно: он страдал от них и он восхищался ими, а иногда его голова казалась микроволновкой, в которой готовились мысли-попкорн. Они выстреливали также ярко и неожиданно, горячие, они казались ему гениальными, но, остыв и будучи посоленными временем и опытом, они становились посредственными. Но никто не употреблял их, кроме него самого. Они казались неуместными, пересоленными грустью и безысходностью. Такие категории не для людей.
Одиночество было блаженным. Он любил находиться в одиночестве: только там он слышал себя. Общение было для него притворством, так как люди, общаясь, также смеялись. Ему казалось, смех был единственной ценностью для людей, потому что те смеялись без остановки. Смех одномоментен и буквален, а его тянуло в вечность и абстракцию. Так, он вынужден был притворяться. А это тягостно.
Но еще более блаженным состоянием была тишина. Он поклонялся ей и упивался ее редкими мгновениями. В тишине человек индивидуальность, считал он, и если бежишь от тишины, отождествляя ее со скукой, то ты неинтересен самому себе. Прерывая тишину вещанием телевизора или звуками музыки, человек отрекается от самого себя, от своих мыслей, переживаний и восприятий. Тишина – необходимое условие самопознания: только в ней можно отчетливо себя услышать. Но, к сожалению, многим этого не надо.
Он одинок. Сегодня, буквально несколько мгновений назад у него был шанс познакомиться с девушкой. Прямо здесь, на скамейках в университетском городке. Но он не стал этого делать – просто посмотрел вслед уходящей девушке. «Она не для меня» - подумал он, смотря на ее стройные ноги. С каждым ее шагом в противоположном направлении он чувствовал то облегчение, то тяжесть. «Мы познакомимся, но у нас ничего не получится, потому что друг друга не поймем». «Мы познакомимся и, может быть, найдем друг друга». Эти две полярные мысли возникали в его голове попеременно с точность отсчета хронометра. Наконец, девушка скрылась. «Зачем бежать от своего счастья?» - вопросился он. И глаза его заблестели.
Он уже терялся в своих мыслях. Кажется, в его микроволновку сыпанули слишком много зерен, и теперь, горячие, они ее переполняли. Порой он грезил быть непомерно глупым: ничего не понимать, не мыслить, существовать лишь материальным… Жить беззаботно легче, чем жить вопрошая. Но это чрезвычайно абсурдно.
Ему показалось, что только что он сгубил себя: потенциальное счастье, облеченное в стройные ножки, ушло. Но на самом деле, он сгубил себя более года назад, и с того момента жизнь для него потекла в другом русле, словно специально кем-то выкопанном. С того момента он стал другим, он стал человеком в черном, скорбящим по себе, но помогающим другим. Он воистину убедился, что ничего не проходит бесследно, но понял это слишком поздно. Теперь же ему приходится расплачиваться за совершенную в прошлом ошибку. Он осознавал это, видя счастливых людей: оставаясь наедине, даже не смеясь, а улыбаясь и смотря друг другу в глаза, они радовались. Человек в черном таких глаз уже найти не мог. Может быть, он поймет и смысл этой жизни, когда придет время с ней расстаться…
Ему безумно хотелось иметь девушку. Он хотел смотреть на нее, обнимать, нежно целовать, заботиться и делать все, чтобы его человек был счастлив рядом. Тогда, возможно, он бы и не носил черную одежду. Ему нравился этот цвет, так как таким образом он противопоставлял себя другим, радующимся. В черном, как правило, несчастные, и даже если они заливаются смехом, - это искусственно. Да, сам черный цвет – траур, но это и свобода: он ожидает, что по нему напишут белым. Черный цвет – цвет не радости, но всей своей трагичностью и безысходностью он молит о свете.
Человек в черном взглянул на весеннее дерево. Его молодые нежно-зеленые листочки поблескивали на солнце. «Надежды» - сказал он почти вслух. Это надежды на то, что люди найдут друг друга. В эти солнечные минуты это казалось действительно так. Эти надежды реализуются, летом эти листья будут дышать, а счастливые будут ходить за руку и наслаждаться лучами солнца. Но в конце осени листья пожелтеют, иссушатся и опадут, и будут валяться меж окурками и упаковками от сухариков. «Надежды валяются» - печально произнес человек в черном. «Все имеет свой конец». Что будет с счастливыми людьми? Выдержат ли они утрату надежд? Это казалось ему уже неважным.
Солнце все так же светило. Своей теплотой и лаской оно жалело человека в черном, так как его никто не мог пожалеть. Уже давно он для себя решил, что раскрывать себя другим бесполезно: они его не поймут, его проблемы их не заденут. А обжечься о безразличие других было для него равным прикосновению к раскаленному металлу. Конечно, душа заживает, но медленно и болезненно.
Он сидел неподвижно, но ветер стал чувствоваться сильнее. Он поднял голову вверх, и тут же грязно-серая туча закрыла его солнце. Стало холодно, и человек в черном ушел.

2008