Нумерология

Он даже не удивился, услышав в новостях про т о т самолёт.
Он понял всё про рейс ещё в ту минуту, когда свёл к единичному разряду номер рейса, а потом и цифры из названия самого лайнера. И то, и другое сводилось к "д е в я т к е".

Нет уж, это как-нибудь без него - лететь, зная, что вокруг эти проклятые девятки, он не собирался. Неужели никому из лётчиков, зацикленных на разных глупых приметах, но не понимающих элементарной нумерологии, не пришло в голову, что лететь с "девятками" - это конец, рано или поздно? Ведь это число - граница и предел, за ним ничего нет, только океан и забвение, разрушение и зло - потому что это ещё и перевёрнутая шестёрка!

Ну, в общем, не полетел - и не полетел, чего теперь говорить об очевидном для него и непрозрачном для тех, кто оказался в этом летучем ужасе.
Жаль только, что так и не побывал, как планировал, первый раз в чужой стране - остальные рейсы под сроки отпуска не подходили, а выпрашивать у начальства лишние отгулы он как-то не привык.
Хорошо теперь стало - летай, куда хочешь, никто небе не запретит. А раньше в их "ящике" брали подписку, контролировали даже поездки в Прибалтику, чего уж говорить о какой-нибудь, пусть и "почти шестнадцатой республике", Болгарии.

Он устроился сюда ещё в восьмидесятых. Пришел не просто так - даже выбирал, как уже сложившийся специалист в области гидродинамики, ибо ещё на третьем курсе с будущим шефом создал такой действующий макет аппарата с изменяющейся геометрией крыла, за который их чуть ли не в полном составе творческого коллектива пытали в негостеприимных стенах местного "Пентагона", как любовно называли в их городе и впрямь пятиглавый дом с красной табличкой на стене, где могли разрешить, а могли и наказать за что угодно.

Следователям с водянистыми глазками и с полками стеллажей за спиной, заставленными многочисленными папочками, где была, наверное, и его, - этим следователям, зачитывающим ему сухую справку о создании в США алгоритмов, позволяющих просчитывать возможные и только предполагаемые процессы при полёте вот таких, пока немыслимых, аппаратов, им было интересно - откуда он и его "подельники" смогли подобрать методику, обогнавшую штатовские суперкомпьютеры и годы труда тысяч людей.

А он слушал всё это, на что-то кивал, чему-то улыбался, а сам думал, - какие, наверное, счастливые люди тут работают, в этом здании, где сама "п я т ё р к а" помогает им быть проницательными и всезнающими, одухотворёнными и владеющими всеми стихиями Вселенной, особенно пятой - эфиром...
Он и устроился потом как раз в тот "почтовый ящик", который обозначал ту же "пятёрку" - с ней ему всегда везло, не зря же те студенческие разборки закончились уважительной рекомендацией сурового ведомства и открытыми дверями сразу нескольких КБ, на выбор.

А дальше...дальше была работа - интересная, творческая, которая ему нравилась. Коллеги - они просто не мешали, этого было достаточно. Хоть их число тоже было оптимальным для творческого коллектива: это сложилось как-то случайно, хоть у них отбирали и добавляли "ставки" в разные времена. Так или иначе, хоть разделяя ставки, хоть замещая друг друга, но в коллективе всегда было с е м е р о - предел созидательства и божественное число, не зря во всех культурах про него ходят поговорки, ему воспеваются дифирамбы, ему соответствуют дни творения, печати, престолы...

Он так и не рассказал никому, как работает, как творит, как высчитывает то, что пока не может посчитать ни один, даже самый мощный компьютер, включая полусекретный штатовский, находящийся где-то под грудой скал и толщей земли.
А всё было просто: любая вещь, любая модель, исходящая из его рук, любой проект, месяцами вычерчиваемый на ватмане, набросанный за три минуты на салфетке в кафетерии или созданный новомодными трехдэшными программами - все они должны были иметь в себе конечное число "в о с е м ь". По сложной, понятной только ему схеме, суммировались рёбра жесткости, вектора движения, плечи и волновые переходы - и, вуаля, всё готово, если вожделенная "восьмёрка" стояла в его подсчётах твёрдо и убедительно.

Нет, он мог согласиться с чужим проектом (только не своим), где окончательной цифрой была "ш е с т ь" - для него она была символом невнятности, свободы дальнейшего выбора, когда всё ещё можно поправить - даже опытным путём, доведя, докрутив, дострогав изначальную "рыбу". В шестёрке не было ничего страшного, если она была одна и не грозила стать окончательным знаком.
Но "восьмёрка" - не зря в Азии она символ счастья, а у буддистов - часть их главного знака - колеса с восемью спицами. Пифагор считал "восьмёрку" гармонией, а уж что творилось в одной из почитающих "восьмёрку" стран, когда там продавались телефонные и автомобильные номера с восьмёрками - об этом даже в новостях сообщали.

Про магию чисел он рассказал стороннему человеку только однажды. Но сторонней её, ту, которую он встретил в тот вечер, назвать было нельзя.
Это было с ним в первый раз и, он боялся, в последний. Она работала на их Вычислительном Центре, а потом, когда ВЦ расформировали и больше не стало огромного, хорошо вентилируемого, от этого чуть морозного, зала со стенами, заставленными полупрозрачными стеклянными ящиками с крутящимися бобинами - вот тогда он и познакомился с ней. Она перешла в их головной офис на должность экономиста - из мира Бейсика ей было сложно прыгнуть в нынешний, мир скоростей и информации.

Как же он тогда увлёкся - ночами он просчитывал их будущее, которое было для него "т р о й к о й" - числом с настоящим, прошлым и будущим, числом, созданным из хаоса, сотворения мира и освящения его, числом трёх начал - неба, земли, человека... А ещё, о чём он не говорил даже ей, это было число их семьи - его, её и маленького человечка, которому, только ему, он бы когда-нибудь доверил все свои секреты и расчёты, с которым он бы мечтал...

Эх, да что там говорить. Закончилось всё также внезапно, как и началось. Её обманом.
Он ведь чувствовал, давно чувствовал где-то подвох. И вот, извольте - только на ужине с её мамой, пока его будущая избранница щебетала о каких-то нарядах и подвенечных платьях, он, рассматривая старые семейные фото из её архива обнаружил вдруг надпись на черно-белой фотографии с мелкими зубчиками по краям, где она, совсем кроха, сидя под ёлкой, обнимает старого пластмассового деда мороза с облупившимся носом и почти белой головой. В левом верхнем углу была написано: "День Рождения Анютки 1.01.1970".

- А почему - первое января? У неё же день рождения тридцать первого декабря, - разве нет? - спросил он чуть осипшим голосом.
- Да родилась-то она первого, как сейчас помню, - словоохотливо поделилась будущая тёща, - в ноль часов семь минут, ну а записали её тридцать первым, акушерка и посоветовала - иначе, говорит, первого разве ж отпразднует она свой день рождения, никто в гости не придёт, всё же после встречи дома лежат, таблетки глотают и чай пьют. Ну вот и получается, что мы для своих - первого празднуем, а когда собираем кого-то - то вместе с Новым Годом. А Нюточке нравится, она и не против, даже рада - один праздник в другой переходит, получается.

И как же он сразу не догадался, даже почувствовав неладное в самом начале знакомства!
После такого ошарашивающего сообщения он заперся в ванной и лихорадочно стал царапать числа прямо на ладони каким-то карандашом для теней, потом на зеркале, на рифлёном мутном стекле двери...
Всё сходилось - их "общим", суммарным числом была "ч е т в ё р к а". "Четвёрка", которой он избегал всю жизнь, которая во все времена в древних культурах была признаком несчастья, а в Китае соответствовала ещё и иероглифу "смерть".
И вот теперь он как никогда близок к тому, чтобы самому, собственными руками создать проклятую "четвёрку"...

Выбор был простым, но расставание ужасным. К счастью, она уволилась через две недели и за прошедшие годы он почти не вспоминал про неё, про то, как они гуляли по старому парку, она шутливо считала ступеньки, а он, когда она доходила до "неправильных" чисел, перепрыгивал "несчастливые" ступеньки, иногда через весь пролёт, как в детстве, когда он прыгал сразу через девять ступенек, на десятую, - он уже тогда начал изучать магию чисел.

Он и не жалел особо: всё-таки д в о е - это число невежества. Нет, новейшие исследования дают основание предполагать, что "двойка" - это ещё и число мудрости, но односторонней, "материнской". Если в двоичной системе оно и хорошо, то в семейной жизни двойка - это изначально несчастье. От того самого невежества. А, может, от излишней мудрости, пусть и материнской.

За окном уже стемнело, новости на экране давно закончились, пошла заставка о каком-то конкурсе, где непрофессиональные пары должны были то ли петь на льду, то ли демонстрировать ещё более заковыристые умения. Но что они могли сделать вдвоём, - сплошное незнание магии чисел.

На улице кто-то выстрелил из ракетницы и во дворе стало ослепительно светло.
Он стоял у окна, расплющив о холодное стекло нос и думал о том, как же здорово, что он ограждён от окружающего невежества тайным знанием и всегда настороже.

Наверное, есть и другие, но сейчас он один, сам за себя.
А "о д и н" - это Первопричина, Бог, основа всех чисел и начало начал.
Совершенное число.