Ловелас Вася

       
Была ранняя пора ленинградской весны, когда стояла промозглая холодная погода, а голые деревья неуютно гнулись от ветра. Голуби и галки совершенно по-зимнему зябко лепились на посереребренных инеем куполах Исаакиевского собора. И всё-таки дыхание близкой весны уже ощущалось в воздухе.
 
Сослуживцы встретились в ресторане по просьбе Летунова Василия. Ему, как всегда, хотелось излить душу давно знавшему его Толе Сидоренко. Анатолий хронически молчал, но всё понимал, как собака. И как от собаки, от него веяло преданностью и теплом. Молчать можно по двум причинам: от большого ума или от беспросветной глупости. Но Сидоренко молчал из соображений дипломатии: ни лишних слов осуждения, ни соболезнующего вздоха, ни взгляда сожаления. В сущности, это было его отличительной чертой – чувство меры и такта во всём, даже в мелочах. Поэтому его любили и часто плакались ему в жилетку разговорчивые мужчины. Вот что рассказал ему о своей жизни Летунов…


…После ГДР Василий был переведён служить в Питер. Он, неплохо зная немецкий язык, устроился на военную кафедру института иностранных языков. В воинской части ему скорее бы дали угол, а с квартирами в институтах туго. И первое время Василий жил в гостинице.

Где-то далеко в Сибири жила его первая жена и двое мальчиков, но он не поддерживал с ними отношений. Порхал, как бабочка, что соответствовало его фамилии – Летунов. В институте он чувствовал себя, как рыба в воде. Девочки одна краше другой – глаза разбегались. Много девушек попортил Василий, но на одной всё-таки женился. И влюбился он в её жилплощадь.

Хотя и его избранница была хороша собой – утончённое, бледное лицо, пушистые волосы, карие продолговатые глаза, над верхней губой коричневая родинка. Фигура у неё была стройной, густые каштановые волосы завязаны в тугой узел на затылке. Когда они шли вместе по улице, на неё оглядывались, но Василию это не нравилось. Училась Изабелла, так вычурно назвала её мать, на последнем курсе и довольно-таки хорошо.
 
В своё первое знакомство с матерью Изы, Василию всё понравилось в будущей тёще. Он поздоровался и представился по-простому: «Вася». Увидев плотного, невысокого и уже не очень молодого мужчину, она отреагировала очень оригинально:
- Ну, уж нет. Никаких фамильярностей, Вася – так зовут мартовского кота, что бегает по крышам. (И она была недалека от истины). Мы с Вами – интеллигентные люди. Преподаватели в высших учебных заведениях. Я до пенсии преподавала в консерватории, по классу скрипки. Меня зовите на Вы и только Аглая Леонардовна, а Вас как по-отчеству?
- Василий Артемьевич, - откланялся Летунов.

- У нас четыре комнаты. Эммануил, мой муж, получил такую хорошую квартиру, а сам рано ушёл из жизни.
- Ну, у Вас и вычурные имена подобрались, не выговоришь сходу: Леонард, Эммануил, Изабелла.
- Ваш отец тоже имел нелёгкое имечко – Артемий. Вы преподаёте иностранный язык, Вам не привыкать к трудным словам.
При этом карие глаза её сузились, стали острыми и колючими.

… После свадьбы Аглая Леонардовна, тряхнув пушистыми, рассыпавшимися по плечам волосами, усадила зятя вместе с дочерью на кухне и твёрдо констатировала:
- Две комнаты Ваши, две - мои. Питаемся врозь, второй холодильник – мой свадебный подарок для Вас. Я в Ваши дела не суюсь, Вы – в мои. Вот Вам ключи от входной двери, но прописывать я Вас пока не буду, так и знайте. Посмотрю, как Вы себя зарекомендуете, - затем, криво улыбнувшись, добавила, - сплетен чурайтесь, рукам воли не давайте!
 
Аглая Леонардовна была ещё хороша и выглядела намного моложе своих лет. Василию подумалось, что когда-нибудь она состарится, весь этот пыл сойдёт на нет. Изабелле показалось, что мать относится к Васе как-то свысока, как будто она снизошла до него.

На кухне негромко тикали старинные часы в тёмном, изъеденном шашелем футляре.
Так и потекли дни за днями. Василий приходил домой очень поздно: дополнительные занятия на курсах.
Когда бы он ни приходил, Изабелла не спала, дожидалась его. Заслышав шаги в коридоре, бежала в кухню подогреть чайник, наливала чай, подвигала тарелку с холодцом или бутербродами. Садилась напротив Васи и смотрела влюбленно на него.
 
Как-то в выходной Василий разоткровенничался при тёще:
- Представляете, меня вчера пропесочили на педсовете, обвиняя в незнании иностранного языка. И всё эта Надежда, Иза её видела. Эта Надежда Петровна злится на меня, что я не на её дочке женился, вот и мстит. Методика им, видите ли, моя не нравится…

 - Ну, а Вы как прореагировали? – спросила безучастно Аглая Леонардовна.
- Я сказал коротко и ясно: «А судьи кто?» и покинул собрание.
- Превосходно, all right, как говорится.

Скоро Изабелла стала работать в школе преподавателем немецкого языка – полдня была дома.
Она теперь больше времени занималась хозяйством: закупала продукты, готовила кушанья, мыла посуду, стирала, делала уборку. Изабелла внимала каждому слову «Васечки» - так она звала своего мужа – слушалась его взгляда, просто поворота головы.

Другой бы мужчина не нарадовался на такую жену, только не Вася. Уходя на работу, он коротко говорил:
- Приду поздно…
Изабелла ждала Васю допоздна. Она не переносила грязь, поэтому встречала его возле лифта с домашними тапочками. Переобувала. Потом закладывала Васечку в ванну, отмачивала и смывала с него всю ежедневную грязь.

Василий же вместо того, чтобы лёжа в нежной пене, чувствовать – счастье? – вот оно! – грубовато делал равнодушное замечание жене:
- Потри мне спинку и закрой дверь с той стороны, пожалуйста! Неудобно как-то, - стеснялся он своей фигуры-сардельки.
- Ну, чего ты не спишь? – спрашивал он её, выйдя из ванны.
- Когда тебя нет дома, я не могу заснуть.
- Это что же, упрёк?

Она обезоруживающе простодушно смеялась в ответ:
- Что ты, Васечка, конечно нет! Просто не спится мне…
Изабелла молча пожимала плечами. Карие глаза её смотрели на него с непонятным выражением то ли жалости, то ли досады…

Когда она испытующе спрашивала Васю:
- У тебя всё в порядке? – его бесило.
Его раздражало всё – её постоянная улыбка, ровное, ничем не омрачённое настроение, её преданность матери, хотя та никогда не встревала между ними, даже стремление жены как-то угодить ему, "Васечке", выводило его из себя. Зачастую Изабелла не знала, как ей вести себя с ним: неласкова – груба, а ласкова – приторна, словно шесть кусков сахару на стакан чаю - он пресытился.

Наедине с матерью она стала жаловаться ей:
- Вася, когда ухаживал за мной, цветы и конфеты дарил и разные красивые слова говорил, а тут - как подменили. Может, он завёл другую?
- Что было, то прошло. Каков в колыбельке, таков в могилке.

Поздно вечером Изабелла поворачивала мужа к себе лицом, но он ни в какую:
- Устал я, дай мне поспать.
Иза всё смотрела на него, а слёзы текли из её красивых глаз и по виску скатывались на подушку.


Однажды они с матерью поехали в Гостиный Двор купить себе что-либо из верхней одежды. Купили Васе рубашку и галстук. А себе – ничего. Убили только ноги и время.
Когда вышли, Изабелла предложила матери прогуляться в сквере перед Адмиралтейством.

Решили полюбоваться Невой и красивым видом на Стрелку Васильевского острова с Биржей (Центральный военно-морской музей) и Ростральными колоннами. Здесь кончалась Нева. Впереди открывалась ширь Финского залива.


А дальше случилось то, чего они обе никак не могли предугадать – на ловца и зверь бежит. В конце сквера у последней скамейки они столкнулись с Васей: он самозабвенно, взасос целовал какую-то малолетку. Рядом на скамейке лежали розы.

Дочь начала защищать мужа, доказывать матери, что это не он, что они ошиблись. Аглая Леонардовна, женщина не робкого десятка, не смущаясь, как её дочка, подошла к целующимся и твёрдо сказала:
- Молодые люди, отлепитесь друг от друга, пожалуйста. Вася, дайте мне ключи от квартиры.

Василий, а это был действительно он, от волнения потерял дар речи и не мог вспомнить отчество Аглаи, то ли Леопольдовна, то ли Леонардовна.
- А Вы…, Вы…что? свои ключи потеряли?
- Да, да, - резко ответила она.

Получив ключи от квартиры, суровая Аглая Леонардовна строго обрубила:
- Забудьте к нам дорожку.


По дороге домой в толчее метро, они обе, не сговариваясь, думали об одном и том же: в больших городах даже с соседкой по лестничной площадке невозможно нигде столкнуться. А тут невероятно, но факт – встретились. Вася, конечно, не дурак: не стал бы назначать свидание возле института, куда в любое время могла подъехать его жена.
 
Здесь же, напротив Адмиралтейства, с другой стороны Невского проспекта находится Эрмитаж – Зимний дворец. Дворцовая площадь. Полукружие площади образуют соединённые огромной аркой здания штаба Ленинградского военного округа. Здесь работал Сидоренко Толя.

Туда и зачастил последнее время Василий узнавать, нельзя ли перевестись, получить квартиру, встречался со старыми друзьями. Здесь и назначал свидания с какой-нибудь очередной жертвой в сквере, его любимом месте, тем более что вид на Неву здесь великолепен. Вот и влип… Про Гостиный Двор он напрочь забыл…

Едва успели мать с дочкой вернуться домой, собрать Васины шмотки, выставить чемоданы «Великая Германия» за дверь, как он уже звонил. И вот всегда сдержанная интеллигентнейшая тёща через цепочку двери коротко и твёрдо объявила любвеобильному зятю позорный приговор, пригвоздив его уничижительной, достойной хрестоматии фразой из трех слов :
- Вася, Вы муд..к.
И сразу же захлопнула дверь.


… Выслушав цветистый рассказ о беспутной жизни Василия, Анатолий внезапно понял, почему Вася так долго рассказывал. И, действительно, предчувствие не обмануло его.
- Слушай, друг, не возьмёшь ли меня пожить к себе дня на три, пока всё утрясётся?
 
- А куда? Я же снимаю одну комнату в хрущёвке. Вторая комната закрыта с вещами хозяина. Мы: жена, я и сын –третьеклассник ютимся в одной небольшой комнате, а кухня, ты знаешь, какая маленькая в хрущёвке. Обещают квартиру, но когда? Скоро точечный дом закончат на Светлановском проспекте, может в нём дадут.
 
А перед уходом к станции метро Сидоренко всё же спросил Летунова:
- Так чем же ты женский пол так очаровываешь?
- Я знаю один секрет – бабы любят целоваться и млеют от поцелуев. Вот такую молоденькую девочку с упоением целуешь взасос и чувствуешь, как она тает–тает, так что потом бери её голыми руками. От природы никуда не попрёшь. Конечно, тяжелее тому, кто не умеет целоваться.


ЭЭЭ-х! Если бы Летунов умел читать чужие мысли на расстоянии, то узнал бы много нелицеприятного о себе:
«Ловелас ты, Вася! Мало тебя, мил-друг, в детстве пороли, а надо бы… Распущенность это, а не тайна обольщения девушек. Ведь ты, познав столько девушек, не сможешь никогда любить одну- единственную до самой смерти – будешь всегда сравнивать. Эгоист ты, Вася, любишь только самого себя в этом человеке, своё умение обольщать».


Распрощавшись, Сидоренко пошёл на метро, напевая под нос: «У Ивана – болвана, нечёсанного… Вот чоловик делает проблемы на пустом месте, а потом их преодолевает. Что же это за любовь такая - только на букетно-конфетный период? Я вот родной жене забываю цветы и конфеты дарить, а Вася ухаживает за каждой красивой девушкой. Я бы побрезговал … каждую облизывать. Смотри, доиграешься ещё!»

Он вдруг вспомнил, как к Васе в ГДР ходила медсестра Радченко Валя: готовила еду, убиралась в его комнате. Однажды она принесла два билета в театр. А он не захотел пойти с ней – возьми подругу Анну Цаплагину. Вася гнушался её общества, а, может, не хотел показывать людям, что спал с нею.

А уж как она его любила? Гарна дивчина! Шо теперь буде з нею? И за что его женский пол так любит – спасу нема. Глупые – за одни поцелуи. Ласковый – дураки ласку любят. Красиво обольщает. А стержня в нём нет – это не видят.

По проспекту Науки Сидоренко шёл быстрым шагом к своему дому. Резкий ветер рвал полы шинели.
Думалось: ради никчёмной исповеди он поиграл на нервах у любимой жены – ждёт же его, не представляет, где можно быть так долго. Анатолий любил свою Нинусеньку с каждым годом всё сильнее, но никогда не называл её так – Нинусенька – не говорил ни слова о любви.

После разговора с Летуновым по душам твёрдо решил: «Сейчас приду и пропою ей куплет незатейливой песенки:
       
       Ты прекрасна, как осень, как весны благодать.
       Я люблю тебя очень и - боюсь потерять».