Своя весна

       Толян сидел на кресле, поджав под себя ноги. В семнадцатилетнем организме кипела весна. Учеба не лезла в голову. Место в ней было занято другими мыслями. Толян, загибая пальцы, вспоминал девчонок, с которыми он общался более недели, считая это серьезными отношениями. Серега из колонок магнитофона расхваливал свой «бумер». Как только он заканчивал, Толян перематывал на начало и Серега начинал по новой. Эта песня заводила Толяна по черному, хотя если бы вместо «черного бумера» звучало «черный мерин», он бы не расстроился.
       Сосед снизу хорошо знал музыкальные пристрастия Толяна. В последние полтора года они ограничивались одной песней. Сосед не уважал попсу и музыку заводских районов. Только произведения Баха, Шопена и Моцарта дарили звуки понятные для его восприятия, вселяли, в страждущую высокой любви душу, гармонию и успокоение.
       Виолетта, встречавшаяся с Толяном, но из-за разницы в возрасте, сохнувшая от его соседа, в своей квартире слушала музыкальную мутацию Сереги и Баха. Ее новые на шпильках сапоги и куртка, напоминали ей о смене сезона.
       А весна за окном стучала капелью, порывистый ветер барабанил оторванным листом жести, поскрипывая, терлись друг о друга старые березы .
       Из-за «Бумера» Толян не слышал этих звуков, для его соседа они были вакханалией и какофонией, а для Виолетты их не существовало.
       Эту музыку слышала и понимала баба Нина с первого этажа, которая всю зиму сидела у окна, в ожидании весны. И вот она пришла. Может быть, последняя для нее, незаметная для Толяна, томительно очередная для его соседа и легкомысленная для Виолетты.
 Солнце, оттолкнув холодное облако, осветило дом. Толян, его сосед и Виолетта подошли к своим окнам. Баба Нина с осени была возле своего.
 Они, все разные, живущие рядом, но далекие друг от друга в своих мыслях, щурясь, смотрели на бледно-желтое солнце своей Весны.