Воскресенье, утро

Луч солнца нежно капал на веки, пока не превратился в струю. Сладко потянувшись, она перевернулась на живот, уткнулась носом в теплую подушку, пахнувшую ее духами. Сон куда-то сбежал, она протянула руку к пульту и включила музыку. Barry White вкрадчиво, хрипло объяснялся в любви – ей одной, понятное дело. Как это мило с его стороны. Слабо улыбнувшись, она почесала нос, чуть лоснящийся от ночного крема, и твердо решила, что пора вставать. Но сперва пусть White скажет ей «люблю» еще раз. И еще. И напоследок еще парочку… Ну ладно, раз так, то можно вставать.
Мягкие тапочки, смешное отражение в зеркале, махровый халат, сладкий зевок, потягивание, нежная истома в каждом уголке тела, теплыми пальцами потереть глаза. Она распахнула шторы, в окно хлынул ласковый солнечный свет, через форточку потянуло свежестью. Она долго, вдумчиво и наслаждаясь умывалась прохладной водой, разглядывала себя в зеркале, решала, что надеть.
Так тихо, тихо в целом доме. И ниоткуда ни шороха, даже густым запахом кофе и яичницы ни от одной двери не тянет. Воскресенье, раннее утро. Мягко ступать по бетонной лестнице, стараясь не разбудить гулким стуком каблуков никого из соседей. Пусть еще поспят.
Открывая дверь на улицу, она медленно поднимала глаза, открывая мир для себя постепенно. Иссиня-черный мокрый асфальт в ярких всполохах осенних листьев, береза у подъезда, привычный двор: яркость усилена вдвое. Воздух прозрачный, чистый, пахнет прелыми листьями и запутавшимся в оголенных ветках робким дождем.
Она вышла во двор, прогулочным шагом направилась куда-то, в неопределенную даль. Навстречу так же не спеша идут люди, на лицах разное. То мысль, то отсутствие мыслей, безмятежность, сонливость, бодрость, редко – озадаченность… Бидоны с молоком, пустые бидоны, очередь, новости, доброе утро. Чья-то смешная собака, утренняя пробежка, этот только что из клуба, надо же, какой серый...
Полупустой автобус, знакомый пейзаж за окном мелькает, расслабленный говорливый кондуктор шутит. Мокро пахнущий парк, шорох листьев, ни души, птичка, еще одна, ты кто такая маленькая? Шаг, за ним еще один, в наушниках порывисто нежно напевает что-то Нино Катамадзе: тихонечко, чтобы не заглушать шепот петляющих в забаве шагов. Никто не видит, можно даже кружиться, как в детстве. Палая листва, горьковатый мокрый запах, прелый. Ювелирные деревья, капли дождя слепят глаза мириадами солнечных зайчиков, в пруду отражается рыжая грива парка, утки будто нехотя догоняют кусочки хлеба, красными лапками толкая холодную черную воду и оплывая стайки желтых листьев. Откуда ни возьмись голуби, тревожат крыльями палую листву, приземляются рядом и требуют хлеба. Звон колоколов заставляет поднять голову, а там наверху – небо. Бледно-голубое, в серых следах вчерашних упрямых туч.
Доброе утро. Вязко, аккуратно ступает по соседней тропинке не накрашенная девушка, кротко – глазами скользит по палой листве, руки, как в муфточку, спрятаны в рукава, длинная юбка шуршит, она идет к церкви, сама - тише воды, губы едва заметно шевелятся, шепча молитву. У пруда фотограф сосредоточенно вертит объектив, и центр его Вселенной - кленовая пятерня на воде. Визжа от радости, по желтым листьям прыгает щенок спаниеля, эти кучерявые длинные уши, вверх, вниз, в сторону, визг!
Безмолвный сторонний наблюдатель, она крутит в замерзших пальцах яркий кленовый лист, а не сплести ли золотую корону? Хрупкую, как все земное.
Чуть продрогнув от хитрого ветра, она вышла на непривычно пустынную улицу, кутаясь вишневым палантином, что мягко щекотал шею и щеки и шептал на ухо нежно что-то на своем кашемировом замысловатом языке. Колокольчик над дверью, доброе утро, круглый столик у окна, меню, улыбка в подарок. Кофе и сладкие булочки с изюмом. Она по-прежнему в Петербурге, Невский за окном ожил, хлопают цветными глазами светофоры, снуют автомобили, на асфальте листья – подметены. Воскресенье, утро, завтрак наедине с собой в кафе, шебутной Невский – взглядом со стороны. Будто она в этом городе гостья.
Впрочем, так и есть. Посетить воскресный Петербург ей удается очень редко. А вам?