Праведник 1943

Молитва Шольца была безжалостно прервана телефонным звонком.

Шольц машинально снял трубку:

«Полковник Шольц слушает» - заученно произнёс он.

«Добрый вечер, полковник» - приветствовал его незнакомый голос с ярко выраженным баварским акцентом. «Вас беспокоит начальник IV отдела РСХА группенфюрер[1] Мюллер…»

«Добрый вечер, группенфюрер» - как можно более ровным и спокойным голосом ответил Шольц. «Чем могу быть Вам полезен?»

Этот звонок был для Шольца полной неожиданностью, ибо в своей деятельности он никогда не пересекался с гестапо. С внешней разведкой СС – VI отделом РСХА сталкиваться приходилось – и даже общаться с её харизматичным шефом Вальтером Шелленбергом, который несколько раз настойчиво предлагал Шольцу перейти к нему в отдел.

А с гестапо… с гестапо они существовали просто в разных измерениях. К счастью.

«Интересно, зачем я ему понадобился?» - с тревогой подумал Шольц, который по вполне понятным соображениям стремился держаться от Geheime Staatspolizei как можно дальше. Уж больно грязными и кровавыми делами занималась эта… контора.

«Вы мне можете быть очень полезны» - голос «на том конце» телефонной трубки был неожиданно мягким, приветливым и доброжелательным. «И не только мне. Если согласитесь оказать нам небольшую услугу…»

«Я слушаю Вас, группенфюрер» - спокойно констатировал Шольц. «Сказать нет, я всегда успею» - вполне резонно подумал он.

«Для Вас эта моя просьба может показаться совершенно неожиданной…» - начал Мюллер

«Да уж…» - подумал Шольц

«Нам нужно, чтобы Вы смогли убедить одного человека…»

Изумлению Шольца не было предела. Он ожидал чего угодно, только не такого.

«… поступить на службу в вооружённые силы рейха»

«Чем дальше, тем интереснее» - с не меньшим удивлением подумал Шольц. «Хотя… чего только в жизни не бывает»

«Какой национальности этот человек?» - с профессиональной чёткостью осведомился Шольц. «И какое у него гражданство?». Нужно же было выяснить хоть что-то…

Ответ группенфюрера вогнал Шольца в глубокий ступор.

«Он немец» - просто и спокойно ответил Мюллер. «Точнее, австриец. Гражданин рейха, естественно».

«Я не понимаю» - Шольц был совершенно сбит с толку. «В чём тогда проблема? Он что, отказывается служить?»

«Вы совершенно правы» - голос шефа гестапо был по-прежнему мягким, спокойным и доброжелательным. «Именно отказывается служить. Ссылаясь на свои религиозные убеждения. На католические убеждения…»

Ситуация начинала постепенно проясняться.

«А поподробнее можно?» - попросил Шольц.

«Можно» - согласился группенфюрер. «Даже, наверное, нужно. Его зовут Франц Шванингер, ему тридцать шесть лет, он фермер, родился и жил в маленькой деревне Сен-Радегунд близ Линца. Женат, имеет троих детей – все девочки. Старшей недавно исполнилось шесть. На референдуме тридцать восьмого голосовал против Anschluss ;sterreichs[2]… Единственный в своей деревне»

«Его право» - с уважением подумал Шольц. «Будь я австрийцем, тоже голосовал бы против»

Мюллер, между тем, продолжал:

«Член светского Третьего Ордена Святого Франциска, каждый день причащается, в свободное время выполнял обязанности церковного сторожа. Разумеется, бесплатно. Регулярно постился, давал милостыню бедным, хоть сам и едва сводил концы с концами… В общем, вы меня понимаете»

«Подозрительно похоже на святошу» - с неудовольствием подумал Шольц. «Только этого мне и не хватало…»

«В феврале этого года» - продолжал Мюллер, «его призвали в германские вооружённые силы. Он явился на призывной пункт… где торжественно заявил о своём отказе служить в вермахте…»

«За такое обычно расстреливают… ну если не на месте, то практически на месте. После чисто формального решения военного трибунала. И правильно делают» - недовольно подумал Шольц. «А с этим ещё носятся, как с нашкодившим малым дитятей»

«… ссылаясь на свои католические убеждения…»

«Очень интересно» - подумал Шольц. «Миллионы католиков воюют, причём ещё как воюют, а этот… Интересно, как он это объясняет?»

До четверти военнослужащих вермахта и отрядов СС были католиками.

«При этом любопытно» - продолжал группенфюрер, «что он однажды уже служил в вермахте…»

«Неужели?» - вырвалось у Шольца. Такого удивления он уже не смог сдержать.

Всё происходившее начинало всё более явственно напоминать дурдом. В котором ему, похоже, предлагалась роль психиатра…

«Весёленькая перспектива» - невесело подумал Шольц.

«Да, действительно служил» - подтвердил шеф гестапо. «Он принял присягу – Германии и фюреру – семнадцатого июня сорокового года. Затем в это почему-то вмешался мэр его деревушки и его отозвали из армии… обратно к гражданской жизни»

«Бред какой-то» - подумал Шольц. «И чем дальше, тем бредовее…»

«Тем не менее» - продолжал группенфюрер, «в октябре сорокового его всё-таки призвали в вермахт и он благополучно служил до апреля сорок первого…»

«А затем снова вмешался мэр?» - не удержался Шольц. Что-то подсказывало ему, что именно так всё и было.

«Что за отвратительная привычка перебивать старших по званию, полковник?» - неожиданно резко бросил Мюллер.

«Извините, герр группенфюрер»

«Вот так-то лучше. Впрочем,» - уже гораздо мягче продолжил шеф гестапо, «вы правы. По просьбе мэра Шванингера отозвали со службы в вермахте и вернули домой…»

«И как мы до сих пор не проиграли войну?» - изумился про себя Шольц. «С таким-то отношением к гражданскому долгу и воинской дисциплине…»

«А в феврале этого года его снова призвали в армию, но на этот раз он сразу отказался служить, мотивируя это тем, что служить в военное время – даже на тыловой должности – значит принимать участие в несправедливой войне…»

«Ах, вот оно в чём дело,» - теперь Шольцу стало всё более или менее понятно. «он не хочет участвовать в несправедливой войне. Непростая тема»

Воспользовавшись паузой в монологе Мюллера, Шольц попытался ещё более прояснить ситуацию.

«Скажите, группенфюрер, а как вообще относится этот Франц Шванингер к национал-социализму?»

«Как нетрудно догадаться, плохо» - подтвердил догадку Шольца шеф гестапо. «Даже очень плохо. Например, сравнивал аншлюс Австрии с распятием Христа…»

«Неожиданное сравнение» - подумал Шольц. «Причём некорректное. Как говорят в России, в огороде бузина, а в Киеве – дядька. Хотя святошам чего только в голову не взбредёт…»

«Когда ураган уничтожил его урожай, он демонстративно отказался от помощи из Германии» - продолжал группенфюрер. «Практически изолировал себя от общества, запершись на своём хуторе…»

«Насколько я понимаю,» - медленно произнёс Шольц, «его неоднократно пытались уговорить изменить свою точку зрения…»

«Целых шесть месяцев» - подтвердил Мюллер. «И родственники, и друзья, и его духовник, и его епископ»

«Безрезультатно?»

«Безрезультатно. Он только отвечал, что участвовать в этой войне – даже косвенно – ему не позволяет его совесть…»

«Это уже кое-что» - подумал Шольц. «Будет, за что зацепиться»

Он уже принял решения. Он будет его переубеждать. И переубедит. В этом он был совершенно уверен.

«Правильно ли я понимаю,» - спросил он, «что на самом верху очень не хотят нежелательного прецедента. Ибо при всех наших известных проблемах нам не хватает только католического мученика за веру…»

«Вы очень догадливы, полковник. Как вы знаете, в католическом мире отношение к Германии… неоднозначное. Поэтому, если всё-таки мы будем вынуждены казнить этого… отказника… это может привести к непредсказуемым последствиям и внутри, и вне страны. С другой стороны, мы не можем его просто так отпустить…»

«Естественно» - подумал Шольц. «Отпустите его – и немедленно получите десятки тысяч отказников. И все как один – исключительно по религиозным убеждениям»

«Дело Шванингера контролирует рейхсфюрер. Лично» - добавил Мюллер.

Это произвело на Шольца надлежащее впечатление.

«Почему я?» - спросил он.

«Во-первых,» - честно признался Мюллер, «все остальные альтернативы мы уже использовали. И родственников, и знакомых, и священников… С нами – то есть, с гестапо и СС – он даже разговаривать не будет. Ибо мы для него – слуги Сатаны…»

«В этом, пожалуй, он недалёк от истины» - подумал Шольц. Но, естественно, промолчал.

«Во, вторых, Вы – ревностный католик, прекрасно разбирающийся в католическом богословии…»

Любопытно, что Мюллер (как и Гиммлер, и Кальтенбруннер[3], и даже Геббельс) тоже был католиком. Правда, непонятно, насколько ревностным.

«В, третьих,» - шеф гестапо сделал многозначительную паузу, «Вы - боевой офицер, видавший виды, кавалер Рыцарского креста и бесчисленных прочих наград. В общем, человек, вызывающий уважение…

И, наконец, в четвёртых. Про Вас говорят, что Вы можете договориться с кем угодно о чём угодно… ради дела, разумеется…»

Это было, конечно, преувеличением, но доля истины в этом утверждении, несомненно, была. В силу определённых заслуг Шольца перед рейхом в целом и перед абвером в частности, его мнение, скажем так, имело значение. Вплоть до того, что он де-факто обладал правом вето на предложенные ему операции. Про него почти открыто договорили, что ему ничего нельзя приказать. С ним можно только договориться. Канарис это терпел, поскольку ещё не было случая, чтобы в своих аргументах (как «за», так и «против»), Шольц оказался неправ.

«Я согласен» - просто и спокойно ответил Шольц.

«Вот и отлично,» - с нескрываемым облегчением сказал Шольц. Ибо, несмотря на огромную власть, он не был прямым начальником Шольца и приказать ему при всём желании никак не мог. Он мог только попросить.

Шольц так быстро согласился на просьбу по двум причинам. Во-первых, он испытывал глубокое отвращение к смертной казни. Он прекрасно понимал, что во многих случаях это было, так сказать, наименьшее из зол, но в этом случае он твёрдо решил спасти этого «недотёпу Франца» (как он его окрестил) от гильотины.

Во-вторых, он считал (и был уверен в том, что сможет убедительно доказать), что «недотёпа Франц» был неправ. Что правильным решением в этой ситуации, с точки зрения катехизиса католической Церкви (да и человечности тоже), был вовсе не отказ, а согласие участвовать в этой войне – причём именно на стороне Германии. Правда, на определённых условиях.

«Я высылаю за Вами машину» - сообщил Мюллер. «Она будет у вашего подъезда минут через пятнадцать. Заранее благодарен. Да, кстати, с вашим начальством я уже всё уладил. Жду Вас у себя через полчаса»

Мюллер повесил трубку.

Шольц немедленно позвонил Канарису. Шеф абвера был у себя.

«Простите меня, Шольц» - виновато начал адмирал. «Вы же знаете, что я просто не мог отказать шефу гестапо…»

Шольц прекрасно это знал. Мягко говоря, далёкое от восторга отношение Канариса к национал-социализму и к его вождям уже давно ни для кого не было секретом. Кроме того, Вальтер Шелленберг, как говорится, спал и видел, как бы изгнать адмирала с его поста, а весь абвер в полном составе присоединить к своему VI отделу РСХА.

В этих условиях ссору с шефом гестапо Канарис позволить себе никак не мог.

«Я знаю» - сказал Шольц.

«Вы поможете ему?» с надеждой в голосе спросил адмирал.

«Помогу» - вздохнул Шольц. «Куда ж я денусь… Но мне потребуется ваша помощь»

«Выкладывайте» - Канарис явно повеселел. Ибо знал, что не было ещё случая, чтобы Шольц не добился успеха в деле, за которое брался. Главное, чтобы взялся…

«Мне нужно…» Шольц объяснил, что именно ему было нужно.

Как и было обещано, машина гестапо пришла через пятнадцать минут (за которые Шольц успел набросать три ключевых документа, необходимые ему для успешного решения вопроса). А через полчаса Шольц уже стоял в просторном кабинете Мюллера на Принц-Альбрехтштрассе, девять.

Группенфюреру СС и генерал-лейтенанту полиции Генриху Алоизу Мюллеру было сорок три года. Он родился в столице Баварии Мюнхене в католической рабочей семье. В Первую мировую сражался на фронте. Был награждён за храбрость Железным крестом II класса. В девятнадцатом поступил на службу в баварскую полицию и с тех пор до конца жизни оставался высококвалифицированным полицейским.

По своим политическим убеждениям он не был нацистом (ему вообще претил любой экстремизм – хоть нацистский, хоть коммунистический). Он был патриотом-государственником, аполитичным профессионалом, считая, что обязанность каждого немца - служить немецкому государству вне зависимости от того, какое правительство находится у власти.

Именно этим объяснялось рвение, с которым до 1933 года он преследовал нацистов, а после прихода нацистов к власти - уже противников национал-социализма.

Мюллер был трудоголиком, никогда не бравшим ни выходных, ни отпусков (за последние пять лет, Мюллер отсутствовал на своем рабочем месте только два дня - один раз брал отгул по семейным обстоятельствам, в другом случае слег из-за сильной простуды). В этом он подражал своему кумиру – Иосифу Сталину – методами работы и достижениями которого шеф гестапо искренне восхищался.

Его достижения на этом посту были, скажем так, неоднозначными. В течение нескольких лет у него под носом работало берлинское отделение «Красной капеллы», стараниями которой сверхсекретнейшая информация попадала на стол Сталина даже быстрее, чем к своим адресатам в высшем руководстве рейха. И провалилась «капелла» исключительно благодаря «ляпам» московского Центра, а вовсе не благодаря работе «сыскарей» Мюллера.

А о существовании других агентов и организацияй, занимавшихся тем же самым (агента «Вертер», организации Черняка и других) гестапо Мюллера даже и не подозревало.

По слухам, Мюллер был одним из пятнадцати высших нацистских руководителей, присутствовавших на Ванзейской конференции, где принималось «окончательное решение еврейского вопроса» (ибо положение обязывало).

Тем не менее, будучи закоренелым прагматиком, к этому решению группенфюрер отнёсся, мягко говоря, без особого энтузиазма. А многие распоряжения «свыше» так и просто откровенно саботировал, поскольку считал себя обязанным служить не нацистам, а Германии.

Гитлер и его приближённые требовали уничтожать евреев, представителей низших рас, оппозиционеров, советскую интеллигенцию, захваченных советских разведчиков и диверсантов, а также участников Сопротивления. Мюллер же неоднократно встречался с еврейскими лидерами для поиска компромиссных решений, часто пытался уменьшить масштаб антисемитского геноцида, оправдывая это то недостатком мощностей и сил СС, то нехваткой трудовых ресурсов, вместо тотального уничтожения “недочеловеков” приказывал их онемечивать (особенно специалистов, физически сильных и детей)

Вместо требуемого Гитлером расстрела широко применял к захваченным советским разведчикам и европейским сопротивленцам методы перевербовки (при этом кто кого перевербовывал, было не всегда ясно – как, например, в случае французской «Красной капеллы»).

Мюллер давал строжайшие указания выявлять в лагерях для советских военнопленных высококвалифицированных специалистов и оставлять их в живых для использования «в интересах рейха» даже в случае членства спецов в ВКП(б), часто вынужденного, по его словам.

Он подписал специальный циркуляр, обязывающие лечить советских военнопленных (чего немцы могли и не делать, ибо Сталин не подписал Гаагскую конвенцию об обращении с военнопленными)

По мнению коллег Мюллера, если бы решение еврейского вопроса зависело от него лично, никакого геноцида по отношению к евреям не проводилось бы вообще. Не из-за какого-то особенного человеколюбия группенфюрера, а исключительно по причине здорового прагматизма группенфюрера.

Несмотря на требуемое начальством беспрекословное повиновение, он, используя убедительные аргументы (в первую очередь, на основе объективной реальности и здравого смысла), смог многое предотвратить (причём в большинстве случаев об этом за пределами высших сфер рейха никто так и не узнал).

Убеждённый противник всяческой «отсебятины» (пусть и сколь угодно «идеологически обоснованной»), Мюллер создал специальную комиссию СС по выявлению злоупотреблений в системе концлагерей, в результате деятельности которой ряд начальников лагерей, командиров охраны и охранников были осуждены высшим судом СС, а некоторые даже приговорены к смертной казни за чрезмерную жестокость и несанкционированные убийства.

Зная всё это, Шольц подозревал, что инициатива по его приглашению для последней попытки гуманного решения «дела Шванингера» исходила вовсе не «сверху» - от Гиммлера или Кальтенбруннера, а от самого Мюллера, который, как известно, был непревзойдённым мастером по части манипулирования своим начальством – вплоть до Адольфа Гитлера. Как и в шахматах – насколько было известно Шольцу, никому ни в РСХА, ни в вермахте, ни в других государственных структурах обыграть Мюллера так и не удалось.

После краткого «обмена любезностями» Мюллер перешёл сразу к делу.

«Я готов предоставить в Ваше распоряжение все свои скромные возможности…»

«Кстати, группенфюрер, а где он сейчас, этот Шванингер?» - неожиданно даже для себя перебил его Шольц.

На его удивление, на этот раз Мюллер не обратил на это внимания.

«Он здесь. Доставлен пару часов назад из Бранденбургской тюрьмы. Здесь есть небольшое помещение для временного содержания арестованных… А Вы уже знаете, как его переубедить?» - с надеждой и одновременно с интересом заядлого шахматиста спросил Мюллер.

«В общем и целом - да» - спокойно заявил Шольц.

«И что же Вам для этого нужно?» - поинтересовался группенфюрер.

«Во-первых,» - почти командным тоном ответил абверовец, «мне нужна машинистка, которая быстро перепечатает вот это…»

Шольц открыл портфель, достал из него три листка бумаги и протянул Мюллеру.

«Лихо» - оценил творчество Шольца шеф гестапо, бегло просмотрев листки. «И как Вы собираетесь убедить его подписать это?»

«Во-вторых,» - проигнорировал его вопрос Шольц, «мне потребуется Ваш кинозал. У Вас здесь есть кинозал?» - неожиданно спросил он группенфюрера.

«Кинозал есть» - подтвердил Мюллер. «А что Вы планируете ему показать?»

«Вот это» - Шольц достал из портфеля круглую металлическую коробку с киноплёнкой.

«А что это?» - удивлённо спросил шеф гестапо.

Шольц повернул коробку так, что группенфюреру стала видна надпись.

«Понятно» - одобрительно кивнул группенфюрер. «Думаете, подействует?»

«Само по себе, может, и не подействует. По крайней мере, недостаточно сильно. А вот в сочетании с этим,» - Шольц достал из портфеля кожаную папку и протянул Мюллеру, «точно подействует»

Внимательно ознакомившись с содержимым папки, Мюллер снова одобрительно кивнул.

«Впечатляет»

Дверь распахнулась и на пороге появилась машинистка. Через пять минут необходимые документы были отпечатаны и переданы Шольцу. Адъютант группенфюрера, тем временем, бесшумно забрал коробку с киноплёнкой.

Мюллер поднял трубку.

«Это Мюллер. Приведите мне арестованного» - резким командным голосом приказал он кому-то на другом конце провода.

Через несколько минут дверь распахнулась и на пороге появился Франц Шванингер. Он был одет в поношенный костюм (до суда арестованным разрешали носить их гражданскую одежду) и выглядел значительно старше своих тридцати шести лет.

Господь наделил его довольно привлекательной внешностью, в которой чувствовалась некая неотмирность, характерная для глубоко набожных людей. Видно было, что он уже давно смирился с неизбежной и скорой смертью и даже, пожалуй, стремился к ней. Ибо смерть для него означала не нечто ужасное (как для подавляющего большинства людей), а, наоборот, желанное избавление от мук и неопределённостей этого грешного мира и переход в гораздо лучший мир.

«А он действительно очень хочет стать мучеником за веру» - подумал Шольц. «И не надейся» - мысленно и даже как-то зло обратился он к Шванингеру. «Как говорят американцы, не в мою смену».

«Здравствуйте, герр Шванингер» - спокойно обратился к нему шеф гестапо. «Меня зовут Генрих Мюллер, я начальник IV управления РСХА государственной тайной полиции. Более известной как гестапо.

А это» - он указал на Шольца «полковник вермахта Карл Шольц. Он хочет Вам кое-что сегодня показать. Кстати, мы оба католики, как и Вы»

«Здравствуйте, господа» - как-то неуверенно ответил Шванингер. «Да благословит Вас Господь!»

Шольц и Мюллер обменялись красноречивыми взглядами.

«Ничего, это мы поправим» - уверенно подумал Шольц. «Опустим, так сказать, с небес на грешную землю»

«Пойдёмте, Франц» - обратился он к арестованному.

«Куда?» - снова как-то неуверенно спросил бывший фермер, явно чувствовавший себя «не в своей тарелке»

«Кино смотреть» - усмехнулся Шольц, направляясь к двери.

В сопровождении адъютанта Мюллера они направились в кинозал.

«Какое кино?» - осторожно спросил Шванингер.

«Документальное» - не удостоив арестованного взглядом, бросил полковник абвера. «Очень познавательное, надо сказать»

Кинозал представлял собой довольно просторное помещение, примерно четверть которого занимала сцена. На стене за сценой висел внушительных размеров экран.

Посередине комнаты стоял стол, на углу которого находился чёрный телефонный аппарат, соединённый с «кельей киномеханика». Всё остальное пространство было занято рядами стульев.

«Садитесь, Франц» - Шольц указал арестованному на один из стульев у стола. Он очень хотел добавить известную русскую поговорку «в ногах правды нет», но сдержался. Вряд ли бы её смысл был понятен, в общем-то, недалёкому австрийскому фермеру.

Шванингер подчинился. Шольц удобно устроился на соседнем стуле, снял телефонную трубку и коротко приказал:

«Начинайте»

В комнате погас свет и через мгновение на экране появилось изображение пылающего города.

Это был фильм об огненном шторме в Гамбурге.

Фильм был озвучен. Диктор на удивление бесстрастно, совсем не в стиле рейхсминистерства пропаганды, перечислял факты. Пятьдесят восемь тысяч убитых, сожжённых и пропавших без вести. Двести тысяч раненых, обожжённых и искалеченных. Разрушено больше половины зданий города. Более миллиона человек потеряли кров. И всё за пять дней.

К этому были добавлены цитаты из британских листовок, а также информация о технологии огненного шторма. Это действительно впечатляло.

Шольц не смотрел на экран, ибо всё это он уже видел всего несколько часов назад. Он смотрел на лицо арестованного. Ему было интересно, как он прореагирует на это.

По лицу Шванингера потекли слёзы. Наконец он не выдержал и закрыл лицо руками.

«Боже, какой ужас» - прошептал он.

«Руки от лица уберите» - приказал Шольц. «Имейте мужество смотреть в глаза правде, герр Шванингер»

Арестованный нехотя подчинился.

Фильм закончился. В кинозале зажёгся свет.

«Ну и как Вам это?» - максимально жёстко поинтересовался Шольц.

«Это… ужасно. Просто… ужасно» - пролепетал Шванингер. «Как люди могут творить такое?»

«Ответьте мне, герр Шванингер» - столь же безжалостным тоном потребовал от арестованного абверовец, «чьи действия угодны Господу – британского лётчика, сбрасывающего зажигательные бомбы на стариков, женщин и детей, чтобы сжечь их живьём – или пилота люфтваффе, который рискует своей жизнью, чтобы сбить этот британский бомбардировщик – и сбивает? Только честно.»

«Пилота люфтваффе» - после долгой паузы нехотя признал австриец. До этого дня ему явно ни разу в жизни не приходилось делать такой нравственный выбор.

Шольцу такой выбор приходилось делать чуть ли не каждый день. В этом и было его кардинальное отличие от фермера. И колоссальное преимущество полковника абвера.

«Но ведь на его самолёте нанесён знак свастики – символ нацистского режима. Да и присягу он давал лично фюреру германского народа. А британский лётчик с этим самым режимом воюет. С этим как быть?»

Когда нужно, Шольц мог быть просто нечеловечески жестоким.

Арестованный молчал.

«Как Вы думаете, герр Шванингер» - Шольц словно молотком вбивал в голову несчастного фермера свои убийственные аргументы, «что будет иметь значение на частном суде – какую форму носил офицер, какому режиму и кому именно он приносил присягу или что он делал – спасал ли детей от страшной смерти, встав к зенитному орудию, или…» - он внимательно посмотрел на арестованного – «отказался от того, чтобы спасать детей… обуянный собственной гордыней?»

Шванингер закрыл лицо руками. И зарыдал.

Шольц вовсе не собирался останавливаться. Ибо противника нужно было добить.

«По плодам их узнаете их… всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. А всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь. Евангелие от Матфея, глава восьмая, стихи с шестнадцатого по девятнадцатый»

В своё время Шольц тренировал память, заучивая Библию. В результате он знал Священное писание практически наизусть.

«Так какое Вы дерево, Шванингер, доброе или худое? А?» - резко повысил голос полковник абвера.

Фермер молчал. Всё его тело сотрясали рыдания.

Как и практически все глубоко набожные люди, Франц Шванингер был чрезвычайно экзальтированной личностью. Таких ломать проще простого – нужно было только подобрать подходящий инструмент. Которого до сегодняшнего дня – то есть, до появления «гамбургской» киноплёнки просто не было.

«Вот поэтому никому и не удалось его сломать» - подумал Шольц.

Неожиданно рыдания прекратились.

«Что я должен сделать?» - дрожащим голосом спросил Шольц.

«Вот это уже лучше» - подумал Шольц. «Гораздо лучше»

Шольц раскрыл портфель, вынул из него три листка бумаги и протянул Шванингеру.

«Сначала – подписать вот это. А затем действовать в соответствии с обязательствами, которые Вы принимаете на себя, подписав эти документы»

Первый документ гласил:

Начальнику центрального призывного пункта Берлина генерал-майору Киршу

Я, Франц Шванингер, прошу зачислить меня в расчёт зенитного орудия, стоящего на защите германского города, которому угрожает наибольшая опасность со стороны вражеской бомбардировочной авиации. В это трудное для нашей стороны время я считаю своим долгом гражданина рейха и христианина-католика встать на защиту наших женщин, стариков и детей от страшной смерти, на которую их обрекают злейшие враги немецкого народа и истинные слуги Сатаны.

 

Дата: 05 августа 1943 года

Подпись:

 

Второй документ был столь же коротким и ёмким:

Начальнику IV отдела Главного управления имперской безопасности (гестапо)

Группенфюреру СС и генерал-лейтенанту полиции Генриху Мюллеру

Я, Франц Шванингер, признаю, что совершил огромную ошибку и преступление перед германским народом, отказавшись от службы в вооружённых силах Германии в то время, когда наши враги страшными, варварскими методами убивают наших женщин, стариков и детей.

Прошу дать мне возможность искупить мою вину перед германским народом и рейхом, освободив меня из-под стражи и позволив мне нести службу в составе расчёта зенитного орудия, стоящего на защите германского города, которому угрожает наибольшая опасность со стороны вражеской бомбардировочной авиации.

В это трудное для нашей стороны время я считаю своим долгом гражданина рейха и христианина-католика встать на защиту наших женщин, стариков и детей от страшной смерти, на которую их обрекают злейшие враги немецкого народа и истинные слуги Сатаны.

 

Дата: 05 августа 1943 года

Подпись:

 

Третий документ имел похожее содержание:

Епископу Линца монсеньору Гюнтеру Унтерганшниггу

Я, Франц Шванингер, признаю, что совершил огромную ошибку, отказавшись от службы в вооружённых силах Германии в то время, когда наши враги страшными, варварскими методами убивают наших женщин, стариков и детей.

Эта ошибка была вызвана происками врага рода человеческого, наславшего на меня огромную гордыню и не позволившему мне прислушаться к голосу и моей совести, и моих ближних, и Церкви в лице моего духовника и в Вашем лице.

Я прошу прощения и у Вас, и у моего духовника, и у моих ближних и извещаю Вас о том, что принял решение отказаться от своих заблуждений и обратиться к начальнику призывного пункта Берлина, где я сейчас нахожусь, зачислить меня в расчёт зенитного орудия, стоящего на защите германского города, которому угрожает наибольшая опасность со стороны вражеской бомбардировочной авиации.

В это трудное для нашей стороны время я считаю своим долгом гражданина рейха и христианина-католика встать на защиту наших женщин, стариков и детей от страшной смерти, на которую их обрекают злейшие враги немецкого народа и истинные слуги Сатаны.

Да благословит Вас Господь!

 

Дата: 05 августа 1943 года

Подпись:

 

«Давайте ручку» - глухо сказал фермер. «Я всё подпишу»

Шольц вынул из кармана заранее приготовленную авторучку и протянул Шванингеру. Тот один за другим подписал все три документа.

Полковника абвера столь быстрая «смена убеждений» нисколько не удивила. Как показывал его обширный опыт разведчика, быстрее и легче всего было перевербовать наиболее агрессивных и экзальтированных противников. Ибо их «маятник» находился в крайнем положении – и оттого в наименее устойчивом. Сложнее всего было с безразличными, «маятник» которых находился ровно посередине – в состоянии максимально устойчивого равновесия.

Через пять минут они снова стояли в кабинете шефа гестапо.

Мюллер просмотрел документы, одобрительно хмыкнул. Взял авторучку с золотым пером, начертал на первом документе резолюцию:

Прошу удовлетворить просьбу Франца Шванингера.

Начальник IV отдела РСХА Генрих Мюллер

На втором документе написал следующее

Освободить Франца Шванингера из тюрьмы. Доставить на центральный призывной пункт Берлина. Обеспечить всем необходимым.

Начальник IV отдела РСХА Генрих Мюллер

Группенфюрер нажал кнопку вызова. Бесшумно материализовался адъютант. Мюллер протянул ему второй документ и махнул рукой.

После того, как за Францем и адъютантом закрылась дверь, Мюллер протянул руку Шольцу.

«Поздравляю Вас, полковник.»

Шольц руку пожал. Ибо, несмотря на всю свою, мягко говоря, нелюбовь к IV отделу РСХА, лично к Генриху Мюллеру относился с уважением.

«Быстро Вы его» - добавил группенфюрер.

Шольц молча пожал плечами.

«Это не я» - спокойно возразил он. «Это реальность. Он просто там, в своей деревне, ничего толком не знал и не видел… вот и полезло в голову невесть что.

А как увидел и услышал» - Шольц сделал паузу «так всё и встало на свои места. Я просто ему в этом помог – и не более того»

«Не скромничайте» - улыбнулся Мюллер. Он вообще любил улыбаться и это ему, надо сказать, шло. «Полгода, скажем так, не самые глупые и необразованные люди с ним бились – и всё без толку. А Вы… полчаса и всё готово»

Шольц снова пожал плечами. Ему совершенно не хотелось спорить с шефом гестапо. Как говорится, себе дороже.

«Как Вы думаете, Шольц?» - неожиданно спросил группенфюрер. «он выживет?»

«Сложный вопрос» - пожал плечами Шольц. «С одной стороны, стоило ли Господу – ибо все мы лишь орудия в Его руках – спасать его от одной смерти, чтобы сразу же обречь на другую? С другой… судя по его неотмирному виду… возможно, Господь просто решил даровать ему достойную смерть. Не на виселице и не на гильотине. И не у расстрельной стенки. А в бою, защищая стариков, женщин и детей. Как и подобает мужчине»

«А не тряпке» - жёстко добавил он.

«Ну это Вы переборщили, полковник» - не согласился с ним Мюллер. «Разве он тряпка, если был готов умереть за свои убеждения?»

«Знаете, группенфюрер, есть такая старинная испанская эпиграмма, основанная на реальных событиях:

Увидев солдат наступающий строй,
Лишил себя жизни испуганный Клето.
Позволю спросить: не безумие ль это —
Спасаясь от смерти, покончить с собой?»

«Так что…» - закончил Шольц.

Мюллер снял трубку одного из телефонов. Судя по отсутствию диска, это был телефон прямой связи с начальством – Кальтенбруннером и Гиммлером. У Шольца был точно такой же – для прямой связи с Канарисом.

«Это Мюллер. Всё прошло успешно. Да, он уже на пути на призывной пункт. Да, всё подписал. Нет, обратного хода не будет. Да, я в этом уверен. Да, он здесь. Слушаюсь, герр рейхсфюрер!»

Мюллер повесил трубку.

«Рейхсфюрер хочет Вас лично поблагодарить за успешное проведение этой операции» - торжественно обратился он к Шольцу. «Сейчас сюда подойдёт его адъютант и проводит Вас к рейхсфюреру»

«Этого ещё не хватало» - обеспокоенно подумал Шольц. Знакомство с рейхсфюрером СС совсем не входило в его планы – ни краткосрочные, ни долгосрочные. Ибо он даже думать не хотел, чем могло закончиться это знакомство.

К сожалению, его мнения никто не спрашивал. Ему в голову закралась противная мысль о том, что вся эта история с отказником была всего лишь проверкой, прежде чем предложить ему действительно серьёзное дело.

«Ох, не хотелось бы» - подумал он. Ибо не испытывал ни малейшего желания работать на рейхсфюрера СС.

Меньше, чем через десять минут распахнулась дверь и на пороге появился верзила безупречной арийской внешности в фельдграу с нашивками оберштурмбанфюрера.

 «Я Вернер Гротманн – адъютант рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера…» - представился верзила. «Рейхсфюрер ждёт Вас».

 

[1] Звание СС, соответствующее армейскому генерал-лейтенанту

[2] Вхождения Австрии в состав германского рейха (нем.)

[3] В 1943 году – начальник Главного Управления Имперской Безопасности (РСХА)