Бельмес и Колька Щетя

Бельмес и Колька Щетя


* * *

Серёжка Бельмесов – так звали этого мальчишку, познакомился с которым я в школе. Учились мы в одном классе с тех пор, как перевёлся я в эту 31-ю ж.д. школу после переезда из-за линии. Он был единственным ребёнком в семье. Отец работал инженером на механическом заводе, мать – ветеринаром. Семья была достаточно обеспеченной и культурной, и проживала в частном, аккуратном доме, состоящем из трех комнат и кухни. Во дворе были добротные хозяйственные постройки, но, вероятно, из-за своей интеллигентности ни скотину, ни птицу Бельмесовы не держали. Серёжа был красивеньким мальчиком, учился хорошо, нравился девочкам и знал об этом. Нравились и они ему. Наиболее ближе узнал я его, когда мы вместе ходили не только в один класс, но и в группу продлённого дня. Эти группы были созданы для занятия досуга и приготовления уроков детей, чьи родители были в дневное время заняты работой и не могли уделить определённого внимания своим чадам. Занятия в группе проходили в интернате, двух-этажном здании, находящемся метрах в пятидесяти от дома Бельмеса. В этом интернате проживали учащиеся школы, которые приезжали из пригородных сёл и деревень. На выходной они уезжали домой, а в течение учебных дней жили в этом заведении, которое среди местных школьников называли «инкубатором», а ребятишек, живущих в нём, «инкубаторскими». Название мне не нравилось. В нем было что-то унизительное. А унижения в любом виде я не любил и не люблю сейчас. После просмотра фильма «Три мушкетёра» все мальчишки стали делать себе шпаги, а затем устраивать игровые бои и дуэли. Изготавливали шпаги из проволоки диаметром 6 – 8 миллиметров, которую разыскивали на стройках. Её правили, выполняли несколько загибов, в результате чего получались рукоятка, эфес, гарда и сам «клинок». Рукоятка обматывалась тонкой медной проволокой или изолентой. Конец клинка загибался для безопасности. Произошёл случай, когда я в одном из сражений с Бельмесом случайно попал ему в глаз. Тот долго и визгливо кричал, напугав и меня, и родителей. После этого ему ставили уколы от столбняка. Их он боялся страшно и поэтому во время процедуры, лёжа кверху попой на кровати, ухватившись крепко руками за её спинку и зажмурив глаза, чтобы не видеть шприца, громко кричал: «Герои от уколов не умирают». В этом крике были и страх, и отчаяние, и определённая доля юмора. Серия уколов была проставлена. Мой «укол» шпагой обошёлся без серьёзных последствий. Одним из мушкетёров был и Витька Рагозин, живший в двух кварталах от Серёжки, на улице, выходящей прямо к мосту через реку Ишим. При выборе имён мушкетёров Д,Ар-таньяном был назван Витька, я – Портосом, Серёжка – Арамисом, в основном из любви к «слабому полу». Мне досталось имя Портоса не за то, что я был большим по комплекции, а просто потому, что «все имена …расхватали», а назваться Атосом я считал недостойным. Серёжке одно время очень нравилась Надька Луста, с которой я сидел за одной партой. Она была красивой девчонкой из обычной семьи. Ходила на баскетбольную секцию в спортшколу. Надька нравилась, и даже очень, мне, была моей «первой мальчишеской тайной любовью». Но это я понял уже позднее, а пока она очень мне нравилась, но я боялся признаться кому- либо в своих чувствах. Вот почему, когда Серёжка Бельмес признался мне в своей любви к Надьке, я ему ничего не сказал о своём отношении к ней, а передавал записки, говоря, что они от одного моего друга. Может быть, эти мои поступки можно было признать даже в какой-то мере самоотверженными, но, согласно неписаным «мальчишеским законам», общение с девчонками «по- серьёзному», или как тогда говорили «дружба», могли вызвать насмешки сверстников, которых я, честно говоря, опасался. Девочки развиваются раньше мальчишек, и поэтому в то время, когда пацаны ещё играли в мушкетёров, они уже влюблялись в старших мальчиков. Писали своим избранникам записки, переписывали в заветные тетрадочки и альбомы модные в те времена песни. Серёжка «созрел» раньше своих сверстников и начал интересоваться женским полом, когда у нас ещё и в мыслях не было никаких «романов». Но однажды получил записку и я. Это был не тетрадный листочек, а специальный лист, предназначенный именно для письма, которые продавали в местном универмаге. Он был украшен розочками в левом верхнем углу, и кроме написанного красивым, убористым девчоночьим почерком текста, в котором мне признавались в больших чувствах и предлагали «дружбу», был разрисован цветочками и прочей мишурой. Письмо мне передала одноклассница, живущая со мной в одном доме. По его поводу у меня возникли серьёзные опасения, что это хорошо продуманный розыгрыш. Поэтому я написал ответное письмо, в котором просил девочку, написавшую послание, дать понять мне, что это именно она писала. Знак был вскоре получен, и я убедился, что это не розыгрыш. К девчонке этой я был равнодушен, хотя была она красивой, и я решил попытаться ответить на её чувства, чтобы узнать, что же из этого получится. В ответном письме я писал, что «попробовать» можно, но предупреждал её, чтобы она не афишировала наши отношения. Зря я просил об этом. Люда, так звали девочку, согласилась на предложение о скромных встречах, но развила такую активную деятельность, что вскоре я стал убегать, едва завидев её издалека. «Достала» она меня вконец, когда раза два или три, встретив меня идущим с друзьями, громко кричала через всю улицу: «Толя, приходи сегодня в парк...» или ещё что-то в этом роде, ставя меня в неловкое положение. Я вынужден был серьёзно попросить девчонку, чтобы она отстала, наконец, от меня. Но не тут-то было. Людмила оказалась настолько настойчивой, что однажды я не выдержал и «пинанул» ей под попку, а потом ещё и оттолкнул от себя так, что она, потеряв равновесие, упала на газон. Мой второй опыт общения с девчонками закончился тоже неудачей, скорее всего из-за отсутствия с моей стороны взаимности. Неужели они все такие глупые? – думал я. Конечно, осуждал я и свой поступок, чувствуя его неправоту. Слишком много в такое время придают ребятишки значения тому, что подумают об отношениях друзья и приятели, и я не был исключением.
Серёжка Бельмес продолжал свои «ухаживания» за девчонками. После того, как Надька Луста, не ответив ему взаимностью в чувствах, уехала с семьёй из города, Серёжка весь свой интерес и внимание переключил на одну из симпатичнейших девчонок школы Вальку Власенко. Она была из «интернатовских». Семья Валькина проживала в деревне Синицыно, которая находилась недалеко, километрах в двенадцати от города, поэтому Валентина на выходной уезжала к себе домой. Но в обычные дни, когда Валька находилась в интернате, который, как я уже говорил, находился недалеко от Серёжкиного дома, Бельмес в определённое время вставал на свой «пост» напротив Валькиного окна и кричал: «Килиманджаро». Понятно, что по этому позывному Валька его узнавала, но почему именно его он выбрал? Думаю, что просто ему нравилось само красивое название, а может, она была такой же непредсказуемой, как этот африканский вулкан. Отношения между ними были мне непонятны. Думаю, что Валька просто кокетничала с Серёжкой, как она делала это и с другими мальчишками, хотя к Бельмесу она относилась явно с большей симпатией. Я, честно говоря, не понимал, почему эту девчонку пацаны считают очень красивой. Для меня она ничем внешне не выделялась от других девчонок, а взбалмошный характер, откровенно говоря, не нравился. Кроме этого имела о себе она очень высокое мнение, а это, признаюсь, мне никогда не импонировало.
Благодаря Серёжке Бельмесову ближе познакомился я еще с некоторыми мальчишками и девчонками, с которыми он общался. Кроме уже упомянутого Витьки Рагозина я познакомился и стал бывать в доме Кольки Мурашова, отличника из нашего класса, который помогал мне в подготовке уроков по русскому языку. Он изрядно «подтянул» меня по этому предмету, который я до этого запустил из-за своей лени и неусидчивости. Когда стал я более внимательным на уроках, а после них закреплял материал дома, то и оценки мои стали лучше. Тем не менее, качество моего обучения было не стабильным, скакало, как конь в родео. После каждого «втыка» со стороны учителей или товарищей на пионерском сборе оно улучшалось, а затем, плавно и незаметно, опять приходило в «норму», т.е. в учёбу «так себе». Через Серёгу же познакомился я с Людой Коротаевой, которая училась в соседней 113-й школе, и была не только отличницей, но и активной пионеркой (потом комсомолкой, делегатом одного из всесоюзных комсомоль-ских съездов), и спортсменкой. У меня просто не укладывалось в голове, как эта очень энергичная «своя в доску» девчонка, успевала отлично учиться, заниматься общественными делами и спортом, и в то же время общаться не только с ребятами своей школы, а и с нами – соседями. Как-то отец Серёжки принёс с завода, на котором он работал, пневматическую винтовку и пульки к ней. Мы пристреляли оружие настолько, что попадали в отверстие горлышка бутылки, залепленного толстым слоем пластилина, для того, чтобы попытаться сохранить пульки. Люда нисколько не отставала от мальчишек в способностях к стрельбе и фехтованию. Где сейчас эта «боевая» наша подруга?
Примерно в то же время я ближе познакомился и с Колькой Щетниковым, жившим неподалеку от берега реки. Мы часто ходили на их улицу играть в волейбол. Познакомились с его приятелями. Позднее меня с Колькой связали общие для нас обоих интересы. Мы начали ходить с ним на географический кружок. Интерес к географии появился у нас неспроста. И Колька, и я любили книги про путешествия и мореплавания, хотели поступать в мор-ское училище, для чего и решили расширить знания в географии, поступив в географический кружок сначала в школьный, а потом и в созданный при пединституте. Там мы изучали основы картографии, правила определения местонахождения по азимуту, ходили в походы, в которых на практике старались применять знания, полученные в кружке. Мне было очень жаль, что из-за болезни я не смог участвовать в походе по реке Чусовой, который, по Колькиным рассказам, а он принял участие в этом походе, прошёл просто сногсшибательно. Приняли участие мы с Колькой и в районном школьном туристическом слёте, который состоялся в Синицын-ском бору. Нас пригласили на этот слёт в качестве посредников и судей на определённые этапы соревнований. Перед слётом наши преподаватели направили меня и Николая пройтись по магазинам, чтобы купить вымпелы для обмена с участниками от других школ. Когда мы подходили к железнодорожному универмагу, то увидели такую картину. Недалеко от него стояли и довольно остро выясняли отношения два подвыпивших мужичка. О чём они спорили до этого, я так и не понял, но окончание его захватил, так как в это время мы подошли к спорящим мужикам, один из которых вдруг выхватил пакет и со словами:
– Да подавись ты этими деньгами! – бросил его в лицо оппонента.
Пакет при ударе о морду опешившего от неожиданного поступка со стороны своего знакомого, рассыпался и из него, подхваченные ветром, полетели пятирублёвые ассигнации. Бросивший пакет мужик, не оглядываясь, поспешил уйти, а другой стал метаться, стараясь подхватить разлетевшиеся деньги. В это время мы с Колькой поравнялись с этим мужичонкой, растерявшимся от того, что деньги улетают. Он обратился к нам с просьбой помочь ему собрать их. К этой просьбе мы отнеслись с пониманием и собрали разлетевшиеся деньги, а потом честно, до «бумажки», отдали всё, что собрали, мужичку. Тот пересчитал деньги и вслух заметил, что до необходимой суммы не хватает 20 рублей, но, посчитав, что их ему уже искать бесполезно, неизвестно как далеко унёс их ветер, махнул рукой и пошёл куда шёл. Мы с Колькой зашли в магазин, купили всё, что нам необходимо было купить, и вышли обратно. Проходя место недавнего происшествия, невольными свидетелями которого мы оказались, я предложил:
– Слушай Никола, а давай ещё раз пройдёмся по кругу, поищем внимательней, может, загнало ветерком денежки под какие-нибудь неожиданные места.
– Давай, – согласился Колька. И мы приступили к новому поиску.
 Он оказался удачным, так как область его мы расширили и «углубили». Одну «пятёрку» мы нашли в приямке около здания магазина, открыв деревянную крышку, прикрывавшую его. Две другие, за забором парка, находящегося вблизи универмага. Хозяина этих денег уже не было, да и адреса он не оставил, поэтому распорядились мы ими по своему усмотрению. Так как нашёл все три пятёрки я, то Николай предложил, чтобы купил я себе ласты и маску для подводного плавания. Эта покупка обошлась в «червонец», а остальные деньги (кстати сказать, и ласты, и маска у моего товарища уже были) остались Кольке. Теперь у нас троих (у Кольки Щетникова, его соседа Витьки Соколова и у меня) были комплекты для подводного плавания. Использовали мы их в основном при купании на старице «Серебрянской», находящейся на восточной окраине города. В ней была очень чистая и прозрачная вода, позволявшая видеть все красоты «подводного царства». Красотища неописуемая! Тогда мы ещё не смотрели фильмы Кусто. Да и можно ли сравнить фильмы с «живым» восприятием подводных чудес. Кто видел подводную жизнь «в живе» тот её никогда не забудет. Представить не могу, какая красота может быть в морском царстве. Мечтаю увидеть ее. Однажды, когда мы втроём ныряли около моста через эту, исключительно правильно названную, Серебрянскую старицу, наши плавания наблюдали младшенькие «Серебрянские», как их называли, пацанчики. Я в это время находился на мосту и слушал восхищённые речи ребятишек:
– Смотри как здорово ныряет, как Ихтиандр.
Под водой в это время находился Витька Соколов. Волосы у него были длинные. Плыл действительно как Ихтиандр, фильм о котором прошёл на экранах города не так давно, вытянув вперёд руки и красиво изгибаясь. С моста были хорошо видны все его телодвижения и теловращения. Очень красиво он плавал. Да и сам чувствовал, что за ним наблюдают, и поэтому старался выглядеть поэффектнее.
– А знаете, пацаны, что этот парень действительно снимался в фильме «Человек-амфибия», – с такими словами обратился я к мальчишкам, наблюдавшим за подводными упражнениями моего товарища.
– Как это? Там же Коренев снимался, – удивились они.
– Правильно. А в подводных съёмках – вот он, – показал я на вынырнувшего в это время Витьку.
– Коренев плавает плохо, поэтому под водой снимался дублёр – Виктор, – продолжал «загибать» я.
– Ему за эти съёмки, кроме положенной зарплаты, ещё и ласты подарили, «барракуды» называются, – на ходу фантазировал я.
У Витьки на самом деле на ногах были эти ласты, которые купил он то ли в Одессе, то ли в каком-то другом портовом городе. У нас в Ишиме таких ещё и не видели. Вскоре мы собрались идти домой. Ребятня провожала нас толпой, окружив Виктора и расспрашивая о съёмках фильма. Тот поначалу ничего не мог понять, косился на меня, но когда я поддержал вопросы пацанов и дал понять, подмигнув, какие ответы от него ждут ребятишки, он «погнал» тоже, насочиняв, что только можно, о съёмках, личном знакомстве с Кореневым, Вертинской и Казаковым. Пацаны проводили нас до самого Витькиного дома, глядя на «дублёра» восхищёнными глазами.
Конечно же, это был шуточный розыгрыш доверчивых мальчишек. Он был беззлобный, добродушный и вспоминали о нём мы впоследствии так же легко, как легко «ввели в заблуждение» неискушённых пацанов.
Конец Витьки Соколова был неожиданным для всех знавших его. Повесился он у себя дома без каких-либо на то серьёзных причин. Во всяком случае, так утверждали его родители и близко знавшие друзья.
С Колькой Щетниковым наиболее сблизились мы после того, когда узнали, что у нас общие интересы. И он, и я собирались после окончания восьми классов поступать в мореходное училище. Оказалось, что мы оба, независимо друг от друга, готовились к этому, изучая по возможности информацию о морском деле. Мы к тому времени знали общевойсковые и морские звания и их знаки различия на погонах, названия мачт и парусов, судов, классы яхт. Много читали книг по истории морского флота. Это на самом деле было очень интересно. В то время я запоем читал книги Бадигина, Скрябина, не говоря уже о книгах про известных пиратов.
При мечтах о поступлении в «мореходку» у меня возникали единственные сомнения в том, что я не пройду медицинскую комиссию. Опасения, и весьма серьёзные, вызывали проблемы со зрением и слухом, но я сам внутренне успокаивал себя тем, что адмирал Нельсон был одноглаз, наш адмирал Белинсгаузен страдал «морской болезнью», а известный всем ребятишкам пират Сильвер был одноногим. Я чисто по-детски тогда думал, что приведу медицинской комиссии эти доводы, примеры, а если они заметят, что сейчас уже и техника не та, то как в «Повести о настоящем человеке», скажу:
– Но я же советский человек!
В то время был у меня в товарищах ещё один мальчишка, Костя Петров, симпатичный, хорошо учился в школе, нравился учителям и девочкам. Он тоже хотел поступать в «мореходку» вместе с нами. Мечтам его не дано было осуществиться, так как вскоре забрали его в КПЗ, инкриминировали грабежи в компании с друзьями, а в камере он погиб. Официально пришло извещение, что он умер от кровоизлияния в мозг, но ходили упорные слухи, что его убили, боялись, что он «расколется».
Мечты мечтами, но мы с Колькой так и не поехали поступать, так как поняли, что до экзаменов нас не допустят, у Кольки тоже были проблемы со здоровьем. Позднее он, закончив восемь классов и сельскохозяйственный техникум, получил диплом техника-механика и переехал жить в Лариху, довольно большое село в сорока километрах от нашего города, обзавёлся семьёй.
Совершенно случайно встретил его несколько лет назад, когда приезжал он на наш завод по делам. Пригласил его в гости, познакомил со своей семьёй. Посидели, распили бутылочку, вспомнили былое, и он уехал. Позднее, когда я передавал ему привет через студентов-заочников института, которым читал лекции (пришлось мне около десяти лет преподавать в нём, работая на полставки), рассказывали его односельчане-студенты, что «поддаёт».
А кто сейчас не поддаёт?
Вернёмся к Серёге Бельмесу.
Недалеко от него, на той же стороне улицы, жил Серёжка Аксёнов, - «Аксён», как по кличке его называли ребятишки. Учился он на класс старше нас и серьёзно занимался музыкой, ходил в музыкальную школу по классу баяна.
Был он среднего роста, симпатичный, компанейский парень, красиво грассировал при разговоре. Отца у него не было. У матери их было двое пацанов. Серёжка – старший. Одно время, когда мы учились в седьмом-восьмом классе, он был хорошим товарищем Серёжки Бельмесова и моим. В это время у нас уже проявлялись интересы к танцам, поэтому ходили в городской парк на танцплощадку. У главного входа в парк дежурили члены комсомольского оперативного отряда, помогавшие милиции, поэтому проникали в него мы по берегу реки Ишим, со стороны городской бани. Восточная сторона ограждения парка граничила с ограждением бани и ближе к реке имела разрыв, через который мы и проникали. Были, конечно, и другие места, но нам понравилось это. Около него никогда не было засады. Вспоминая сейчас об этой бане, вспомнился мне один мальчишка, один из знакомых Серёжки Бельмесова, которого звали Витькой. Этот пацан очень любил подсматривать в окна женского отделения железнодорожной бани и часто звал нас с собой, посмотреть на «голых баб». Однажды мы поддались на его уговоры. Пошли, посмотрели. Кроме внутреннего стыда и большого дискомфорта в душе от такого «просмотра» у меня ничего не осталось. Было унизительно подсматривать, когда женщины и не подозревали о том, что за ними наблюдают. Нет, я не ханжа, и мне интересны были отношения между мужчиной и женщиной, а увидеть обнажённое женское тело очень бы хотелось, но не таким способом.
Однажды, когда мы своей компанией, как всегда пошли в городской парк через проверенный и надёжный, скрытый в прибрежных кустах проход, мне «приспичило». Пацаны остались подождать. При выходе из деревянного туалета, находящегося внутри банного двора, я увидел несущегося со всех ног в сторону реки Бельмеса, прикрывшего ладонями глаза, а за ним, покатывающегося от хохота Аксёна. После того как первый Серёжка, отплёвываясь, промыл речной водой глаза и рот и немного проморгался, отчаянно при этом чертыхаясь, второй Серёжка, Аксён, смеясь, поведал мне о том, что пока я «заседал» Бельмес увидел открытую форточку окна женского отделения бани и решил «приколоться». Он забрался на наружный подоконник, сунул свою башку в форточку и, желая напугать моющихся женщин, гаркнул во всё «Бельмесье» горло. Одна, из близко находящихся от окна, тётка среагировала моментально и выплеснула в широко открытую Серёжкину пасть, попав заодно и в глаза, горячую, мыльную воду из своего таза. Мы с Аксёном долго смеялись над незадачливым «приколистом», он тоже потом стал хохотать над этим, но попросил никому из друзей не рассказывать об этом.
Извини Серёга, что я всё-таки теперь рассказал.
Благодаря Бельмесу и Аксёну впервые «по-серьёзному познакомился» я и с милицией. В те годы для усиления борьбы с правонарушителями общественного порядка на территории страны, в качестве «подсобных средств» милиционерам были введены дубинки. Выглядели они не так, как сегодняшние «демократизаторы», а напоминали хлыст, были телескопическими и выдвигались, приобретая полную длину от резкого взмаха. Тонкий конец этой дубинки имел утолщение в виде шарика. Удар от неё был очень болезненным и рассекал кожу до крови. Попользоваться всласть этим «орудием власти» сотрудники внутренних органов не успели, так как вскоре эти дубинки отменили, о чём многие «менты» очень жалели. А отменили-то их как раз потому, что применялись дубинки по поводу, а чаще всего – без всякого повода. Отвлекаясь по этому вопросу можно сказать, и думаю, что меня многие бы поддержали, что в милицию немало шло людей по призванию, по велению сердца. Из них зачастую и получались истинные защитники населения. А были и есть такие, которые шли и идут в милицию, чтобы чувствовать власть над другими. «Дешёвые» в детстве и «по жизни», не раз битые сверстниками за низости и пакости, такие «людишки», пройдя армию и не желая работать, идут представлять власть. А власть низких портит очень скоро. И вот немного погодя уже видишь, как идёт плюгавенький «ментяшка», который, ты это хорошо помнишь, ещё недавно слизывал своим языком соплю, выглянувшую из носа, и в наглую показывает свою вонючую власть. Не власть народа и государства он представляет, а именно свою, личную власть. Желание унизить человека «сидит» в нем гораздо сильнее, чем обязанность его защищать. Да и ладно. Ну их. Я потом об этом.
Мы, как всегда, собрались в городской парк, не доходя до городской бани решили «побалдеть», «приколоться». Увидев парочку, выходящую из баньки, мы решили изобразить дерущихся. За забором, скрывавшим нас от идущей в нашем направлении парочки, мы стали шумно изображать драку. Били ногой по забору, кулаком по своей ладошке, ойкали и рычали:
– На, гад, получай! – дикий визг, звук удара, падения тела.
– Ах, ты так? На и тебе! – и далее в таком же духе.
Парочка переглядывалась, сворачивала в сторону и качая головами, шла другим путём. Мы смеялись и ждали новых прохожих. Всё повторялось сначала.
Потом всё получилось так, что эта наша «провокация», а иначе её и не назовёшь, могла бы послужить основой для эпизода в киножурнале «Ералаш».
Кто-то из прохожих, поверивших нашей «драке», вызвал милицию. Машины подъехали с обоих концов улицы и отрезали нам пути отступления. Аксён с Бельмесом решили прорываться и замелькали между деревьями. Я затаился. В принципе рисковали все. Если бы милиционеры тщательно «прочесали» близлежащие кусты, то они бы обнаружили меня обязательно. Но обошлось. Бельмесу, как я узнал позднее, тоже удалось оторваться. Когда всё стихло, и милиционеры уехали, я направился домой, какие могли быть танцы.
Утром я пошёл узнавать, как всё обошлось. К первому зашёл Аксёну и узнал от расстроенной матери, что тот дома не ночевал, она уже хочет обращаться в милицию. Немного успокоив аксёновскую мамашу в том, что всё обойдётся, но, не говоря о своих подозрениях, я пошёл к Бельмесу. Его тоже не было дома, а соседский мальчишка сказал, что к ним приходил милиционер, после чего Серёжка с матерью куда-то ушли. Весь «в непонятках», а вернее в самых плохих предчувствиях, направился я домой. Там меня ждала расстроенная мать, которая сообщила, что приходили из милиции, велели прибыть в N-ый кабинет горотдела милиции. Когда я оказался там, а мать я ехать отговорил, то увидел за перегородкой мать Аксёна, которая пичкала его печеньем и пирожками. Они о чём-то беседовали, и мать изредка пыталась погладить Серёгу по голове, но он отстранялся, незаметно поглядывая на нас. Ему было неудобно за такое проявление материнской ласки.
Серёжка дал нам знать, что лучше говорить правду, да мы это и сами понимали. Собственно говоря, серьёзного криминала в нашем проступке не было. Конечно, мы представляли, что нас «пожурят», что будут объяснять насколько нужен был наряд милиции в другом месте, где в это время на самом деле происходило преступление, и так далее. Так оно и произошло. Мы с Серёжкой Бельмесовым рассказали, как всё было, что произошло это само собой, зачинщика никакого не было. Шли, дурачились, увидели, что парочка, идущая из бани, посчитала наше дурачество за драку, ну а дальше уже само понесло. Мы наслушались от офицера милиции всякого в свой адрес, мягко говоря, осуждения: какие мы хулиганы, совсем не советские мальчики и вообще «бяки». Потом речи милицейского начальника «помягчели», а затем стали и совсем вкрадчивыми.
Его можно было понять. «Менты» допустили «ляп» с нами. Единственным «потерпевшим» оказался Серёга Аксёнов, на спине и ногах которого остались явные следы пребывания в милиции, а именно, синяки и рассечённое дубинками до мяса тело. Представители власти прекрасно понимали, что применение милицей-ских хлыстов было не оправданным. Ведь пойманный школьник не сопротивлялся, он пытался скрыться, но это можно было объяснить испугом. Потерпевших от «драки» не было.
Кроме того, били Аксёна даже в то время, когда доставили в милицию. То есть кто-то из сотрудников показал свою садистскую сущность. Начальство прекрасно понимало, что обратись мать Аксёна в соответствующие органы, скандала не избежать. Да, конечно, пацаны не хорошо сделали, что так поступили, но зачем необходимо было применять дубинки нескольким милиционерам для одного, не похожего на преступника и не оказывающего сопротивления школьника?
Так закончилось наше знакомство с представителями власти. Оно оставило у меня в душе очень неприятное впечатление, которое к сегодняшнему времени не только не прошло и не уменьшилось, а наоборот, после ряда встреч с ними превратилось в ненависть, и не я был тому виной.
Несколько мелких, неприятных случаев, которые отрицательно сказывались на моём к Бельмесу отношении, постепенно за-ставили поменять мнение о нём в худшую сторону. В этих случаях выглядел он, как мне казалось, подло. Постепенно я стал меньше общаться с Серёжкой, домой к нему вообще перестал ходить. Одной из причин послужил случай, происшедший на уроке труда. Он «втихушку» от преподавателя несколько раз тыкал меня ручкой, подталкивал под локоть, чтобы я черкнул своей ручкой в тетради. Что-то его понесло. Я никогда не был забиякой, драки не любил и старался конфликты «загасить». Может быть, это моё поведение иногда и провоцировало на поступок, который позволил себе Серёжка. Но меня в классе не трогали. Считали справедливым, да к тому же имеющим знакомства среди старших школьников.
Тем не менее, Бельмес не прекратил свои выходки даже после того, как я пообещал ему врезать. Оставалось только действовать, что я и не замедлил сделать после одного из тычков Серёги, закатив ему хорошую затрещину.
– Леонид Иванович, а Анатолий дерётся, – заканючил Сергей, зловредно глядя в мою сторону.
Такого я от него не ожидал. Меня выгнали с урока, и преподаватель пообещал сообщить о моём недостойном поведении классному руководителю, а что последует после этого, я уже знал, так как ходил на грани большого наказания.
Я ушёл с занятий, пообещав Бельмесу разобраться с ним после урока. Одноклассники поняли, что после звонка произойдёт «разборка», поэтому сразу после него, выйдя из помещения мастерских, не расходились, а окружили нас с Серёжкой плотным кольцом, скрывая тем самым от возможности наблюдения со стороны случайно появившегося педагога. Мы с Бельмесом стояли друг против друга. Тот ехидно усмехался, думая, что случай, в общем-то, ординарный и закончится словесной перепалкой. Но я чувствовал, что Серёжка в своей подлости зашёл далеко, мы уже разбирали с ним похожие случаи, и я думал, что ему они пошли на пользу. Но нет. Не понял он, похоже, ничего. Надо было бить.
Но мне было жалко его. Я уже знал, куда его ударю, прямо в нос, в «пятак». Знал, что после этого слёзы застят ему глаза, и он просто будет, не видя, волтузить воздух руками. Конечно, было жалко, но необходимо.
– Ты достал меня Серёга! – сказал я. – Так что извини.
И я ударил. Удар был резким, сильным и точным. Пришёлся он как раз куда я и хотел, в нос. Это очень хорошая цель. Во - первых, удар в нос вызывает обильные слёзы, которые затрудняют зрение, во- вторых, кровотечение, а в последующем синяки под обоими глазами. Вторым ударом, в скулу, я свалил «Бельмеса» на землю. Этого было достаточно. Меня попытались остановить товарищи, схватив за руки, но я уже и сам не хотел продолжать драку. Это было бы просто избиением. Отношения с Серёжкой, несмотря на то, что я был прав и просто выполнил то, что давно обещал, стали совсем прохладные.
Вскоре семья Бельмесовых решила переезжать в другой город. Отец Серёги договорился о работе на заводе в большом промышленном центре, в городе Липецке. Простились с Серёжкой мы просто. На вокзал я провожать их не пошёл, так как поезд отходил поздно. Первое время получал от «Бельмеса» письма и фотографии, которые приходили всё реже, а потом и вовсе прекратились. На некоторые из них отвечал.
Последние известия о Серёжке Бельмесове получил я, уже работая на заводе ЖБИ. Он сообщал, что поступил в медицинский институт по специальности гигиены и санитарии.
На снимке был изображён повзрослевший Сергей с пробивающимися чёрными усиками, которые очень ему шли. Мне стал понятен выбор им ВУЗа и специальности.
С фотографии, из-под красивых чёрных бровей, хитро смотрели на меня, знающие о своей дальнейшей жизни, глаза Серёжки Бельмесова.