Гроздося

Гроздося

* * *

Я был знаком с этим парнем со школы. Мы не были одноклассниками. Он учился в параллельном. Общались с ним на том же уровне, что и с другими соучениками параллельных классов. В школе почти всем ещё с младших классов давали клички. Иногда по фамилии, иногда по какому-либо случаю. Меня поначалу стали звать Кисель. Мне не нравилась эта кличка, и я всячески противодействовал, чтобы меня так называли. Когда делал вид, что не понимаю, не слышу, когда бил. По-разному. Потом меня стали звать Киселёнок или Киса, чаще просто Толик, Толян.
Витьку Гроздовского прозвали Гроздося, нормальная мальчишеская кличка, по фамилии, и он к ней относился равнодушно. Откликался. Не обижался.
Это был парень выше среднего роста, тёмно-русый. Ничто не отличало его от всех парней своего возраста, пока он не начинал говорить.
Витька заикался. Заикание было не сильным, но заметным и своеобразным. Разговаривал Гроздося примерно так:
– А ...пойдём, а...покурим. А... у меня а... “Беломор” а... есть.
Но он не комплексовал из-за этого, и когда его добродушно передразнивали, смеялся сам. Я ни разу не бывал в его доме и не знал его родителей. Знаю, что жил он в районе Серебрянки и у него было много двоюродных братьев. Все они, впрочем и Витька тоже, отличались весьма “озорным” характером. Гроздося хорошо играл на гармошке, а вот пел ли, не помню.
В нашей школе преподавали физкультуру Николай Павлович Литвиненко и Николай Гаврилович Осокин, которые, кроме своей основной работы, вели секцию волейбола, были прекрасными тренерами по этому виду спорта. Именно потому спортсмены, прошедшие школу этих тренеров, заметно выделялись своей отличной игрой. И сейчас ещё в городе знают хороших волейболистов, бывших учеников Николая Павловича и Николая Гавриловича. Витька Гроздовский тоже учился играть в волейбол у этих тренеров и был волейболистом прекрасным. И разыгрывающим, и нападающим, с хорошим ударом.
Было время, когда ходили мы с ним и в школьный ансамбль народных инструментов. Гроздося играл в нём на баяне. Как он закончил школу, я не знаю. Насколько помню, его не было среди выпускников средней школы 1968 года, нашего года выпуска. Встретился с ним после школы я уже на заводе. Трудились с Витькой мы в одном цехе, механическом. Я – зуборезчиком, он – токарем на револьверном станке. Недалеко от входа в термическое отделение стоял ряд токарно-револьверных станков, на которых обрабатывались ступицы и тяговые шестерни. Производство их было массовым, поэтому работали здесь операционники, выполняющие небольшое количество одних и тех же операций. Работа считалась однообразной, поэтому когда токари-операционники отвлекались, мастера за это их не очень-то ругали. Напротив Витькиного станка, в том же пролёте, но в другом ряду, был установлен горизонтально-расточной станок. Рабочее место Гроздоси было спланировано так, что Витька стоял к нему задом. В то время, когда произошёл случай, о котором я хочу рассказать, расточной станок находился в ремонте. Его должны были переустановить на другое место, и заодно отремонтировать. В данное время производилась разборка. Неудобство состояло в том, что противовес станка, литой груз массой в тонну-две, находился вне зоны досягаемости кран-балки. То есть его можно было зацепить за трос, но он располагался не перпендикулярно, а под наклоном. Согласно правилам техники безопасности, это считалось недопустимым. Необходимо было подстраховать крепление кран-балкой соседнего пролёта и работу производить в присутствии лица, ответственного за безопасное производство работ, то есть мастера ремонтного цеха. Демонтаж производил Соколёнок, работавший в то время слесарем-ремонтником.
В это время я, установив шестерни, запустив станки и отправив фрезы в заточку, возвращался к своему рабочему месту. Подойдя к Гроздосе, предложил:
– Витька, пойдём, покурим, а то у тебя руки от маховика уже дымятся.
– А у тебя есть? – спросил Гроздося.
Это было время очередной «напряжёнки» с куревом. Кто-то курил махорку, кто-то добывал, как мог. У меня по случаю курево было. Витька отключил станок, мы отошли в сторону и закурили. Я рассказал пару свежих анекдотов, Витька посмеялся (он понимал их, хорошо смеялся, и ему было приятно рассказывать). В это время Саня Сокол один, без напарников, опускал противовес расточного станка. Мы не обращали внимания, как он это делал, перешли к обсуждению новости, о которой говорил весь цех. Женька Бедолев, карщик цеха, наивный здоровый парень, к которому все работники цеха относились кто снисходительно, кто неприятно разыгрывая, в компании нескольких работяг, похвалился, что переспал с Тамарой, контролёром ОТК. Хотя та была и не замужем, но жила в гражданском браке с очень ревнивым парнем, который однажды уже “слазил в петлю”, но был вовремя из неё вытащен. Кстати, бабульки, жившие в доме напротив, перепутали при разборках на посиделках с ним меня, и одна из них, бывшая матерью одного моего товарища, находящегося в это время в армии, отписала ему, что меня кое-как откачали. Тот потом писал мне и дипломатично наставлял больше так не делать, тем более из-за баб.
Так вот Женька этот не придумал ничего лучшего, как похвастаться своей победой над этой женщиной. Кто-то из доброжелателей рассказал Тамаре о похвальбе карщика, и она решила его проучить. Подойдя к группе рабочих, среди которых находился бедный Женька (а как ещё можно назвать здорового увальня, у которого «крыши» хватало только на то, чтобы возить детали с одного места на другое), Тамара с еле скрываемой сдержанностью сказала, обращаясь к Женьке:
– Неприятность случилась, дорогой. Я забеременела, решила рожать, а на тебя собираюсь подать в суд, на алименты. Так что готовься.
Женька побагровел. Молчал. Не мог ничего сказать. Но видно было, что он очень переживает. Тамара не стала афишировать, обошлась только таким вот «учением». Да и правильно. Что возьмёшь с человека, у которого кукушка из головы давно вылетела, а прилетать, похоже, и не собиралась.
Этот случай многие обсуждали, осуждали. Так и мы с Витькой стояли, много об этом не говорили, просто посочувствовали и Тамаре, и Женьке. В это время увидели, как металлический груз-противовес вырвался из направляющих швеллеров и под своей массой понёсся к тому месту, где недавно стоял и точил ступицу Гроздося, ударился о маховик ручной подачи суппорта, сломал его, и потянул назад. В это время Сашка Сокол опустил его кран - балкой на пол. Мы с Витькой молча стояли, смотря недоумевающе то на груз, то на Сашку, то друг на друга. Затем Гроздося подошёл к успокоившемуся противовесу, попытался сдвинуть его с места, толкнув ногой. Металлическая болванка даже не шелохнулась. Стояла, чёрная, массивная, молчаливая и страшная. Витька поболтал башкой, вероятно, живо представив, как она наткнула бы его на «шампур» оси маховика.
– Толик, сегодня я беру бутылку, и мы отмечаем то, что ты вовремя подошёл. Это мой второй день рождения.
Что ж, я не отрицал. Я был с ним согласен.
Подошли Санины напарники по бригаде. Попинали болванку. Потом стало подходить начальство. Мастера. Инженер по технике безопасности. Надо было потихоньку сматываться. Работяги потянулись к своим рабочим местам, потихоньку переговаривались, обсуждая происшествие. Вечером Витька, как и обещал, взял поллитровку, и мы отметили счастливое стечение обстоятельств.
Гроздося продолжал работать на заводе. Играл в волейбол в обеденное время на заводской площадке, а иногда и защищал честь завода, впрочем, не так часто. Стал всё чаще прикладываться. А потом зимой, в один из студёных дней, поморозился. С братьями поехали на машине в деревню. Машина встала. Возились с ней долго, пытаясь завести, но так и не смогли. Добирались до деревни пешком. Поморозились все. У Витьки последствия оказались самые тяжёлые. У него отняли кисти рук. Обеих. Оставили лишь культи.
В последний раз я видел Витьку у «пятого», как тогда называли, магазина, торговавшего спиртным. Остановился. Поговорили. У Гроздоси было опухшее от длительного перепоя лицо. На культях одеты вязаные, грязные чехлы.
– Ну как живёшь, Витёк? – осторожно спросил я, думая о том, чтобы случайно не обидеть товарища.
– Да какая жизнь, Толик. Стакан ещё поднимаю двумя култышками. Хлеб могу держать. Короче попить, поесть смогу. Было бы что.
А как поссать, то хоть в штаны. Не будешь же звать кого-нибудь, чтоб подержали.
Мы ещё немного постояли, поговорили. Я не стал напоминать Витьке о примерах Корчагина, Маресьева. Зачем? Он всё понимает, и выбор уже сделал.
Немного времени спустя, узнал, что Витька Гроздовский отравился.
Не специально.
Просто выпил какую-то дрянь. Говорят, что стеклоочиститель.

01.08.2001 г.