Во сне и наяву. Часть 4. Продолжение 15

XIX

На улице было пасмурно, но не дождливо. Запах цветущих яблонь, смешиваясь с жужжанием пчёл, дурманящим облаком разливался по городу. Постояв некоторое время в саду, я вернулась в дом и, не найдя альтернативы, начала листать один из журналов «Экран», стопкой красующихся рядом со старыми газетами. Во дворе раздался лай собаки, Маня выбежала навстречу молодой женщине. В дом они не заходили, а оживлёно, но не громко, беседовали на лавочке во дворе. Вскоре всё стихло, и лишь вечером, из разговора Мани с Борисом, узнала я причину визита:
 - Сегодня одна моя ученица приходила, Захарова. Она на Межрайбазе работает. Так вот, она сказала, что завтра мотоциклы «Ява» к ним прибывают. Официально их через магазин «Спорттовары» продают, но ты, думаю, понимаешь, до «Спорттоваров» те мотоциклы не дойдут. А Захарова сказала, что поможет мне такой мотоцикл выкупить. Надо только пораньше на Межрайбазу подъехать. Вот я и подумала: мы, ведь, Эдику в этом году ничего такого на День рождения и не подарили...
 - А не жирно ли будет, ему, студенту, такой подарок ко Дню рождения получить, - резко оборвал Борис монолог, который, судя по всему, собирался на долго затянуться.
 - Ну, знаешь, - в ответ на его резкость вспылила Маня, - тебя за язык никто не тянул, когда ты ему за поступление в институт мотоцикл сулил. А за слова свои надо отвечать. Если хочешь, чтобы сын твой тебя уважал, либо не обещай, либо свои обещания выполняй.
 - Хорошо, больше не буду обещать.
 - Это твоё дело, - злорадная улыбка окутала Манино лицо, - новых обещаний можешь не давать, но те, что из тебя уже выскочили, изволь выполнить.
На другой день тёмно-красная двухколёсная машина красовалась в глубине нашего сарая.

Маня поначалу хотела молчать, сделав сыну по приезду сюрприз, но потом не выдержала и заказала телефонный разговор. Эдька, сдав половину экзаменов досрочно, примчался самолётом. Два дня брат обкатывал вещь по городу, а во вторник заявил, что поедет в Джубгу, куда на неделю уехал Борис. Он там вместе с другими своими сотрудниками готовил производственную базу отдыха к началу сезона. Я даже не слышала, когда Эдик на рассвете укатил, но к десяти часам скрипнула калитка, и с понурой физиономией к дому приближался брат, ведя за руль своего железного коня. Фара болталась на проводах, краска на переднем крыле и бачке была содрана. На руках и лице самого Эдьки красовались ссадины и царапины.
 - Что случилось? - Всплеснула руками Маня.
 - Перевернулся, - траурным голосом ответил ей сын.

Несколько дней мать охала и вздыхала, нещадно ругая себя за то, что соблазнилась на такую не обдуманную покупку, потом принялась уговаривать Эдика:
 - Понимаешь, не с твоей романтичной натурой, водить столь неустойчивую машину. Здесь повышенная концентрация внимания нужна, а ты у меня лирик, мечтатель. На секунду задумался, и видишь, что получилось?
Заметив, что к этим её доводам Эдька не особо-то прислушивается, Маня подошла к проблеме с другой стороны, рассказывая сыну, чего ей стоило уговорить Бориса, сделать такой дорогой подарок.
 - Как ты думаешь, папа сильно рассердится, когда узнает, что произошло? – отреагировал на этот раз Эдик.
 - А ты как думал, – оживилась Маня, - по головке тебя погладит, скажет: «Молодец»? Единственный выход – продать эту дурацкую игрушку. Свободно в продаже их нет, так что я думаю, те же деньги, несмотря на повреждения, мы за мотоцикл вернём.
В пятницу вечером, за час до возвращения Бориса, молодой рыжеволосый парень укатил подарок под радостные вздохи Мани и её благодарения Богу за то, что всё обошлось лёгким испугом.

Переживал ли сам Эдик такой исход дел или нет, судить было трудно. Каждый день, позавтракав, он уходил к Оле, откуда возвращался поздно вечером. Борису это не нравилось, и он выдал жене претензии, что сын ни разу не поинтересовался, не нужна ли родителям его помощь по дому.
 - Тебя послушать, так весь белый свет обязан здесь амбалить. Хватит, что я рабыней с утра до вечера тут тружусь, - повизгивая, возразила ему Маня. – А у парня просто новое увлечение появилось, - и уже более дружески, с улыбкой, она добавила, - знаешь, что я тебе скажу? Уж лучше пусть увлекается девушкой, чем мотоциклом! По крайней мере, не так опасно для жизни.
Правда, когда Эдька пришёл домой, она всё-таки посчитала нужным проворчать:
- Я смотрю, ты там поселился. Девочке в институт готовиться надо, а ты её только отвлекаешь.
 - А я, как раз, и готовлю её в институт. Сижу там книжку читаю, если ей что-то не понятно – она меня спрашивает.
 - Так может она только вид делает, что учит, а у самой мысли – я догадываюсь о чём, - иронично выдала Маня.
 - Ничего подобного, - Эдька обиженно фыркнул. – Я потом сам ей всякие каверзные вопросы задаю.

Провожали в Харьков мы двоих. Эдькины вещи тащил отец, а сам он, прибыл на вокзал вместе с Олей и её чемоданом.
 - Олины родители не пришли её провожать? – удивился Борис.
 - Зачем? – брат пожал плечами. - Они же знают, что она со мной.
 - Просто папа сегодня работает, - виновато улыбнувшись, пояснила девушка, - а мама хотела с нами пойти, но я отговорила её. Вдруг поезд опоздает. Ей тогда одной по темноте добираться придётся.
Родители одобрительно закивали головами, а я представила себя на месте Оли. Однако не укладывалось в голове, как можно заставить мать отказаться от своего желания, и вынудить её поступить так, как, именно с твоей точки зрения, лучше.

Поезд не опоздал. Суетливо занеся вещи, Эдька командно обратился к своей спутнице:
 - Иди садись. Наши места: семнадцатое и восемнадцатое.
Оля, сдержанно попрощавшись, не оглядываясь, поднялась по ступенькам и скрылась в глубине вагона. Конечно, не Марина Сомова, но, если не сильно, накрашена, то тоже вполне симпатичная девчонка, - подумалось мне.
 - Твоя жена? – кивком головы ей вслед, поинтересовался у Эдьки мужчина, не спеша докуривающий сигарету.
 - Вы, что? – В сердцах воскликнула Маня. – Ему всего-то восемнадцать лет. Это, просто, его попутчица.
 - Это моя невеста! – ответил брат таким категоричным тоном, что на какое-то мгновение воцарилась тишина.
Незнакомец, ловко отбросив щелчком пальцев окурок, улыбнувшись, тоже исчез в вагоне. Следом запрыгнул на подножку и Эдька.
 - Не скучайте без меня и идите уже домой. Дальше мы сами справимся. Да, спасибо Вам большое за то, что вещи помогли донести.
 - А, что, могло быть по-другому? - грустно улыбнулась Маня.
- Хорошо, хоть на прощание догадался это сказать, - параллельно ей, недовольно проворчал Борис.
Но Эдик уже ни его, ни матери не слышал. Обнявшись, они с Олей махали нам из окна, делая руками знаки, что пора идти домой. Однако по настоянию Мани, мы не уходили, пока поезд не уплыл, оставив за собой стук колёс, эхом отзывающийся в подсознательной памяти.

На этот раз Маня всю дорогу плакала сильнее обычного, а в перерывах между рыданиями неоднократно повторяла:
 - Вот так: растишь его, растишь, душу вкладываешь, но в один прекрасный момент появляется Оля, и мать родную он на прощание даже не поцеловал. А я не ревную, ей-богу, не ревную. Главное, чтобы он счастлив был.
Уже дома, с уверенностью пророка, она заявила:
 - Девочка Оля, конечно, не плохая, но в институт не поступит, - и очередной раз, глубоко вздохнув, добавила, - но оно и к лучшему. Она вернётся в Крымск, а Эдик себе другую найдёт. Я всё-таки хочу, чтобы моя невестка была еврейка.

Вопреки Маниным пророчествам, Оля в институт поступила, получив две пятёрки и две четвёрки. На экзамене по физике у неё даже поинтересовались, готовилась ли она с репетитором, на что, подумав, девушка ответила утвердительно. Обо всём этом сообщил нам в своём письме из стройотряда Эдька. Нотки гордости за себя и свою подругу так и искрились в строчках мелкого неразборчивого почерка.

Здоровье Мани, на мой взгляд, постепенно улучшалось, потому что она стала значительно реже ходить в поликлинику, однако, когда я поделилась с ней своими наблюдениями, мать возразила:
 - Дел у меня сейчас не в проворот, вот и некогда лишний раз к врачу обратиться.
Эти дела, которых не в проворот, концентрировались, начиная с весны, большей частью в районо, куда мать ходила довольно-таки часто, даже в период каникул. На обратном пути она иногда заходила в продуктовые магазины. Лишь в конце каждого месяца, один-два раза Маня брала меня в город с собой, в надежде, что для выполнения плана что-нибудь «выбросят» и в четыре руки этого что-нибудь дадут больше. Как-то, возвращаясь домой и будучи довольными, что отхватили килограмм «выброшенного» сливочного масла и полкило шоколадного, мы встретили уже не молодого мужчину среднего роста, чёрные, слегка тронутые сединой, волосы были зачёсаны набок, длинноватый чуб спадал на глаза.
 - Какая приятная встреча! – заговорил он, ещё с нами не поравнявшись, и движением головы отбросил свисающие волосы назад.
 - Ты уже дома? – похоже, этот тип был Мане хорошо знаком.
 - Да, вот, представь себе. Только не тот я, Маничка, уже не тот... Во всех отношениях – не тот. Ну, а у вас как дела? – он в упор уставился на меня, и от этого его взгляда почему-то подкатил к горлу какой-то неприятный комок.
 - Узнаёшь кто это? – спросила меня Маня с таким загадочным лицом, словно предложила разгадать особо сложный ребус, решение которого было у неё в руках.
 - Нет, не узнаю, - я удивлённо замотала головой.
 - Даже так? – радостно произнёс мужчина.
Мне виделось всё это несколько странным: обычно люди, когда их не узнают, обижаются и пытаются напомнить о себе какие-нибудь подробности. Этот же человек в ответ на мои слова довольно заулыбался, словно я ему комплимент отвалила.
 - Это Николай Петрович, муж Беллы Наумовны, - почти торжественно объявила Маня, тоже чем-то очень довольная.
 - Ну, зачем так официально, можно просто дядя Коля, - муж Беллы Наумовны криво улыбнулся и посмотрел по сторонам.
В какое-то мгновение показалось, что эту своеобразную привычку - постоянно оглядываться, забавно по-петушиному вертя при этом головой – мне уже приходилось у кого-то видеть, причём сравнительно недавно, вот только у кого - вспомнить не удалось. Дядя Коля, тем временем, протянул мне руку, я машинально приняла его рукопожатие, которое на несколько секунд затянулось, потом он посмотрел на Маню.
 - Никогда не устану тобой восторгаться, - их взгляды встретились, и, казалось, эти двое за какое-то мгновение молча сказали друг другу больше, чем иные люди умудряются за всю жизнь наговорить.

Дома, в почтовом ящике валялась красивая открытка-приглашение. Белле Наумовне исполнялось 55 лет.
 - Ты знаешь, Колю выписали. Мы его сегодня в городе встретили, - доложила Маня за вечерним чаем Борису, - так он нам насчёт юбилея ничего не сказал. Похоже, у них в семье так и остались натянутые отношения. Как можно в такой обстановке праздники устраивать – даже не представляю.
 - А я в ту субботу дежурю, - повертев открытку в руках, задумчиво произнёс Борис, - но к трём часам, пожалуй, уже дома буду.
 - Можешь не усердствовать. Устраивают там «пир во время чумы». Лично у меня нет никакого желания принимать во всём этом участие.
 - Какой там «пир во время чумы»? Наоборот, двойная радость: Коля дома, Белла Наумовна на пенсию уходит...
 - Вот только вряд ли ты их за одним столом увидишь, тем более, что ему пить нельзя. Скорее всего, будет у себя во времянке отсиживаться, как собака в будке, а нам за всем этим наблюдать и делать вид, что всё нормально. Давай лучше зайдём к ним через недельку: и Беллу Наумовну поздравим, и Колю проведаем. Он, между прочим, сильно похудел и вид у него такой несчастный-несчастный, - Маня глубоко вздохнула.

В субботу, вернувшись с работы, Борис с порога раскричался, почему мы с Маней ещё не одеты. После получасового скандала родители начали собираться, бросив мне на ходу, что через две минуты я должна быть готова.
Наш приход почти никто не заметил, потому что застолье было уже в самом разгаре. Лишь Белла Наумовна, резко подскочив, произнесла:
 - Мы уж решили, что Вы не придёте.
Далее, не глядя на нас, она занялась перестановками на столе, чтобы усадить Маню и Бориса. Нам с Мариной был накрыт отдельный столик.
 - А я скоро на север уезжаю, - сообщила мне маленькая родственница.
 - Куда на север?
 - Не знаю, - узкие плечики, как крылышки у воробья перед полётом, вздёрнулись, - папа говорит, что к Белым медведям.
Лишь по дороге домой из беседы взрослых, я поняла, что Марина с родителями переезжает в Свердловск, так как там больше денег платят, а Белла Наумовна, хоть и достигла пенсионного возраста, будет продолжать работать, только не заместителем главврача, а заведующей инфекционным отделением.

В воскресенье мы засиделись за телевизором. После фильма «Взрослые дети» передавали концерт Аркадия Райкина. Я хохотала так, что не выдержала и убежала в туалет. Возвращаясь, встретила смеющуюся Маню, которая сообщила, что концерт уже окончен. Бориса в зале тоже не оказалось, лишь гобеленовая накидка, так аккуратно всегда покрывающая диван, сползла почти до пола, напоминая своим положением недавнее дружное семейное веселье. Посреди дивана красовалось большое тёмное пятно, при виде которого у меня почему-то сильно заколотилось сердце, и появился неприятный привкус во рту. Я стояла посреди комнаты, тщетно пытаясь припомнить рождение этого пятна. В зал вошла Маня и, бросив на меня беглый взгляд, раскричалась:
 - Как толочься на диване, так все горазды, а убрать за собой – некому! Чего стоишь тут руки в боки? - это уже относилось ко мне, - Трудно подойти и застелить всё, как было?
Откуда взялся у Мани этот внезапный приступ гнева, мне было не понятно, но жизненный опыт, пусть даже вперемешку с провалами памяти, подсказывал, что не только от вопросов, но даже и разговоров с ней, в данный момент лучше отказаться. Правда, на следующий день я себя удержать не смогла:
 - Мам, откуда у нас на диване такое большое пятно?
 - Пятно? – она сделала удивлённое лицо, как будто у меня на голове выросли рога. – Понятия не имею, о чём ты.
 - Пойдём покажу.
 - Вот делать мне больше нечего, как за тобой по комнатам ходить. Я обед не успеваю приготовить, а она ко мне с какими-то пятнами пристаёт.
Мать опять начинала злиться, и я решила дождаться, пока она сама не зайдёт в зал.
 - Смотри, - показала я, задирая накидку, когда Маня, стоя у зеркала, приводила себя в порядок перед уходом на работу.
 - Ах, вот, о чём речь. Так это ты, когда маленькая была, лежала больная, потом попросила, чтобы тебе сюда чаю принесли. Ну и разлила его. Папа тогда так сердился... Даже отлупить тебя за это хотел, но я ему не позволила.
 - От чая получилось такое тёмное пятно? – удивилась я.
 - Ну, может не чай, а какао... Я уже точно не помню.
Во взгляде Мани не было ни сочувствия, ни сожаления – скорее какое-то злорадство и самодовольство, словно в её власти было в любой момент за то злосчастное пятно отдать меня на растерзание отцу. Правда, уже через месяц диван плотно покрывала не накидка, а сшитый Маней новый бордово-бежевый чехол.

(продолжение следует)