метаморфозы

Ранним утром Жан-Поль подошел к окну и внимательно посмотрел на небо. В воздухе пахло томительным ожиданием, осенью и еще чем-то ванильным, вроде яблочных пирогов. Впрочем, к черту ваниль. Никогда терпеть не мог ваниль! Или вернее было бы сказать "всегда"? Впрочем, черт с ним, с "всегда". Вечно с ним какие-то проблемы! Лучше взгляните-ка на это. Какая красота, а? Причудливые лабиринты атмосферных фронтов пересекались над городом, отчего над одними домами лило, как из ведра, а другие смущенно отводили глаза-форточки от слепящего и назойливого солнца. Тучи, толкаясь и пихаясь друг с дружкой, выстраивались в круг - у одной из них был день ангела, и поздравить ее надо было, как полагается. В подворотне рылись на помойке драные кошки, кто-то бежал с бидоном молока, расплескивая его на ботинки прохожим, а над всем этим возвышались монументально и звонко башенные часы, бившие десять.
Наступил (наступал?) октябрь (ноябрь?).
Жан-Поль, взяв перчатки и зонт, уже быстро спускался по лестнице. Следовало спешить.

В книжном магазине он, не глядя, схватил первую попавшуюся книгу и предъявил продавщице.
- Это как же, а? - вопрошал Жан-Поль, гневно потрясая зонтиком. - Это что же? И вы еще смеете просить за нее десять франков?
Продавщица пугливо жалась к стене, бледнела, краснела и кокетливо поправляла волосы.
В цветочном магазине Жан-Поль купил охапку лилий и запихнул ее в мусорное ведро у входа.
У газетчика он купил "Паризьенн", развернул на странице некрологов и долго смеялся, согнувшись в три погибели от удовольствия и размахивая руками. Испуганные дети плакали и просились на руки к матерям.
В бакалее он нахамил бакалейщице, в кондитерской он наорал на кондитера, в рыбном отделе он напугал своими выпученными глазами несчастную треску, сиротливо лежавшую на подносе, бесстыдно голую и вызывающе несчастную.
- А? Что? - кричал ей Жан-Поль. - Чертова мымра! Прикройся хоть!

Вот он бежит по мосту, расталкивая влюбленных.
Вот его едва не сбивает трамвай, но неудержимый Жан-Поль ловко избегает смерти - раскрыв зонт, он взлетает вверх, как воздушный шарик, и потом еще долго планирует над черепичными крышами, хохоча во всё горло и пугая голубей.
А вот он в почтовом отделении - отправляет сам себе открытку, любовно подписанную "Твой зайчик".
Его видели в десяти местах одновременно, но нигде не могли поймать; он то исчезал, то появлялся, как симпатические чернила; "глаза его были, как огонь, а ноги быстры, как ветер" - именно так записал о нем в те дни Сартр. Впрочем, позже Сартр изменил свое мнение, а затем и вовсе умер.
Наконец, он на пороге лавки художника. Краски - вот что влечет его! Зеленые, красные, синие - они тянутся к нему своими невидимыми руками, словно ветки деревьев, но ему нужна только одна. Да, сегодня именно ей суждено стать его избранницей. Он хватает банку с белой краской и выбегает из лавки, бросив на прилавок бумажник.
- Мсье, мсье! - бежит за ним старик-лавочник, но Жан-Поля уже и след простыл. Лавочник долго глядит вслед, а из бумажника румяно улыбаются ему мертвые лица с купюр.

Захлопнув за собой дверь, Жан-Поль бросается в угол комнаты и тащит оттуда мольберт. У мольберта есть красивая подставка, большая и малая лапы, даже полочка для палитры. Это, в своем роде, дворянин среди мольбертов. Он гордо возвышается посреди комнаты, как испанский гранд, словно бы презрительно усмехаясь над грубыми холстами, сваленными у стены. "Нет, я-то не так прост!" - думает про себя мольберт. - "Уж я-то прославлюсь на весь мир!". Но черт с ним, с мольбертом! Надо спешить! Жан-Поль уже схватил кисть, и из-под руки его выскальзывают на полотно огромные белые поля, равнины, пустоши и перелески, один другого белее. Он рисует, и целые армии белых облаков, повинуясь его воле, слетаются над миром. Он поводит рукой, и настоящие сказочные королевства из снега и льда раскидываются по картине. Перед Жан-Полем склоняют голову вершины гор, встают на одно колено вековые леса, замирают по стойке смирно быстрые реки. Даже мольберт как-то притих и лишь изредка робко поглядывает на своих соседей-холстов, словно бы говоря им - "видите? видите? а я что говорил?".
И вот, наконец, первый порыв ветра распахивает окно. Жан-Поль оборачивается и видит, как первая снежинка нерешительно падает с небес. За ней другая, третья, и вот уже всё небо становится совсем белым, будто ваниль. Или ваниль другого цвета? Или всё-таки белая? Но к черту ваниль, вечно с ней одни проблемы! Лучше взгляните-ка сюда. Красиво, а? Башенные часы отбивают полдень, тщетно пытаясь привлечь к себе внимание, но людям не до них. Они сбегаются со всех домов на площадь и стоят там, запрокинув головы и ловя ртом снежинки. Они смеются и плачут, кто-то даже танцует, а у кого-то воришка от радости забыл вытащить кошелек, заглядевшись на ванильное небо.
Но к черту ваниль!

Жан-Поль уже потерял к ней всякий интерес. Приоткрыв от удивления рот, он наблюдает за божьей коровкой, неумело карабкающейся по кусочку дерева у карниза. Над его головой сложные атмосферные процессы порождают всё новые и новые снежные вихри, а Жан-Поль с умилением глядит на карниз, подперев рукой подбородок. Сейчас он выглядит, словно сказочная бабушка в пряничном домике. Где же Гензель и Гретель? Они давно уже должны были заблудиться в лесу и выйти прямо сюда, на полянку, где вьется ванильный дымок из пряничной трубы. Опять ваниль! Вечно она лезет не в свое дело! Ведь вокруг сугробы, снег всё идет и идет, а за его пеленой брату с сестрой никогда не найти дорогу к пряничному дому!
Жан-Поль вскакивает и бросается к двери. Вот шарф, вот перчатки, а вот и лестница.
Следует спешить.