Скифская Ваза 2 часть. 5 глава

5

Нет! таких не подмять, не рассеять.
Бесшабашность им гнилью дана.
Ты, Рассея моя... Рас... сея...
Азиатская сторона!
Сергей Есенин

Мартовский вечер был чист и трогателен. Сумерки разбили синее небо, и город взорвался миллионами огней. Звуки растворились в движении, движение растаяло в свежести, свежесть превратилась в вечер. Светлая грусть, разлившись над центром города, улетучилась в районе площади Ленина, но снова упала с неба где-то на пересечении Гурова и Университетской, спустилась к Розы Люксембург, повернула направо, пролетела мимо музучилища к проспекту Богдана Хмельницкого и далее рванула через второй ставок, затерявшись за многоэтажными имениями по Демьяна Бедного.
Дима и Оля сидели за столиком в кафе. Оля пила чай и смотрела в окно. Из концертного помещения доносились звуки фортепиано – Чирков играл джаз. Сначала это была бодрая гангстерская мелодия. Дима посмотрел на Олю и представил себя в Чикаго времён сухого закона. На нём тёмная шляпа, длинный плащ, под плащом тяжёлый кольт. На Ольге вечернее платье и бриллиантовое колье. За окнами кафе – чёрный «Линкольн», а где-то рядом полиция и представители конкурирующей семьи. И в любой момент можно получить рыбу в посылке или лечь на несколько лет на матрасы, но настоящий дон живёт одним днём.
Игра прекратилась, публика в концертном зале наградила пианиста аплодисментами.
- «Вечерний московский блюз», - объявил Чирков и заиграл другую мелодию – спокойную, романтичную, рассказывающую о любви в большом городе.
Оля молча допила чай. Дима снова посмотрел на неё и не стал ничего говорить. Что могли дать слова? Оля устремила свой взгляд в сторону концертного помещения и стала ловить звуки блюза. Звуки, доносившие высоту шпиля университета и широту площади, отражавшие блеск реки и полноту неба, скрывавшие в себе то свист вагонов метро, то тишину аллей. Вечер, город, двое.
- И последняя: «Доны и розы».
Теперь мелодия как будто включала в себя содержание двух предыдущих, и перекликалась с ними. Это был тоже блюз, только резкий. В нём были и жизнь одним днём, и любовь в большом городе, и ещё что-то особенное, чего не могло быть ни в гангстерском Чикаго, ни в советской Москве.
Снова послышались аплодисменты и оживлённый разговор. Из концертного помещения Чирков вышел на пару с Бузаковым.
- В этом и заключается основная идея, - возбуждённо говорил Бузаков.
Чирков молча кивал головой.
- Вань, ты со своим оранжевым шарфиком не расстаешься, - обратился Дима к Бузакову.
- Он мне дорог, - пояснил Бузаков, - мне его на Майдане Юрий Луценко подарил.
- Врёшь, - не поверил Чирков.
- Вру, - согласился Бузаков.
Они вдвоём подсели за столик к Оле с Димой.
- В первом туре я голосовал за Корчинского, - объявил Ваня, видимо, продолжая начатый ранее разговор с Чирковым.
- Корчинский, это Дмитро, что ли? – переспросил Чирков, - седой с чёрными усами? А ведь я его знаю, я воевал с ним в Абхазии.
- В Абхазии? – почему-то удивлённо переспросила Оля.
Чирков кивнул головой.
- Не то чтобы воевал, я поставлял абхазам оружие, а он – живую силу. Интересный парень, яркий пример нелинейности мира.
- Чего? – не поняла Оля.
- Нелинейности. Сейчас, после известных событий все стали мыслить как-то линейно, даже Ваня грешит этим. У всех всё стало чёрным и белым, вернее: синим и оранжевым. Всё, что для одних – хорошо, для других – плохо. А Корчинский – это пример того, что можно думать иначе. Не искать зыбкую середину, и не плевать на обе стороны, а вообще мыслить в другой плоскости.
Оля недоумённо смотрела на Чиркова, пытаясь понять его слова.
- А что делать? - сказал ей Чирков, - время такое, что мало быть только красивой. Чтобы нравиться респектабельным мужчинам, вроде нас, надо быть ещё и умной. Или хотя бы уметь казаться умной.
- Мне как-то всё равно, буду я нравиться респектабельным мужчинам или нет, - ответила Ольга, - я лучше буду сама собой.
- Это правильно, - поддержал её Бузаков, - успеха добивается только тот, в ком есть индивидуальность. Ты лучше скажи, когда это я стал мыслить линейно?
Бузаков с интеллектуальным вызовом посмотрел на Чиркова.
- После того, как вернулся с Майдана. Когда я тебя встретил в декабре, от тебя только и было слышно, как там всё хорошо, и как в Донецке всё плохо.
- Сейчас я уже так не считаю. Да и тогда я так не считал, просто был под впечатлением. Всё-таки такого подъёма, который был на Майдане, я больше нигде не ощущал. Там были совершенно другие лица у людей, там я действительно видел лица, а не тела, как в Донецке, - Бузаков смущённо посмотрел на Олю, и поправился, - правда в Донецке тоже есть своя неповторимость. В Донецке есть даже определённая мистическая сила, не знаю, добрая или злая, но есть. Взять, к примеру, наши терриконы: чем не египетские пирамиды?
- Это и есть пирамиды, - заметил Колодезный, - мы в них шахтёров хороним.
От мрачной шутки Колодезного всем стало немного не по себе. Бузаков, как и следовало ожидать, отошёл первым, и предложил взять по бутылки пива «Ра», чтобы выпить за шахтёров и египетских фараонов. Чирков отказался, поскольку был за рулём, остальные согласились.
- Знаете, как я расшифровал название пива «Ра»? – спросил Бузаков, сделав пару глотков, - Ринат Ахметов.
- Его все так расшифровывают, - заметила Оля, но Бузаков пропустил её высказывание мимо ушей и продолжил свои околофилософские рассуждения.
- Кстати, Ахметова я считаю не просто хозяином Донбасса, а воплощением донецкой идеи. Если учесть то, что на месте Донбасса раньше было Дикое Поле, по которому кочевали татары, то нет ничего удивительного в том, что первым человеком в регионе сейчас стал татарин. Отсюда же пошли и так называемые донецкие понятия.
- Это на Майдане тебя научили такому слову? – усмехнулся Чирков.
- Какому? Донецкие понятия? Этот термин я ввёл сам, чтобы как-то охарактеризовать комплекс идей, которые подтолкнули большие массы людей к голосованию за Януковича. Поскольку явной идеологии Янукович с собой не нёс, то мотивации, которые двигали его сторонниками, следует искать не в идеологическом поле, а в социальных принципах, по которым живут его избиратели. Только так можно объяснить, почему явно неглупые люди, вроде Димы Колодезного голосовали за кандидата, который заведомо глупее их.
- Прям там, глупее, - возразил Чирков, - абы кого не берут даже в замминистры, а он был премьером. Ох уж эти интеллигенты с их критериями оценки ума.
- Ладно, оставим вопрос о критериях оценки ума, всё равно они субъективны, но очевидно, что в Донбассе люди смотрели на одни и те же вещи совсем не так, как в Киеве.
- Естественно, - согласился Колодезный.
- Естественно это кажется сейчас, когда мы к этому привыкли. Но я всё-таки не зря начал с татар. Вы посмотрите на карту и сравните территорию, на которой победил Янукович с территорией, которая входила в сферу влияния Крымского ханства. Всё становиться понятным, когда вспомнишь, что было после распада Киевской Руси. Одна её часть была оккупирована татарами, другая – поляками. Польское влияние заложило в украинцев европейские ценности, а татарское – степные понятия, которые уже в наше время трансформировались в понятия донецкие. И вряд ли кто-то станет возражать, что на Майдане стояли люди, разделявшие именно европейские ценности, да и сама оранжевая революция была борьбой за европейские ценности.
- Наверное, правильно, - спокойно согласился Дима, - здесь – степные понятия, там – европейские ценности. Я просто против того, чтобы этим понятиям придавали негативную окраску. Ведь степные понятия это – верность, взаимовыручка, братство, свобода …
- Равенство, - добавил Чирков.
- И равенство тоже, - согласился Колодезный, - ведь Степь никогда не знала наследственной монархии в чистом виде. И рабства здесь никогда не было, и даже крепостное право появилось здесь очень поздно и продержалось недолго. И Запорожская Сечь была первым демократическим государством в Европе.
- И чем же тогда степные понятия отличаются от европейских ценностей?
- Отличаются, - уверенно возразил Бузаков, - здесь не свобода, а своеволие. Давай вспомним, кем осваивался Донбасс? Беглые крестьяне, каторжники, казаки-разбойники. Спрашивается, что можно было ожидать здесь после распада Совка, кроме разгула бандитизма?
- Это с оранжевой точки зрения, - возразил Колодезный, - а с донецкой: Донбасс осваивался людьми смелыми и трудолюбивыми. И ничего удивительного нет в том, что Майдан был именно в Киеве – в этом заповеднике бездельников.
- Опять линейное мышление, - проворчал Чирков, - киевские бездельники, донецкие бандиты… Вань, ну где ты в Донецке видел бандитов?
- В тех местах Донецка, где я обычно бываю, их, конечно, встретить тяжело, но пойди в клуб «Марина», или в ресторан «Старый Томас» и ты всё увидишь своими глазами.
- «Старый Томас» - далековато будет, - заметил Чирков, - а в клуб «Марина» можно хоть сейчас.
Все вчетвером они вышли из кафе «Бард». Чирков открыл дверцу «Мерседеса».
- Твой? – удивлённо спросил Бузаков.
- Как видишь.
- Ты, наверное, сам бандит, - в шутку предположил Ваня.
- Я не бандит, я – дон, - с гордостью ответил Чирков, и, повернувшись к Ольге, пояснил: дон – это такой гламурный бандит.
Бузаков сел на переднее сидение, Оля с Димой – сзади.
- У меня не простая машина, - объявил Чирков, заводя мотор, - у меня – джип-караоке. Каждый, кто катается на моей машине, должен петь песни. И сегодня мы поём… - Чирков вставил диск в магнитолу и посмотрел на коробку, - песню группы… группы «Дюна» «Страна Лимония».
Заиграла нехитрая мелодия, и Чирков с Бузаковым вслед за солистом стали напевать: «За морями есть лимоновый сад...». Похоже, что Бузакову понравилась эта игра. Пока машина ехала по улицам города, они спели дуэт Д’артаньяна и де Тревиля «Бургундия, Нормандия, Шампань или Прованс», песню «Червона Рута» и песенку кота Леопольда. Бузаков также нашёл у Чиркова в машине диск с песнями советских бардов и предложил спеть «Диалог у новогодней ёлки», но к тому времени они уже подъехали к клубу «Марина».
Стоявший на входе в клуб охранник поздоровался с Чирковым, назвав его по имени отчеству. Верхнюю одежду сдали в гардероб и прошли в банкетный зал. В банкетном зале был полумрак, играла ресторанная музыка, или, говоря простым языком – блатняк. Чирков предложил своим спутникам сесть за столик. Не успели они этого сделать, как к ним подошла официантка и протянула меню в кожаном переплёте. Андрей Николаевич принял у неё меню и оглянулся на кабацкого исполнителя. Крупный мужчина с увесистым лицом старательно пел: «Золотые купола душу мою радуют».
- Любимая песня Ющенко, - поделился знаниями Чирков.
- Ющенко? – удивлённо переспросила Оля.
- Может быть Януковича? – осторожно решил поправить Ваня.
- Ющенко, Ющенко, - утвердительно произнёс Чирков, - она у него на мобильнике записана. Януковичу больше нравиться традиционная советская музыка: Ротару, Басков, «Любэ». Впрочем, «Любэ» сейчас всем нравиться. Это как раньше все играли в теннис, так сейчас все слушают «Любэ».
- Я тоже люблю «Любэ», - сообщил Дима.
- Это они поют «Давай за вас, давай за нас»? – спросила Оля, и, получив в ответ дружный утвердительный кивок, сказала: да, и мне они нравятся.
- Что я и говорил, - отметил Чирков.
- А мне у них нравиться «Отчего так в России берёзы шумят...», - напел Ваня.
- О! У вас есть берёзовый сок? – спросила Оля всё ещё стоявшую рядом официантку, - я буду берёзовый сок.
- Плюс графинчик «Хванчкары» и всё, что к ней полагается, - добавил Андрей Николаевич.
- Вам никогда не приходилось рассматривать берёзовый сок в качестве русской идеи? – обратился Ваня к соседям по столику, как только официантка удалилась.
Ясно, что никому до этого рассматривать берёзовый сок в качестве русской идеи не приходилось, и потому Ваня продолжил:
- Если берёза – это символ России, то берёзовый сок – внутреннее содержание дерева, можно рассмотреть также как и внутреннее содержание символа России, как душу этого символа. То есть, говоря образно, русская идея – это берёзовый сок. Правда, с тем же успехом можно рассматривать в качестве русской идеи и водку, что также будет правильно.
- С тем же успехом в качестве русской идеи можно рассматривать и всё что угодно, - скептически произнёс Дима, - умом Россию не понять, и больше к этому добавить нечего.
Добавить, действительно, никто ничего не смог, и какое-то время все просто сидели в ожидании вина и слушали певца.
- А вы, что, правда, знакомы с Ющенко? – нарушила молчание Оля.
- Был знаком, - ответил Андрей Николаевич, - с таким, каким он стал сейчас, я общаться не хочу.
- Власть испортила? – предположил Ваня.
- Отдельные её представители.
Андрей Николаевич замер в какой-то печальной задумчивости, и негромко проговорил:
- А ведь ещё год назад это был лирический герой – рыцарь Ланцелот борющийся с кучмовской гидрой. Романтик, совершенно непригодный для политики. Вы видите, как они его изуродовали? Это теперь у него не только снаружи, но и внутри. Вы думаете, он хотел становиться президентом? Да он всю жизнь мечтал стать пиратом – джентльменом удачи, или на худой конец – уголовным авторитетом. Он ведь даже в Донецк приезжает, словно на криминальные разборки. О! Он по-своему любит Донецк, это, в каком-то смысле – город его мечты, он бы многое отдал, чтобы оказаться на месте Ахметова, причём не настоящего Ахметова, а того Ахметова, которым он пугает киевлян. Интеллигент, который жалеет о том, что он интеллигент, но который не может не быть интеллигентом. Я заставил вас прослезиться? – Чирков внимательно посмотрел на Олю.
- Счас же, - ответила Оля, - так ему и надо.
Принесли вино и берёзовый сок. Разговор пошёл живее. Бузаков снова активизировался и строил одну теорию за другой, Колодезный умело с ним полемизировал, Чирков, время от времени, вставлял свои комментарии, Оля с интересом за всем этим следила.
- Сейчас Россия стремительно несётся к авторитаризму, - провозглашал Ваня, - а потому с современной Россией я ни в какие союзы вступать не хочу.
- Авторитаризм всё-таки лучше, чем тоталитаризм, - отвечал Колодезный, - при авторитаризме есть, по крайней мере, один свободный человек, при тоталитаризме все – рабы системы.
- Сказано в духе Насреддина, - отмечал Чирков.
- Иногда мне кажется, что Украине больше свойственна не демократия, а анархия.
- Анархия хороша, когда каждый человек способен отделить хорошее от плохого, тогда необходимость в государстве отпадает.
- Отделить хорошее от плохого в принципе невозможно, поскольку мы не можем однозначно сказать, что хорошо, а что плохо, всё зависит от конкретных обстоятельств, и вообще всё в мире относительно.
- Не всё. Есть базовые понятия. А если ты не знаешь, что такое хорошо и что такое плохо, то почитай Маяковского.
- Оранжевая революция не есть конфликт мировоззрений, оранжевая революция – конфликт этнический. Все признаки на лицо: географическое и культурное разделение, и самое главное, деление на «мы» и «они». Раз есть такое деление, значит это уже два разных этноса. Не знаю только, какой из них более древний, а какой только нарождается. Возможно, что оба этноса достаточно древние.
- Если в качестве русской идеи можно рассматривать берёзовый сок, то в качестве донецкой идеи можно рассматривать розовый сок, поскольку роза – символ Донецка.
- Я голосовал за Януковича, потому что он большой, Тимошенко ему не достаёт даже до плеча, а Ющенко ему и вовсе до задницы.
- Донбасс – это не Украина.
- Донбасс – это Украина, только другая Украина.
Уже когда уходили, Чирков обратился к Ване:
- Ну что, посмотрел на бандитов?
- Знаешь, Андрей, я как-то мало смотрел по сторонам. Возможно, что я вообще не способен их видеть, поскольку они являются представителями совершенно другого мира.
- Но я же способен видеть поэтов, - произнёс Андрей Николаевич и хитро улыбнулся Ване.
Первым делом они отвезли домой Ольгу. Девушка попрощалась со всеми и поспешно покинула машину.
- Вань, ради бога, задержи её, - обратился Чирков к Бузакову, как только Оля закрыла за собой дверцу.
Ваня вышел на улицу, и в машине остались только Дима и Андрей Николаевич. Какое-то время они сидели молча. Только радио играло: «Так тихо, что я слышу, как идёт на глубине вагон метро», и казалось, что в салоне автомобиля тихо именно настолько. Но слышен был не шум вагона, а разговор Бузакова с Ольгой. Разобрать, о чём они говорили, было невозможно, слышны были только их голоса. Сначала больше говорил Ваня, потом стала говорить Оля, она говорила долго и эмоционально, хотя и тихо. Ваня поначалу пытался что-то ей советовать, потом перестал и просто иногда ей поддакивал.
- Перебирайся наперёд, - предложил Диме Андрей Николаевич.
Дима перелез с заднего сидения на переднее.
- Всё равно мы ничего не решим, - произнёс Чирков, - поэтому раньше и стрелялись на дуэлях. Не из личной неприязни, а для того, чтобы женщина не металась меж двух огней.
- Будем стреляться? – спросил Дима.
Чирков отрицательно покачал головой:
- Не стоит. Найдём другой выход.


О людях сильных и смелых
(Ирак, май 2003г)

Автоматная очередь прошлась чуть выше головы, вернее, чуть выше спины, выбив из древних стен клубы пыли. Донован бросил гранату наугад, не поднимая головы – кого-то да заденет. Американцев было много – два вертолёта. К счастью это была не «Дельта», а всего лишь морская пехота, но преимущество в численности с их стороны было огромным. Тем не менее, противостоящая им группа из трёх человек всё ещё держалась, и всё ещё без потерь – Метью слышал, как огрызались автоматными очередями Никаноров и Минаков.
Американские вертолёты они заметили вовремя, и Минаков первым делом бросился к машине за стингером, но ещё до того, как он успел приблизиться к «Уазику», автомобиль был уничтожен ракетным залпом. Морская пехота, шедшая на подкрепление к уничтоженной «Дельте» отнеслась к делу серьёзно и действовала по всем правилам. Вероятно единственным, что спасало Донована и его русских товарищей, было то, что, по всей видимости, американцы хотели взять их живыми, или хотя бы кого-то одного.
Граната, брошенная американским бойцом, разорвалась на том месте, где несколькими секундами ранее лежал Донован. Необходимо было постоянно менять дислокацию, благо, руины древнего города позволяли это делать незаметно для противника. Снова автоматная очередь, на этот раз гораздо левее, по тому месту, где мог находиться Никаноров. Но майор десантных войск тоже не сидит на месте и успевает бросить гранату. Метью успел его заметить, а американцы не успели, и Антон Никаноров снова затерялся среди руин, чтобы перезарядить автомат и снова продолжать отстреливаться. Как долго они ещё смогут держаться, и входит ли в планы российского командования посылать за ними подкрепление?
Донован кувырком переместился в расщелину между стен и чуть не столкнулся с Минаковым.
- Fouck! – вырвалось у Метью.
Роман произнёс аналогичную фразу на русском языке.
- Поднимись чуть выше, - посоветовал Минаков, - там есть неплохое место, откуда ты сможешь их видеть, а они тебя нет.
Донован кивнул головой и полез наверх, а капитан ГРУ растворился в полумраке развалин.
Вид на поле боя отсюда действительно открывался хороший. Американцы наступали осторожно, стреляли только из положения лёжа, и не спешили идти на последний штурм. И всё-таки потери с их стороны были. Донован попытался понять тактический замысел противника, чтобы потом нанести удар с максимальным для врага ущербом. И пока он прикидывал, где же у морских пехотинцев наиболее уязвимое место, на горизонте появилось нечто необычное. Нацеленные на выкуривание двух российских офицеров и одного английского археолога из древних развалин, они допустили роковую для себя ошибку, непростительно оголив тылы. Конечно, они не забыли оставить некоторое количество бойцов резерва возле своих вертолётов, и, конечно, кое-кто из резерва посматривал в сторону горизонта, но сама местность не позволяла им видеть достаточно далеко. Это появилось из-за дюны столь внезапно, что дежурившие у вертолётов солдаты даже не успели ничего разобрать. И, пожалуй, Донован, находившийся чуть повыше остальных, увидел его первым. Чёрный всадник на чёрном коне с двумя винтовками в руках ворвался на поле боя, словно вихрь как раз с той стороны, куда менее всего было обращено внимание американцев. Он стрелял одиночными неизменно попадая в цель. И даже быстро спохватившиеся американцы не успевали за ним. Он каждый раз успевал выстрелить раньше, чем целившийся в него противник. Сколько это продолжалось – пять секунд или десять, Донован точно не оценил, но в любом случае недолго. Он даже не успел как следует удивиться произошедшему, а вся рота морских пехотинцев уже лежала лицом в песок и истекала кровью. Донован только перевёл дыхание и смочил пересохшее горло скудной слюной.
- Эй, братья славяне, где вы там?! Хорош прятаться! – крикнул чёрный всадник.

Брат Виталий был огромного роста – на полголовы выше майора Никанорова и говорил зычным басом. Такой голос обычно бывает у людей наделённых необыкновенной силой и необыкновенной добротой. Он осмотрел рану Минакова и, обработав её какой-то мазью, не стал перевязывать – на свежем воздухе заживёт быстрее. И рана действительно стала заживать удивительно быстро, по крайней мере, кровь остановилась практически сразу. Выяснилось, что пуля прошла плечо капитана ГРУ навылет, не задев кости.
- Видишь, какая польза от мышечной массы, - пошутил Антон.
- Какая там польза? – ответил Роман, - был бы худым, меня бы пуля вообще не задела. И устал бы гораздо меньше, вон как Индиана Джонс.
- Ты где так воевать научился? - спросил Антон археолога.
- В Афгане, - ответил тот.
- За моджахедов? - в шутку предположил Роман.
- Зачем за моджахедов? – недоумённо произнёс археолог, - за наших. Брат Виталий подтвердит.
- Это верно, - подтвердил брат Виталий, - брат Андрей всегда воюет за наших.
- Как брат Андрей? – одновременно спросили Антон и Роман.
- Ну, так, - ответил археолог, - для кого – Метью Донован, а для кого – брат Андрей.
- А нам как тебя называть? – спросил Антон.
- Индиана Джонс, - усмехнувшись, ответил брат Андрей, - я так часто менял имена, что уже и забыл, какое из них настоящее.
- Так ты – русский?
- Наполовину. Мама у меня – русская, а папа – грек.
- А сам англичанин, - добавил Минаков.
- Совсем немного, - ответил Андрей, и характерно произнёс, - сэ-эр.
Все посмеялись. Похоже, что плечо капитана Минакова уже перестало болеть.
- Святой отец, - обратился он к брату Виталию, - пролей свет на одну историческую загадку: это вас ждал Николай второй в Тобольске?
- Нас, - ответил брат Виталий, и, предвосхищая следующий вопрос Романа, ответил: наши братья решили тогда не помогать Романовым. У нас с ними с самого начала не заладилось. Помнишь: Разин, Мазепа, Пугачёв?
- Мазепа? – переспросил Никаноров, - он же – предатель.
- А царь Пётр – не предатель? Переяславскую Раду предал, тысячи русских людей казнил, наводнил страну иностранцами, город свой на русских костях построил и немецким именем обозвал? Ты «Медного всадника» внимательно читал?
- Люблю тебя, Петра творенье, - вспомнил Роман.
А Антон вспомнил:
- Отсель грозить мы будем шведу.
- Назло надменному соседу, - добавил Андрей, - все флаги в гости будут к нам.
- Это – вступление, - напомнил брат Виталий, - а саму поэму помните, про наводнение и медного истукана?
- А я другое вспомнил, - задумчиво и тихо произнёс Антон:

В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскаленной,
Анчар, как грозный часовой,
Стоит - один во всей вселенной.

А царь тем ядом напитал
Свои послушливые стрелы
И с ними гибель разослал
К соседям в чуждые пределы.

Все молча смотрели на Антона.
- То, что мы ищем, очень похоже, - сказал он.
- Пламень Ашшурбанипала? – переспросил Роман.
Брат Виталий кивнул головой.
- Да, мы так его и называет – Анчар, а брат Андрей и товарищ Роман называют его – Пламень Ашшурбанипала.
- Так что это?
- Древнее оружие – машина смерти, - ответил брат Виталий, - он высасывает жизнь из всего окружающего, активизируя какие-то негэнтропийные процессы. Это вам лучше сможет объяснить брат Андрей.
Брат Андрей не стал вдаваться в биофизические подробности действия Анчара.
- Раньше здесь не было никаких пустынь. Ближний Восток был цветущим садом. Здесь текли полноводные реки, по берегам которых росли персиковые рощи, и в междуречье Тигра и Евфрата, и в Египте, и на месте нынешней пустыни Сахара. Так продолжалось, пока ассирийский царь Ашшурбанипал не вздумал применить против своих врагов Анчар. Вот результат.
Андрей окинул взглядом занесённые песком руины.
Снова воцарилось молчание.
- Дело в том, что мы не первые хозяева Земли, - продолжил Андрей, - может быть, что и сейчас не единственные. Я не знаю, от кого нам достался Пламень Ашшурбанипала, может быть, его оставили на Земле инопланетяне, может быть, мы получили его в наследство от атлантов, но я знаю, что нам надо беречь его от злых и глупых людей.
- А где он сейчас? – капитан Минаков вопросительно посмотрел на брата Виталия.
- Я передал его братьям суфиям, - ответил тот, - они перепрячут его в надёжное место.
- А если американцы снова узнают о его местонахождении? – выразил тревогу Никаноров, - или не американцы, а какие-нибудь другие злые и глупые люди?
Брат Виталий пожал плечами.
- Будет то же, что и сейчас. Мы ведь не первую сотню лет бережём мир от зла. Иногда мы справляемся, иногда зло оказывается сильнее. Нынешние времена не хуже и не лучше предыдущих.
Он встал во весь свой огромный рост, посмотрел куда-то вдаль и попросил товарищей:
- Где-то там остался брат Василий. Поможете мне?


В начале моря
(Мариуполь, октябрь 1995г)

Вечером Ира сидела перед телевизором и смотрела все программы новостей. Чем дальше от места события, тем смелее становились комментаторы. По донецким новостям передали сообщение о гибели президента футбольного клуба «Шахтёр» Александра Брагина, киевские журналисты говорили уже об убийстве владельца фирмы «Люкс» Ахатя Брагина. Наконец в программе «Время» был репортаж об убийстве известного донецкого авторитета Алика Грека.
Зазвонил телефон. Ира проигнорировала звонок и продолжила бездумно смотреть в телевизор. Трубку подняла Карина. Ира не слушала, о чём та говорила с невидимым собеседником, и даже не сразу прореагировала на Каринину реплику обращённую уже к ней.
- Звонил помощник Алика, толи Риваз, толи Рамиз. Хочет с нами встретиться.
- Ринат, - поправила её Ангеля, - помнишь, рыжий такой?
Ира оторвалась от экрана и встретилась взглядом с пугающе мудрыми глазами Ангели. «Она ведь всё знает», - подумала Ира, не став развивать свои мысли дальше, и даже не став утруждать себя тем, что имелось в виду под этим самым «всё». Всё, значит, всё.
- Помню, - не сразу ответила Ира, - не хочу я ни с кем встречаться.
Ангеля недовольно вздохнула. Пугающая мудрость в её взгляде не исчезла. Сейчас Ире было бы легче, если бы её подруга вновь превратилась в накрашенную куклу, но превращения не происходило. Ангеля действительно всё понимала. Карина ничего не понимала, и Наташа, наверное, тоже, или понимала, но очень немногое, а Ангеля понимала всё, и была недовольна.
Вчера они как обычно ездили к морю. Остывающее море парило, и холодный ветер гонял над ним густые клубы тумана. Девчонки смотрели на соитие неба и моря, и Наташа прочла стихи:

Стою я одна на осеннем просторе
Белым пледом укрыто море
С холодной воды брызги срывает ветер
Разнося как песок мои мысли по свету
С тёмной волны белые чайки взлетают
А под ними я стою, никому не мешая
По небу облака ползут медленно
И я вспоминаю то, чего не было

Это были стихи её собственного сочинения.
Ира подумала о том, что Наташа слишком погружена в себя, и всегда была такой. Она и сейчас, сидя в кресле и листая журнал, была где-то далеко, наверное, с той стороны моря. Они все когда-то были там, но, похоже, что Наташа там и оставалась, появляясь здесь только тогда, когда надо было стрелять. Стреляла она всегда вовремя.
- В Донецке началась серьёзная война, - высказала Ангеля, - Брагина убили – Щербань следующий. Похоже, всё происходит так, как мы того хотели. В любом случае момент очень выгодный.
- К чёрту их всех, - проговорила Ира, - никого не хочу.
Ира закрыла глаза. Выгодный момент. Выгодный для чего? Для того чтобы продолжать раскручивать эту сумасшедшую карусель? Сколько ещё крови надо будет пролить? И что будет в конце?
Забрать девчонок и уехать на Таити.
- Ладно, поговорим об этом завтра.
Ангеля с Наташей собрались и ушли. Больше своих подруг Ира не видела.