Песня о черном бароне

Птаха-Натаха в детстве очень любила петь. Cлух у неё отсутствовал, а голос был громкий, пионерский.

В первом классе не cуществовало учителя страшней и суровей, чем преподаватель пения Сан Саныч. На остальных уроках Натаха почти блистала, и только, когда наступала "встреча с музыкой", душа её камнем падала в отчаяние. Сан Саныч, видно, не очень удавшийся музыкант, пришел в школу развить творческие способности детей. К чему не имел ни малейшей склонности.
Хмурый, всегда неряшливо одетый, он неистово бил по клавишам толстым пальцем и почти кричал, сбиваясь на фальцет: "Какая нота? Я тебя спрашиваю, какая нота?"

Оцепеневшая Наташка, для которой все ноты звучали абсолютно одинаково, цеплялась за парту и умоляла, чтобы эта мука скорее закончилась. Сан Санычу было мало, и он вызывал бестолковую ученицу к доске. Долго ломал мел на черной поверхности, размашисто рисовал скрипичные ключи и хвостатые чудища и грозно вопрошал: "Что это?". Натаха, вытаращив глаза, лепетала бессмыслицу, учитель в бешенстве тыкал её головой в запачканную мелом доску.
Дома Наташку мучали воспоминания и унижение, но родителям она ничего не рассказывала. Думала, что причина в ней - в её собственной глупости.

А душа просила песни!

В пятом классе она все-таки попала в хор. Вторым голосом. Душа её изнывала от восторга, когда хор звучал своим многоголосием. Песни были одна величественней другой. От непонятных слов и гордого напева щипало в носу. Хотелось плакать.

       Белая ар-рмия, чер-рный баррон,
       снова готовят нам цар-рский трон,
       но от тайги до бр-ританских морей
       кр-расная армия всех сильней!

Наташка не знала ни кто такой черный барон, ни где находятся британские моря. Но от этого незнания ликование только усиливалось.
Голоса сплетались, глаза сияли, грудь вздымалась, полное единение со всеми поющими наполняло сердце счастьем.

Компания у родителей тоже попалась на редкость непоющей. И только когда приезжал из Киева муж маминой сестры дядя Коля, над домом разливалась густая и роскошная украинская песня.

Дома мама, когда готовила что-нибудь вкусненькое, тонким голоском выводила свою любимую Теритомбу. И в квартире наступали мир и покой.

А отец, душа которого видно тоже рвалась навстречу звукам, открыв песенник и начиная с буквы А, а это были "Атланты", ревел грозным речитативом. Хоть из дома беги. Слуха у отца не было совсем, Натаха видно пошла в него.
- Бедные соседи, - с тоской думали домашние.

Муж Наташки оказался злостным меломаном. И целыми днями в доме грохотал Deep Purple. Между двух огромных колонок, положив на локоть кудрявую голову, как ягненок, спал любимый.
И сынок вырос между этими двумя колонками. И даже когда он болел, заботливый отец нахлобучивал ему на голову наушники, малыш качался на диване из стороны в сторону и пищал модную в те времена песенку: "Крейзи мьюзик, крейзи пипал! "
Иногда такое лечение помогало!

Когда сыну исполнилось шесть, Наташа торжественно повела его в музыкальную школу. Домой пыхтящие грузчики втащили лакированное пианино "Октябрь".
С любовью были выбраны ноты и вертящийся табурет. Когда крошечный Егорка садился за инструмент, сердце матери взмывало ввысь.
Время ожидания в коридорах музыкалки тоже было преисполнено трепетом. Её сын смог постичь то, что для нее было закрыто навсегда. Для него эти волшебные коридоры, наполненные звуками, стали родными.

- У нас сегодня сольфеджио! - важничал Егорка.
Cын, воспринимавший восторги матери как должное, вел себя чинно и горделиво. Садился за инструмент и размяв пальчики, бил по клавишам стакатто. Преподаватель у него была большой любительницей Адольфа Шнитке. И сколько маленький Егорка не надеялся услышать мелодию - не получалось. Музыка как-будто катилась с горы потоком, камни обрывались и били по рукам.

Учительница была молодой, только что закончила консерваторию.
У всего остального коллектива за плечами было лишь музучилище. Вот ей и хотелось доказать этим серым курицам, что такое настоящая музыка. Бедный ребенок стал инструментом в этой неравной схватке.

Мама попробовала поговорить с ней, мол, вон детишки на концерте такие славные мелодии играют - по возрасту. КонсерватОрша оскорбилась: "Шнитке - величайший музыкант, это вам не "То березка, то рябинка!"

Наташе нравилась нежная переливчатая мелодия "То березки, то рябины", и печаль от невозможности снова достичь заветной мечты наполняла сердце.
- Наверное, внучка моего Сан Саныча попалась, - грустила она.

А маленький Егорка после 3-х лет общения с несгибаемой училкой упал на колени и взмолился: " Не пойду я больше на музыку! Ни за что!"
Пыльное, никому не нужное пианино с позором было изгнано из семьи. А подросшему сыну купили синтезатор. Он надевал все те же наушники, отключал звук, и вместо музыки по комнате раздавался только сухой стук клавиш. "Как дятел в лесу, - подсмеивался отец.

Летом, как обычно, снимали дачу. Хозяин, оказавшийся пожилым похоронно-свадебным лабухом, как-то вечером пригласил в гости на свою половину. По всему периметру комнаты были расставлены музыкальные инструменты.

- Выбирайте любой! - предложил музыкант гостям. Наташа пыталась забиться в угол, отмахиваясь: "Я не умею! У меня нет слуха!" Но старикан отмел все аргументы: " В моей группе играют все!" и посадил мужа Наташи за ударную установку, а ей выдал яркий и солнечный маракас.

И грянул ансамбль! Натаха, изголодавшаяся по звукам, оказалась в эпицентре пронизывающего её грохота. Импозантный хозяин подошел к микрофону и запел. Муж колотил по барабанам, не всегда попадая в такт, но солист умело подсказывал. Маракас, никому не мешая, звенел сам по себе.

Все длинное лето они провели в таких вот посиделках, а когда приезжал Егор, он с удовольствием брал гитару или гармошку и вливался в их деревенский ансамбль.

Консерваторские три класса давали о себе знать, сынок мастерски мог подобрать любую мелодию. И каждый раз лениво отчитывал мать: "Как ты могла разрешить мне бросить музыкалку?"
- Но ты так умолял! - моргала расстроенная Наташа.
- Но ты же МАМА! Ты же могла заставить!
- Не могла! Мне было так тебя жалко с этим Шнитке!
Они продолжали спорить, и Натаху мучало, что ничего уже нельзя исправить.

- А любовь, как со-о-о-он, стороной прошла! - выводил тягучий "медляк" семидесятых совсем не молодой солист.

И солнечный натахин маракас весело стучал не в такт.