айлавъю

Скворцова пришла к Степановой в гости.
У Степановой был финансовый кризис, поэтому угощала Степанова чаем и сушками. Сушки Скворцова любила.
Скворцова макала сушки в чай, много курила и беспрерывно трындела.
- ...и вот прикинь, это она мне такое говорит, овца галимая. Она. Мне. Не, ну вообще нормально так себя вести? Да если б не я, чё бы они делали всем своим отделом, сидят там, куклы крашеные, колготки на жопах протирают, получают больше меня. Конечно, мне же денег не надо, зачем птицам деньги, птицы себе колготки не покупают, птицы второй год джинсы с барахолки донашивают, маникюров не делают, стригутся у подруги Степановой, херово прямо скажем стригутся, зато забесплатно по старой дружбе... кстати... глянь, как обросла, надо чё-то с этим делать срочно, стыдно уже с такой мочалкой на голове на работу ходить, но я смотрю ты не в духе сёдня, так что и хрен бы с ним, в другой раз. А, ну так вот. Короче, говорит она мне это, а я такая стою и думаю...
Степанова смотрела в окно и вздхала. На днях Степанову бросил очередной хахаль, с работы её сократили, ребенок нахватал в школе колов, кошка опять ходит беременная, а в сортире сломался сливной бачок.
- Скворцова, ты меня любишь? - спросила Степанова, и в её голосе хлюпнула безнадёжность.
- Ты чё, дура что ли? - не особенно удивилась Скворцова. - Конечно люблю. Ну и вот, короче...
- Нет, скажи, ты правда меня любишь? - не унималась Степанова.
- Блять. Ты чё, нерусская? Люблю, говорю. Лю-блю. Да. Может, еще в ушко поцеловать - для достоверности?
- Я верю, - сказала Степанова и умиротворённо улыбнулась. - Ну, так и что ты, говоришь, ей ответила?