Путешествие

Мы еще часа два поднимались вверх по реке. Лисовский предложил причалить и отдохнуть. Я смотрел на Наташу. Она впала в какое-то забытье, приоткрыв свой сочный рот, вид которого вызывал во мне бурю эротических фантазий. Мы перетащили вещи на берег, Лисовский молча стал разжигать костер. Наташа разделась, чтобы позагорать, ничуть не стесняясь меня и Лисовского. Она была естественна во всех своих проявлениях; казалось, ее абсолютно не трогает то, что красота ее совершенного тела сильно возбуждает мужчин. Она была почти аутичной девушкой, совершенным интровертом, но с ней было чрезвычайно комфортно. Словно она ангел. Лисовский очень серьезно утверждал, что у нее вокруг головы сияющий нимб. Слыша это, Наташа обычно застенчиво улыбалась. Я нимба не видел, но почему-то верил Лисовскому.
Наше медитативное путешествие погрузило меня в состояние блаженной отрешенности, поэтому мне легко удалось подавить позывы к эрекции, возникающие при взгляде на голую Наташу. Лисовский уже вовсю кашеварил, так что я уселся на пенек и принялся играть на своей маленькой дудке. Печальная мелодия поплыла над рекой, и Наташа приподнялась на локтях, обратив в мою сторону прозрачный взгляд серых глаз.
- Почему так грустно? – спросила она.
- Это все ты, - буркнул Лисовский. – Серега голову из-за тебя потерял, коварная ведьма.
- Ну никакой мужской солидарности, Витя! – возмутился я. Наташа хихикнула.
- У нас есть водка? Осталась?
- Осталась, бессовестная женщина. Зачем тебе?
- Хочется выпить, - беззастенчиво ответила она. Как всегда, впрочем.
- Фу, - укоризненно покачал головой Лисовский.
- Я не виновата, что взяли это пойло, а не вино. Говнюки.
- Фу! Ну, Наташа, радость наша!…
Я слушал их перепалку и пялил глаза на Наташу. Я не мог простить ей ее равнодушия. Я был уверен, что если я подойду, лягу с ней рядом и начну гладить и ласкать ее тело, она просто будет улыбаться, изучая меня сквозь густые ресницы. Я займусь с ней сексом, и она будет наслаждаться вместе со мной, но никогда, никогда не полюбит меня. Я откуда-то это доподлинно знал. Она никого не полюбит так, как женщина любит мужчину. Она не понимает того, что прекрасна и желанна. Не пользуется этим. Просто живет, как цветок. От рассвета до заката. Как та девушка, из «Ста лет одиночества» Маркеса…Не помню, как ее звали. Она ходила голая по дому, не обращая внимания на гостей, на то, какое впечатление производит ее небесная красота. Кажется, она вознеслась на небо… да. А Наташа?
       - Серега, все готово, - вывел меня из раздумий практичный Лисовский. Свою порцию он смолотил раньше всех и принялся колоть дрова. Не может человек без дела. Я смотрел, как под кожей его широкой загорелой спины ходят тугие мышцы, как с методической точностью взлетает и опускается вниз бронзовая рука, перетянутая на запястье плетеным кожаным браслетом. Наташа тоже смотрела, и мне даже показалось, что в ее обычно отсутствующем взгляде мелькает восхищение. Это меня задело. Я не был так по-античному красив, как Лисовский. Видимо, почувствовав наше концентрированное внимание, он воткнул топор в полено, и обернулся через плечо, обжигая пронзительным бирюзовым взглядом. Я проморгался. Черт возьми, кажется, я на Олимпе. Со мною рядом Аполлон и Афродита.
- Серж, вот что ты так сидишь? Понятное дело, человек может часами наблюдать три вещи…
- …Огонь, воду и работающего товарища, - расхохоталась Наташа, перебив его. – Сережа, и правда. Палатку, что ли, поставь. Я посуду помою.
- А мы что, здесь остаемся? Дальше не поплывем? – изобразил я дурачка. По всей видимости, это получилось у меня весьма талантливо, и Лисовский захохотал вслед за Наташей.
- Не дури, берись за дело. Потом, может, покурим… а?
- Да я как-то не знаю. Уже не лезет. Растоманы проклятые.
- Можно гашиш.
- А без этого никак?
- Водка?
- И без нее?
- Серж? Ты стал совсем паинькой… шучу. У меня и в мыслях ничего такого не было. Да и в рюкзаке.
- Тогда хорош трепаться.
- Ты сегодня необычайно зол, Серый.
- А я вообще злой. Не заметил за столько лет?
- Скрытые неудовлетворенные желания со временем превращаются в фобии, рождающие комплексы, и, как следствие, депрессии, а то и маниакально-депрессивный психоз.
- Не умничай, милый, тебе не идет, - рассмеялась подошедшая Наташа. Она была одета, хвала Господу, а то мои нервы накалились до предела. – Что у тебя за скрытые желания, Серж?
- Да нет у меня никаких скрытых желаний, - угрюмо пробурчал я, и начал разбивать палатку.
Заходящее солнце окрасило воду в багряный цвет.
- Словно кровь…- завороженно сказала Наташа, глядя на реку. В ее золотых волосах плескалось пламя. Глаза стали совсем прозрачными, бессмысленными. Нездешними. – Хочу искупаться.
Мы с Лисовским сидим бок о бок и курим, смотря, как Наташа медленно раздевается, входит в воду, ныряет, взмахнув огненной гривой роскошных волос, выныривает… По загорелой глянцевой груди стекают капли, будто лаская прикосновением ее упругую кожу. Мы смотрим за ее игрой, как за игрой русалки, она не наша, не из этого мира. Лисовский мечтательно прикрывает длинные золотистые ресницы, улыбаясь своим мыслям. Кажется, вместе с сигаретным дымом в вечернем воздухе тает моя душа. Мое сердце рвется на части медленно-медленно, мучительно. Угораздило же влюбиться в инопланетянку.
- Красивая она, да? – бархатный голос Лисовского вернул меня к жизни.
- Наташа? Да… ослепительно.
- Я про реку, - улыбнулся он.
- А. А я про Наташу, - тоже улыбнулся я. – Не понимаю, как ты можешь хранить такое каменное спокойствие.
- Она же холодная, как рыба.
Ту мне в голову закралась неприятная мысль. Я никогда не замечал, чтобы Лисовский активно интересовался женщинами. Неужели он…? Такой? Не верю!
- Не, я не люблю мужчин, - ехидно усмехнулся он, как всегда прочитав мои мысли. Интересно, что читал он исключительно самые поганые мыслишки. До возвышенных не добирался.
- Просто я еще не встретил ту, кого ждет мое сердце.
- Ого. Какой пафос!
- Ну почему же, - ничуть не смутился Лисовский.
- Ну как-то так вычурно выражаешься… «ту, кого ждет мое сердце»…
- Дурак ты, Серега.
- Прости. И ты хочешь сказать, что не…
- Почему же, хочу. Иногда, особенно утром. В палатке. Когда она закидывает на меня ногу и трется коленом о мой член. Как-то так случайно у нее получается. Очень приятно. С тобой она так не делает? Вот в такие минуты мне хочется ее разорвать, но ты рядом и это мешает. Хотя мы могли бы вместе. Мне кажется, она была бы не против… - видимо, мое лицо приобрело такое выражение, что Лисовский не выдержал и гомерически захохотал.
Я не знал, расстраиваться ли мне или смеяться вместе с ним. Кажется, у него случилась истерика. По его смуглым щекам покатились крупные слезы, которые он тщательно смаргивал и вытирал кулаками, но продолжал трястись от смеха. Я фыркнул и снова закурил. Наташа, услышав хохот Лисовского, на миг замерла, встав на мели, как совершенная статуя в ореоле лучей заходящего солнца. Даже отсюда я видел, что ее губы тронула улыбка. Она помахала нам рукой. Я махнул в ответ.

Костер бросал на лица Наташи и Лисовского причудливые пятна оранжевого цвета, вспыхивая в зрачках красноватыми всполохами.
- Расскажи сказку, Натуленька, - попросил вдруг Лисовский.
- Да, отличная идея, - с энтузиазмом поддержал я. Разогретые водкой, подбодренные ночной прохладой, мы вслушивались в звуки ночного леса. Теперь хотелось послушать Наташин голос. Она всегда выдумывала что-нибудь необычное.
- Ладно, - она уселась в лотос, так, что ее округлые гладкие колени выступали из полумрака. – Красавица шла под дождем и не понимала, - начала Наташа, - почему столько мужчин вокруг и никто не предложит ей зонт. Мокрые волосы облепили голову, в туфельках хлюпало, а глаза спасала лишь водостойкая тушь, и равнодушие мужчин было катастрофически не понятно, - она помолчала, глядя сквозь пламя прямо мне в глаза. Только сейчас я заметил, что широкая ладонь Лисовского сжимает ее руку. Укол! Ох, как неприятно… - То ли они считали, что она уже промокла, и смысла спасать ее нет, то ли она больше не была красавицей, - улыбнувшись, сказала Наташа. Лисовский рассеянно перебирал ее тонкие пальцы. Почему я не могу вот так, просто держать ее за руку?! – Сереж, ты не слушаешь.
- Слушаю, слушаю, продолжай, пожалуйста, - я нервно схватил пачку с сигаретами. Губы Наташи снова тронула улыбка.
- То ли не было дождя, мужчин и зонтов, не было красавицы, не было улицы, по которой они шли, города, где они жили, страны, чей язык был понятен им лучше остальных, континента, планеты… - Наташа опустила ресницы, помолчала. – А была только бесконечная пустота, - наконец, продолжала она, - в которой бесцельно существовал один вопрос: почему?
«Почему? ПОЧЕМУ?» - эхом отозвалось в моей голове. Ее пронзительный взгляд прошил мою душу, словно игла швейной машинки, впечатывающая в толстую ткань стежок за стежком, стежок за стежком…
- Это все?
- Да, Витя, все, - она подняла брови – такое милое виноватое выражение получилось!
- Нэ густо.
- Почему же. «Густо», кажется, по-испански выражает что-то приятное, что нравится, так?
- Ой, Серж, опять ты со свой этимологией, демагогией, тавтологией! Сил нет!! – Лисовский подбросил в огонь хвороста, и рыжее пламя взметнулось вверх.
- Ну просто все умные слова вспомнил, которые знаешь. Зачем ты его обижаешь? Вот мне, например, интересно, - вступилась за меня Наташа. Я благодарно на нее посмотрел.
- Ну, ладно, ладно, извиняюсь, - Лисовский дернул головой, откидывая с лица белые пряди отросших волос. Этот жест обозначал, что он начинает злиться. Только с чего ему злиться, я не понимал. И вообще хотелось спать. Ночь рядом с Наташей в сознательном состоянии заставляла мой организм сильно мучиться. Уж лучше уткнуться в стенку палатки, отгородившись от нее могучим телом Лисовского, на которого она с таким удовольствием закидывает свои ноги…

Посреди ночи я проснулся от довольно-таки явной возни рядом.
- Холодно, - жалобно сказала Наташа эротичнейшим своим голосом. – Витя, холодно, пусти меня в середину!
- О, - только и промычал Лисовский.
Было темно, хоть глаз выколи, и действительно очень прохладно. Я ощущал это даже в теплом спальнике. В течение минуты я, притворяясь спящим, вслушивался в происходящие рядом метаморфозы. Наверное, перебираясь в середину, она обязательно терлась о Лисовского, перекатываясь через него, глядя лицо длинными волосами. Очутившись рядом со мной, она заерзала, как зверек, устраивая себе место. Я весь напрягся, даже сквозь спальник чувствуя разряды электричества.
Я замер, как будто эрегированным был не мой член, а я сам весь был эрегированным, твердея и наливаясь свинцовой тяжестью. Ты эрегируешь мое вялое мягкотелое существование, Наташа… Лисовский прыснул. Сукин ты сын. Совсем забыл, что он читает все мои поганые мыслишки. Вернее, не учел, что он, возможно, еще не успел заново заснуть. Впрочем, вскоре и он задышал глубоко и ровно. Как Наташа, уткнувшаяся пушистой головой мне в грудь.

Я проснулся, когда в палатке уже никого не было. Пахло костром. Еще был слышен плеск и смех. Я пробрался к выходу, высунул голову наружу, наслаждаясь чистотой утреннего воздуха. Наташа и Лисовский плескались у берега, голые, загорелые, прекрасные. Я уселся на облюбованный мной еще вчера пенек и закурил, наблюдая за ними, наблюдая свою нелепую, мучительную, глупейшую и страшную ревность.
Она вставала ему на плечи, он опускался под воду и, оттолкнувшись сильными ногами ото дня, бросал ее вверх. Получалось довольно высоко: она даже успевала перекувырнуться в воздухе и камнем летела в прозрачную воду.
Заметив меня, они прекратили свою игру; Наташа подплыла вплотную к Лисовскому, обвила его шею рукой и что-то зашептала в ухо, после чего в мою сторону был направлен коварный взгляд двух пар алмазных глаз, из которых, казалось, брызгал свет.
Я перестал смотреть в их сторону; явственное переживание того, что в эту самую минуту их тела соприкасаются, заставило меня болезненно дернуться. Впрочем, долго индульгировать мне не дали. Как черти, выскочив из воды, они кинулись ко мне, схватили в охапку и уволокли за собою в воду. В первую секунду у меня от неожиданности и холода перехватило дыхание; но я не стал выныривать, а, напротив, ушел в глубину и поплыл на середину реки.
Плаваю я отлично, под водой могу пробыть достаточное количество времени, чтобы остальные смогли запаниковать.
Рассекая упругую прохладу, обхватившую мое тело, я с наслаждением представлял их встревоженные лица. Однако триумфу моему не суждено было состояться. Спустя несколько секунд мимо меня вихрем пронесся Лисовский.
Я вынырнул. Его нахальная рожа показалась над водой чуть позже, далеко за тем местом, где мои легкие не выдержали и потребовали воздуха.
Наташа дико хохотала; Лисовский показал мне язык. Мы вместе поплыли к берегу, где я схватил Наташу за ноги и уволок на дно.
Мы еще побесились, веселясь, как полнейшие и счастливейшие придурки. Потом, тресясь от холода, пили водку, укутавшись в спальники. Кажется, только теперь я начинал понимать, осознавать то тонкое, бессловесное, но такое прекрасное, что связывало нас троих. Простое слово дружба мнилось мне слишком грубым, к тому же я бесконечно желал Наташу. Но все же мы были вместе, втроем, в то короткое лето, оставшееся в моей памяти светлой лентой сверкающей реки, золотом волос, бронзой литых тел - ее и Лисовского.