Неправедная

Медленно, очень медленно деревня просыпалась. Утро давалось тяжело. Накануне всю ночь гуляли на свадьбе. Молодежь кутила почти до рассвета. Пили по-обычному, с охотой и через силу. Благо, сивухи было порядком. Достали, как и обещали.
Петька проснулся случайно. Приснилось, что он так и остался висеть на собственном заборе, до которого он вчера еле дополз… или довели…Думать, а уж тем более размышлять было совсем невмоготу. В общем, в горле пересохло. Главное теперь было добраться до умывальника… Эх Людка, Людка. Зачем ты так? А видишь как все обернулось то? До свадьбы твоей дожил…
Разговор с самим собой ухудшил и без того плачевного внутреннее состояние Петьки. Добравшись до умывальника, он вдруг услышал слабый стук в окно.
- Занято! – непонятно к чему бросил он
-…Петь, открой…
Петька мигом оказался у двери. Точно – на пороге стояла Людка. Собственной персоной, все еще в подвенечном платье, заляпанным чем то, похожим на …. Он не успел додумать, услышав знакомый до боли голос.
- Ну что ты, так и будешь смотреть на меня? Не насмотрелся вчера поди. Может впустишь, в дом то?
- Иди отсюда Людка, - язык с трудом выворачивал предательские слова – Зачем пришла то? Ты сейчас с Витей быть должна. Жена же вроде как. Законная. Забыла что ли?
- Ох ты!- так и не дождавшись приглашения, она легонько втолкнула его в дом , - какой ты у нас «справедливый», «законный», - поди всю ночь думал о том, где справедливость то?
- Не трави, Людка! Мне жизнь сломала, себе…так теперь и Витьке решила?
-Да пошел ты! Виноватую решил из меня сделать? Легко небось на душе то? Да все вы мужики из одного дерьма.
- Вот. Вот оно. Полезло наружу. Вот она личина то твоя,- все мужики, без разбору, все для тебя – козлы.
- Не понял ты Петь, так ничего и не понял.
- Может так. Ладно, Люд, иди домой. Щас деревня вся на уши встанет. Ты иди давай, пока беды не приключилось.
-…. Не могу я без тебя, Петь, - прошептала она неслышно, а потом в голос, почти воем – Не могу, ты же знаешь!
- Что ж ты делаешь… - почти выплевывая слова процедил он сквозь зубы.
- А назло. Судьбе назло. Себе назло. Недостойна я , понимаешь?
- И что ж теперь делать то? Так и будешь по дворам бегать?
- Чего ж по дворам то? Я к тебе только…
Больше он не мог вымолвить ни слова. Жалко было. Всех. И себя, и ее , и Витю. Так жаль, что даже зубы стиснул. Люда заметила и чуть поддавшись вперед обняла его. Крепко, сцепив руки на его спине. Прижалась телом до боли в костях.
Петя даже не сразу понял что произошло дальше. Только и успел, не отпуская ее, запереть дверь…
Людка с детства была обделена вниманием, мать бросила ее на воспитание бабки. А та, с поводом и без, поколачивала внучку. Не от хорошей жизни конечно, скорее от злости. А злости было с лихвой: по молодости бабка была девкой очень красивой – вся деревня заглядывалась, столько женихов было . Только вот так полюбить никого и не смогла. Не дано ей видимо было. А если притронется кто из парней – как ошпаренная отскакивала. Почуяв беду родители выдали ее поскорее замуж за парня с соседней улицы, тракториста. Хороший был парень, непьющий, работящий. А с ума от любви сходил… роман написать можно было. Только вот ей все противно было. Даже ложилась она с ним раз в месяц, если не реже. И то через силу. Вобщем , не выдержал он – сбросился в реку. А она осталась с дочерью на руках. Думала хоть эту кровинушку свою полюбит - не получилось. До того иногда сердилась на нее - в сарай запирала, чтобы не удушить. Годы шли – высохла она совсем – в сорок выглядела уже на все шестьдесят. Дочь при первой возможности в город уехала. Так и не вернулась оттуда. Не звонила. Не писала. Только вот однажды появилась, и с порога : «Не получилось у тебя со мной мать, - попробуй вот с ней – считай что второй шанс судьба тебе дала» - и исчезла, оставив двухлетнюю Людку посреди комнаты. Так и стали они жить вместе. Однажды, не выдержала бабка и ударила Людку. Четыре годика ей было. Тарелку разбила случайно. Ударила – и поняла вдруг – что легче ей стало. Да так легко , как никогда за всю свою непутевую жизнь. Вот и стала она душу отводить.
Людка с того времени стала иногда заикаться, да в сарае частенько запираться.
А через три года в соседней деревне школу открыли. В двух верстах почти по дороге -полверсты через лес. Да и то не лес, а лесок скорее. Людка ничего не боялась. При первой возможность мигом исчезала из дома.
В школе Людка чувствовала себя совсем по-другому. Была заводилой и душой компании. В классе восьмом , как и надобно в деревнях, расцвела не по-детски. И вроде бы взрослеть ей как и положено, только слишком уж запал на нее учитель по биологии. Странный такой мужичок. В деревне своей его не сильно любили, - чудной он какой-то был. На женщин не смотрел особо, а уж тех то было в деревне – одних вдов – целая улица. Да и с мужиками тоже общего языка не находил. Запрется в доме - и сидит. Читает шибко много.
Вобщем, как видел он Людку в коридоре школы, так и бледнел сразу. А однажды, не выдержал видимо, пошел за ней – крадучись, тихо - до перелеска. Что то дикое, животное чувствовал в тот момент когда позвал ее по имени. Доли секунды хватило Людке чтобы понять что в этот самый момент произойдет что то неисправимое и как-то не по себе ей стало – словно смирилась, словно так оно и должно было быть. Позже только вспоминала как тихонько завыла - заскулила. Позже, справившись с нею, отнимая от лица искусанную в кровь ладонь, так и оставил он ее лежащую на животе. Больше его в деревне не видели – кто говорил, что утопленника нашли через неделю, кто говорил, что уехал учитель.
Людку тогда в лесу нашел случайно, спустя шесть часов, старшеклассник, сидящую на голой земле, в ворохе листьев, с грязными коленками, пообобранными под самый подбородок. Он донес ее до дому на руках. Худенькую, дрожащую. Только не к бабке отнес – молва о ее методах воспитания была известна всем в деревне, и вряд ли на этот раз она бы снизошла до жалости к внучке, - отнес к себе. Отхаживал ее сам. Как родную. Оказалось, что зовут его Петей. Знать ее - не знал до того самого дня. Даже в школе не видел. Но после - не мог уже оставить ее. С тех пор прилипла к нему Людка как банный лист. Ни на шаг не отставала. Даже жить у него хотела остаться. Тут уж мать его заверещала, будто посадят не миновать ему тогда тюрьмы, - за растление.
Людка сама не могла понять, как и что теперь делать. С того дня повзрослела она лет на десять. По-другому на жизнь свою взглянула. Поняла что теперь у нее роднее Пети никого нет. Так и порешила, что не отпустит его никуда от себя. А через месяц узнала что беременна. Да как узнала. Почти последняя. Петька тогда пришел к ней домой, позвал на улицу, обнял крепко и стоял так, как к земле прирос. У нее уже кости стали трещать. Только и успел сказать – «Держись Людка». Дома уже ждала бабка. «Дождалась я, - все думала - когда ж и ты в подоле принесешь – не могла же ты от матери своей отстать. Так хоть Петькин бы был – а так…насильника-урода – так и родится уродом. Так что собирай-ка ты милая вещички свои и иди куда глаза глядят. Хватит. Отмучалась я . Помучайся и ты теперь».
Наутро Людка, собрав сумку отправилась на поиски матери. В город.
Петя узнал слишком поздно о том, что произошло в доме Одинцовых. Слишком поздно, чтобы остановить молодую девушку, опоздавшую на единственный автобус, курсирующий между большим городом и маленькой деревушкой, слишком поздно, чтобы помешать ей сесть в первый попавшийся грузовик, шедший в том же направлении. Он словно чувствовал, что судьба еще не успокоилась. Терзаемый этой мыслью, одолжив у отца старенький «москвич», он отправился на ее поиски, уверенный в том , что до города она так и не добралась. Как ни странно, она действительно не добралась до города. Все оказалось еще хуже, чем в тот день, посредине леса. Грузовик все ехал и ехал по унылой монотонной дороге. И не было конца и краю пути, пока вдруг ее осенило, что они давно уже свернули с основной трассы. Сжавшись от страха, она впервые внимательно разглядела водителя. Лысоватый, невысокий мужчина, - ничего подозрительного, - может все это страхи, которые так и носит она с собой.
- Послушайте. Высадите меня здесь. Мне дальше не нужно. – она не узнавала свой голос, - обреченный, отчаянный.
Водитель впервые повернулся к ней. Она уже видела однажды этот холодный блеск в глазах. «Неужели снова? Как же так?»… последнее о чем она подумала, о том, что снова хочется завыть…
На этот раз Петя не сразу ее нашел. Только через пару дней он узнал о том, что Люду нашли выброшенную, избитую до полусмерти в каком то овраге в тридцати километрах от их деревни какие то случайные проезжие, - отвезли в больницу. Почти сутки врачи боролись за ее жизнь. Ребенка спасти не удалось.
Петя решил, что если она выживет – никогда больше не отпустит он ее. Сидя у ее койки, в больнице, он молился. Впервые в жизни, по-настоящему. Потому как чувствовал, что если ее не станет, не останется в нем больше ничего человеческого – ни веры бога, в жизнь, в добро. Через месяц Люду выписали. Но это уже была не та девочка, что постоянно цеплялась за его сильную руку, повисая на ней, не та девочка, что так преданно заглядывала в его глаза. За всю дорогу обратно в деревню она не произнесла ни слова. Только попросила остановиться у бабушки. Там и сошла. С того момента она практически не выходила из дому. Избегала всех. Петьку особенно. Он сходил с ума , подкарауливая ее у дома, у колодца, везде – где она появлялась . Так прошло несколько месяцев. Наступила зима. В первый же месяц заболела бабушка. Обычная простуда повлекла за собой осложнения. Словно предчувствуя исход, Людка не отходила от больной ни на секунду. Вся ее горечь, боль, невысказанная и нерастраченная любовь обволокли старушку , словно теплое мягкое одеяло. В последние секунды своей жизни старушка улыбалась. Но говорить ей было уже сложно – так и не смогла признаться внучке, что все-таки полюбила ее. В тот самый момент когда выгнала ее, поняла что лишилась самого дорогого в своей жизни. И сейчас, умирая, осознавая что не одна, и что здесь рядом человечек, кровинушка, которой будет не хватать ее, которая будет плакать, горько и искренне плакать на ее могиле, - она была счастлива.
Так Людка осталась одна. С Петей она так больше и не встречалась. Только вот стала в город ездить частенько. Плохая слава о ней ходила. Только ведь каждый выживает как может. А уж ей то - сама дорога была прописана. Кому она нужна то теперь с таким багажом. Петя так и не смог понять почему все так вышло. В чем была его вина. Так и не смог понять, что не захотела Людка ему жизнь портить, стыдно было в глаза ему смотреть – не то, что словом обмолвиться. Тогда в машине, возвращаясь из больницы, поняла что любит его больше жизни, как и то поняла, что проклята, не просто судьба ее оба раза в одну и ту же яму забросила, - видно путь у нее такой – неправедный. Тогда и решила - не видеть больше, не слышать, не думать о Пете. Так и обрубила.

Петька обнимал ее, понимая, что больше ее не отпустит. Так как решил много лет назад. Не отпустит, не разожмет рук - со всем ее багажом. С Витей. С подвенечным платьем. Он не отпустит ее . Никогда.