День рождения провокатора

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ПРОВОКАТОРА


1


Витя Проклюшкин весь день слонялся по двору, показывая своим видом, что ему нечего делать – лишь бы перехватить у кого-нибудь стольник на бутылку. В душе у него горело так, что хотелось сорвать любой огнетушитель в подъезде и залить им нутро. Огнетушители не были плодом его воспаленного с похмелья воображения – они на самом деле краснели по углам на последних этажах дома, который выделялся на улице своей необычной планировкой, считался дорогим, и в котором Витя проживал со дня его заселения еще при советской власти. Тогда сантехникам давали квартиры в любых домах.
С тех пор прошло почти двадцать лет. Одни семьи в доме богатели, другие совсем обнищали. Витя относился к числу последних. Он беспробудно пил, в его квартире сгнили все краны и трубы, ванна заржавела, раковины пошли трещинами и текли. С утра до вечера в этом бомжатнике гуляли компании, и непонятно было, на что - Витя уже давно не работал сантехником. А так, шустрил на подхвате не за зарплату, а за какую-нибудь подачку от начальницы ЖЭКа Нины Васильевны Угревой. Но, несмотря на беспробудное пьянство, бывшего сантехника не прогоняли из жилконторы совсем, и он каким-то образом сумел пережить ее многочисленные реорганизации, банкротства и возрождения. Можно сказать, с Ниной Васильевной они были ее ветеранами.
Проклюшкин уселся на скамейку в просторной беседке и издали разглядывал белые листочки, расклеенные на всех восьми подъездах. Это сделал он, но никто из жильцов не должен был догадаться. Начальница ЖЭКа поручила ему странное, непривычное для него дело – у Вити не было даже клея, чтобы прикрепить бумажки к дверям. И муки, чтобы сварить клейстер. Муку жена держала в своей комнате под замком, к себе она не пускала мужа, и он в бессильной ярости каждый вечер долбился в ее дверь табуреткой, требуя выдать хотя бы буханку хлеба для своих товарищей. Он считал, что жена в вечном долгу перед ним - ведь это ему государство выдало квартиру в таком дорогом доме. Однако супруга не испытывала никакой благодарности и жила себе на таких же правах, как и муж – квартиронанимателей: у них не было денег, чтобы ее приватизировать, и жилье принадлежало теперь муниципалитету.
Таких квартир в доме было семь. В них обитали или такие же алкоголики, как Проклюшкин, или те, кто не сумел пристроить вовремя детей. Там жили матери, отцы сыновья, дочери, зятья, снохи и внуки. Они грызлись между собою, ненавидели весь белый свет и постоянно судились с жилконторой, требуя ремонта за государственный счет. Особенно любила ходить по судам Любка Васькина, шестидесятилетняя пенсионерка, мать многочисленного семейства, горластая толстая баба с ужасно несимпатичным лицом.

2

Вот из-за ремонта и сидел теперь Проклюшкин в беседке, ерзая тощим задом по холодной лавочке. Ему этот ремонт был на фиг не нужен, но Угревая вызвала его к себе в кабинет и приказала развесить объявления о проведении общедомового собрания. А потом еще велела раззадорить жильцов на капитальный ремонт.
-Особенно упирай на крышу,- приказывала она,- говори, что кровлю чинить будем за государственный счет, понял?
-Правда, что ль?- засомневался Витя. За долгие годы работы в ЖЭКе он привык ничему не верить, никаким обещаниям, особенно, если их давала Угревая. За двадцать лет в его доме не починили ни одной трубы, а когда случалась пробка, сантехники их просто рассекали топорами, прорубали «мышей», как они называли дырки, через которые потом из канализационных труб растекалась зловонная жижа по всему техподполью.
-Тебе-то что? Ты скажи - если на бутылку получить хочешь…
-А дашь?- неуверенно спросил Проклюшкин.
-Дам.
Вот он и развесил бумажки на подъездах и теперь смотрел издали, как соседи их будут читать. Но они не читали, а пробегали мимо, не глядя на листочки. Проклюшкин даже расстроился – не обломится ему поллитра. И тут к нему на скамейку подсела сухонькая, со сморщенным противным личиком бабка. Варвара Заславская. Она хотя и не пила, но была личностью куда более темной, чем Проклюшкин. Двадцать лет на весь двор без устали твердила о том, что дочь репрессированных родителей, жила с малолетства в детском доме и теперь имеет все льготы, предназначенные репрессировнным. Она одна занимала большую трехкомнатную квартиру, потому что ее сын, невестка-немка по происхождению- и внук давно проживали в Гамбурге. Старуха по полгода пропадала там же, а на побывках в родном доме не переставала мутить воду. Особенно перед выборами или вот как теперь – перед капитальным ремонтом.
Она постоянно якшалась с какими-то депутатами, по их распоряжению ей сделали в квартире ремонт и даже покрасили подъезд.
-Сидишь?- спросила Варвара, подергивая остреньким синеватым носиком.
-Сижу. А что делать-то?- ответил неохотно Проклюшкин. Он боялся, что старуха станет просить его подвернуть какой-нибудь кран на кухне. А еще больше опасался, что она вдруг догадается, кто развесил объявления.
-Скоро в нашем доме капитальный ремонт будут делать. Вот радость-то!- продолжала Варвара.
-Да на хрена? Тебе уже все сделали…
-Так то мне, а то всем. Побегу собрание собирать, вон и объявления уже кто-то развесил.
-А кто?- спросил Проклюшкин с интересом.
-Наша инициативная группа.
-Какая-какая?
-Такая. Ини-циа-тив-ная.
-И много вас?
-Много. Всех не сочтешь!.
-Кто ж вас назначил?
-Никто. Мы сами вызвались,- похвасталась старуха.
-А что, и вправду ремонт бесплатный?
-Конечно. Ну малость если заплатим…
-Это какую же малость?- в голосе Проклюшкина послышалась тревога.
-Ну по пятьсот рублей, кажется…
Проклюшкин встал со скамейки и направился в ЖЭК, который находился тут же, во дворе. Он долго ожидал начальницу, а когда та пришла, спросил, с волнением мусоля в губах незажженную сигарету:
- Нина Васильевна, там наша Варвара говорит – платить
за ремонт-то придется. По пятьсот рублей.
- А что, много это?- усмехнулась Угревая.
- Да хоть много, хоть мало, а у меня нет. И баба не
работает, на больничном. Ей недавно операцию на женских органах сделали, все вычистили, как есть. На работу больше не ходит, так что денег у нас нет.
- Тебе поменьше ее табуретками надо было трахать.
Тогда работала бы, и деньги были. Но не волнуйся ты так, у тебя же квартира муниципальная. За тебя муниципалитет заплатит. Тебе главное – на собрании словечко ввернуть – нужен, мол, ремонт в техподполье. А то дом сгниет. Тебе поверят, ты ведь какой- никакой – специалист. Так что иди. Готовь свою речь. Потом за бутылкой придешь.
Витя пошел к себе домой и лег спать. А жена очень удивилась – что это муж такой тихий? «Может, заболел и подохнет?»- с надеждой подумала она.

3

Вечером жильцы возвращались с работы и читали расклеенные на подъездах объявления. А по двору бегала сморщенная Варвара и зазывала всех на общее собрание под крышу беседки. Ей помогала Любка Васькина, пугая уставших соседей своим злым некрасивым лицом. Они смотрели на нее и думали : как этой страшной неказистой женщине удалось выйти замуж и родить детей? А догадаться - как- можно было- ведь квартиру в этом доме при советской власти Любка получила, вот и приманила на нее мужчину, который хотя и сумел вселиться в хороший дом, но проклинал каждый день своей жизни в нем.
Жильцы неохотно тянулись в беседку. Там за столом уже сидела Любка, разложив перед собой какие-то бумаги. Оказалось – договор о техническом обслуживании дома с управляющей компанией, к которой принадлежал ЖЭК, руководимый Ниной Васильевной Угревой. Любка нервно мусолила листы и злобно глядела в какую-то точку перед собой. Потом вдруг крикнула:
- Сколько можно терпеть это безобразие? Крыша
двадцать лет течет. У меня квартира сгнила. Пусть делают капитальный ремонт!
- Сделают, сделают,- закивала Варвара,- нужно только
избрать старшего по дому , по подъездам и подписи поставить под протоколом.
В этом доме жили в основном обеспеченные и занятые люди. Они имели семьи, работу, у большинства было высшее советское образование, которое не мешало им торговать на базаре , покупать дорогие иномарки и делать в квартирах евроремонты. К вечеру все они уставали, как собаки, и им не хотелось торчать во дворе целый вечер по неинтересному для них поводу. Жильцы нетерпеливо переминались с ноги на ногу, ежились под порывами холодного осеннего ветра и нетерпеливо посматривали на свои окна. В дебаты не вступали и не слушали выступающих.
Между тем Витя Проклюшкин с удивлением заметил, что в собрании активно участвуют не только сморщенная Варвара и Люба Васькина, которые привыкли разевать рот по любому поводу, но и те жильцы, которые обычно презрительно относились и к ним, и к нему, и к его друзьям из этого же дома и даже старались не здороваться. Витя знал, что они – чиновники, работают в городской управе.
«Странно,- подумал Проклюшкин,- эти-то с какой стати развыступались? У них квартиры давно в порядке, трубы пластиковые, унитазы импортные, в окнах - стеклопакеты. Им вроде вообще все до фени всегда было, их и не видно во дворе. А тут выползли… К чему бы это?»
Он тоже было хотел сказать заготовленную речь из двух слов, но вдруг в разговор вступила учительница из четвертого подъезда. Она была уже в годах, выхаживала парализованного мужа, который по вечерам гулял со своей охотничьей собакой, тащась у нее на поводке.
-Простите,- сказала она и ядовито улыбнулась,- а сколько все-таки мы будем платить за этот самый капитальный ремонт?
-Пятьсот рублей…- быстро затараторила морщинистая Варвара.
-Что значит – пятьсот рублей?- настаивала учительница.- Всего, в месяц, в год?
-Да ладно,- оборвала ее Любка Васькина, и некрасивое лицо ее побагровело,- будем еще из-за таких копеек здесь разговаривать! Главное, чтобы крыша не текла, а то пока спорить будем, деньги другим отдадут.
Вокруг зашумели, загалдели. Никто никого не слушал. И тут Проклюшкин встал, отряхнул брюки и сказал, хрипло, под Высоцкого, перекрывая шум:
- Ремонт надо делать!
Все удивленно замолчали и посмотрели на сантехника. Никто не ожидал от этого нищего подобного заявления. Да еще произнесенного так решительно. И богатеньким стало неловко – если уж этому пятьсот рублей не жалко, что же им мелочиться!
На этом собрание закончилось, и все разошлись. Через час по квартирам побежали морщинистая Варвара и Любка Васькина - собирать подписи.

4

Жильцы, не глядя, расписывались в протоколе, который даже не был заполнен. Но Варвара и Любка не давали никому опомниться, с порога кричали :
-Подписывайтесь скорее, а то опоздаем, деньги другим отдадут!
И все подписывались. Но учительница ставить свою подпись наотрез отказалась, а начала опять выспрашивать Васькину – что да как.
-У вас ведь неприватизированная квартира?- допытывалась она.
-Ну и что?- краснея, отвечала Любка.
-А то, что вы даже на собрании не могли присутствовать,- вы- не собственник. Вместо вас должен был придти представитель из муниципалитета, потому что собственник вашей квартиры муниципалитет. Поэтому я с вами и дел никаких иметь не буду, это незаконно.
-Ну тогда к вам Варвара придет,- упрямилась Васькина.- Что, пятьсот рублей жалко?
-А откуда вам известно, что это будет пятьсот рублей? Я, к примеру, знаю - сумма в двадцать раз больше.
-Да вы что?
-То. К тому же, за вас все равно муниципалитет заплатит, вот вам и все равно. А у меня муж инвалид…
-Ну тогда вам скидка будет…- ныла свое Любка.
Учительница заводилась все сильнее и крикнула:
-Да какое вам дело до моих скидок, до меня вообще? Я не желаю, чтобы кто-то заглядывал в мой карман и, более того, залезал туда. Я не собираюсь платить за тех, у кого крыша течет. Надо мной соседи текут, а я ремонт сама делаю. Да еще за техническое обслуживание плачу в жилконтору, никого не зову на помощь. Пусть и те, над кем крыша течет, хотя бы раз поднимутся наверх и посмотрят, что там течет.
-Это вы меня имеете ввиду?- изумилась Любка, которая ни за что не хотела уходить без подписи учительницы.
-И вас тоже, - воскликнула та и распахнула дверь квартиры.
Любка втянула голову в плечи и злобно пошла на выход. А учительница побежала в комнату к парализованному мужу, который тоже волновался, стараясь понять, в чем там проблема.
-Аллочка,- жалобно сказал он,- у нас опять просят денег? Все время просят денег, вот беда…
-Да вот, придумали капитальный ремонт делать на бюджетные деньги. И говорят, что задешево – по пятьсот рублей будут собирать. Но я не верю, что за такие копейки капитальный ремонт будут делать. Мы каждый месяц по шестьсот рублей платим жилконторе за текущий ремонт, а его никто не делает…
- Надо бы поточнее узнать, что к чему,- волнуясь,
сказал муж учительницы. Он очень боялся, что у жены не хватит денег на дорогие лекарства, которыми она потихоньку ставила его на ноги, беря дополнительные часы в школе. Хотя и была уже два года на пенсии.
Муж, хромая, пошел на кухню и начал перебирать газеты, которые целыми днями разносчики рекламы пихали в почтовые ящики. До выхода на пенсию он работал в одном из департаментов областной администрации и теперь по привычке внимательно изучал все опубликованные в прессе документы и даже хранил публикации под креслом на кухне. Покопавшись в куче газет, нашел нужную и протянул жене.
-Но это же рекламная газета кабельного телевидения!- воскликнула она изумленно,- разве там могут быть документы?
-Теперь все может быть,- махнул рукой инвалид.
Вместе они стали изучать рекламное издание и нашли-таки то, что им было нужно под заголовком : «Капремонт. Вопрос-ответ». Супруги принялись изучать статью, которую еще вчера и не заметили бы, а откинули в сторону. Чем дальше продвигались они по тексту, вникая в суть, тем больше волновались. Аллочка даже открыла пузырек с корвалолом и капала оттуда то себе, то мужу в мензурку. «Боже мой, боже мой!- шептала она, словно боялась, что ее услышит Любка, будто она стояла еще за дверью,- какой обман, какое изуверство! Посмотри, посмотри, что они пишут! Это же совершенно по-другому, чем говорили на собрании. Нас просто обманули! Как жестоко…»
Из газеты они узнали, что прежде всего в их доме должны были единогласно создать товарищество собственников жилья, но при этом отказаться от услуг управляющей компании и расторгнуть с нею договор. А уже потом подписываться под протоколом и в индивидуальных договорах.
-Смотри, что тут написано,- говорил супруг Аллочки,- если мы, положим, не захотим сообщить свои сведения, то управляющая компания найдет их в каких-то своих картотеках. Но тогда зачем им вообще наши подписи? Они же могут расписаться и за нас!
-И тогда…- схватилась за сердце Аллочка,- они могут приписать нам любое решение. Мы заплатим любые суммы…
-Именно!- воскликнул супруг.- Здесь говорится, что деньги на капитальный ремонт по принципу софинансирования с федеральной программой будут собираться с жильцов через дополнительную строку в счет-квитанциях на оплату жилья. С квадратного метра может быть и двадцать рублей, может быть и триста. Посчитай-ка. Сколько это будет всего?
Аллочка побежала за калькулятором, принесла и принялась нервно давить на кнопки.
-С нас могут вычесть за год до двадцати тысяч рублей!- выдохнула она.- Где мы их возьмем при нашем нынешнем положении? Даже если я пойду мыть полы, нам не набрать этой суммы.
-А платить все равно придется. Потому что это повиснет
долгом за квартиру , и его будут взимать по суду,- вот, здесь написано, - ткнул пальцем супруг в газету,- придут судебные исполнители и опишут имущество.
-Но так и до выселения за долги дойти может!- заплакала Аллочка.
-Да, какое уж там лечение, лучше сразу в гроб лечь,- вздохнул парализованный супруг, и собака его тоскливо заскулила у него под ногами.
-Надо что-то делать!- вдруг решительно воскликнула учительница.
-Да что тут поделаешь? Если мы не поставим свою подпись, все равно ослы нашего дома соберут две трети голосов и заставят нас платить!
-Ты правильно сказал – ослы! Они не поняли, о чем идет речь, я уверена. А если поймут, то сами откажутся платить. Я-то знаю, какие жадины живут в нашем доме. Иномарку за сорок тысяч долларов купят, а за ремонт двадцать тысяч рублей ни за что платить не будут. Привыкли жить на халяву при той еще власти…
-Дело не в этом, Аллочка,- возразил супруг,- я тебя уверяю – вся эта компания с капитальным ремонтом всего лишь очередной повод для жилищников еще раз залезть в карман к своим гражданам и к государству. И дело это непростое, как я понимаю. Деньги-то из федерального бюджета придут огромные. Переварить их в нашем городе не смогут никогда и ни за что. Они и сегодня даже наши платежи на текущие технические нужды используют всего на восемь процентов! Больше не могут. Потому что базы производственной нет. Даже ту хиленькую, что была – разрушили. Ты же видела, наш ЖЭК все свои мастерские под офисы кому-то отдал. Сантехников и слесарей выгнали. Да и зачем они - в квартиры им теперь строго запрещено заходить, мы сами тратимся. Так куда же еще-то денег совать? Хотя бы подумали об этом в правительстве-то. Конечно, может, только бюджету польза от этого будет? Ведь если экономика в городе совсем не развивается, а налоги, как пишут, в казну идут, то откуда-то деньги берутся? И школы работают. И больницы. И свет в домах есть. Живем же как-то!
-Да это понятно, берутся деньги из наших же карманов за квартплату,- прервала его жена,- что делать-то?
-Сопротивляться.
-Как? В партизаны, что ли, уйти?
-Вроде того. Давай мы напишем листовку, вроде прокламации, как в революцию. И разъясним народу, что к чему. Только расклеить надо поздно ночью. Чтобы ни одна душа не увидела. А то бабка Варвара увидит и донесет. Та еще провокаторша.
-Точное имя ты ей дал!- воскликнула Аллочка.- Да не одна она такая сука.- При этих словах муж изумленно взглянул на свою Аллочку.- Знаешь, наш бывший сантехник Проклюшкин, конченный алкоголик – а и тот кричал – даешь капитальный ремонт!
-Вот гаденыш неумытый,- в голосе парализованного супруга, бывшего чиновника, послышалась классовая вражда к сантехнику.
Вскоре они с женой приступили к составлению антиремонтной прокламации. В ней оповестили жильцов своего дома, что те проголосовали на собрании за создание товарищества собственников жилья – нового, значит, ЖЭКа, за капитальный ремонт и его софинансирование в размере прибавления к ежемесячной квартплате в две тысячи рублей. Не забыли разъяснить и про суды за долги по квартплате, и про судебных исполнителей, и про выселение за долги.
Поздно ночью Аллочка оделась и пошла развешивать на подъездах белые бумажки с убийственным текстом.

5

Наутро у Витьки Проклюшкина был день рождения. Гости потянулись с пяти часов. Мужики, поеживаясь, ткались в тяжелую металлическую дверь, жали на кнопки домофона и вдруг видели перед носом белую бумажку, на который было что-то набрано на компьютере тревожным крупным шрифтом. Некоторые уже ждали выселения за долги и с опаской вчитывались в текст. А, дочитав до конца, столбенели и долго не входили в открытую Витькой дверь. Войдя же, рассаживались на колченогие Витькины диван и старые кресла и непривычно задумчиво смотрели на товарища. Всего пришли трое. По именам они друг друга не называли, а откликались только на прозвища – Юрист, Серый и Молодой. И только у Проклюшкина оставалось собственное имя. Но в дебильном, усеченном варианте – Витек.
Серый не удержался и сорвал прокламацию, но предъявлять ничего не подозревающему Проклюшкину не спешил – очень хотелось выпить. Он тщательно свернул листок и под одобрительные взгляды товарищей засунул его поглубже в карман брюк. Начали праздновать, опрокидывая в рот разбавленную техническую смесь и заедая ее черными кусками хлеба и подсохшими вареными картофелинами. Хмель ударил каждому в голову в положенное время, и языки начали развязываться. Первый начал Серый. Он спросил:
-А че это ты, Витек, вчера на сходке за какой-то ремонт выступал крупно?
-За какой ремонт?- искренне удивился Проклюшкин, который уже успел забыть обо всем, что было вчера. Он всегда забывал.
-За капитальный какой-то…
-Да, на основе со-финан-си-рования,- поддакнул деловито Юрист.
-А что это?- спросил уже заплетающимся языком Молодой.- похоже на ссаки и на… сифилис! Ну да…
-Не-а,- опроверг предположение друга Юрист.- Это такая штука – надо вместе платить.- Юрист когда-то учился на первом курсе юридического техникума и еще помнил кое-какие термины. В компании его считали за самого умного и слушали уважительно.
-Да кому платить-то? Объясните по-человечески.
-А что ему объяснять,- угрюмо сказал Серый,- он вякнул два слова на сходке – и все, готово – нам платить. А у меня и без того долгов по горло, не сегодня-завтра поеду в общагу из собственного дома. А я эту квартиру, может, кровью заработал!- воскликнул Серый.- И в чем моя вина – в том, что баба-сука приватизировала квартиру. И нам теперь за все плати. Скоро за воздух вычитать начнут. А тебе, Витек, платить не надо. Ты неприватизированный. За тебя государство все заплатит. Видишь, как ловко ты устроился!
-Так ты провокатор, Витек?- сонно спросил Юрист, щурясь от дыма вонючей, самой дешевой сигареты, какие только продавались в этом городе.
-Это как поп Гапон?- воскликнул Молодой, который когда-то закончил восемь классов советской школы и по заданной в те времена программе не любил попа Гапона.- А знаешь, что с ним сделали?- спросил он, внимательно поглядывая на Витька.
-Что?- Спросил тот растерянно. Восьмой класс он прогулял полностью и ушел в ПТУ, где выучился на сантехника. Так что про Гапона ничего не знал по жизни.
-А то...
-Ну что – то?- настаивал Проклюшкин.
Но Серый напрочь забыл, что сделали с Гапоном. А вытащил спрятанную в кармане прокламацию Аллочки и сунул ее под нос товарищу.- Читай, провокатор! Всех нас подставил…
Проклюшкин начал читать, но не мог сосредоточиться под тяжелыми взглядами друзей и вскоре бросил бумагу на грязный стол. Потом стал дрожащими руками разливать по стаканам прозрачную голубоватую жидкость. Ценность напитка заключалась в том, что от него через какое-то время срывало крышу, стоило закрыть глаза и начинались глюки. Тогда Пророклюшкин хватал боевую табуретку и шел на штурм жениной двери. Это было время Ч для соседей, которые уже давно не держали хрусталь и фарфоровые статуэтки на стеклянных полках в шкафах, а прятали их в подушки, как только в квартире сантехника начинались бои.
Но на этот раз в плохой квартире было подозрительно тихо.

6

Друзья сидели вокруг стола и молча пили. Обычно после двух стаканов они начинали гнусить песни советских туристов, но на это раз им что-то не пелось.
-Слушай, Витек,- медленно произнес Юрист,- а ведь еще покойный Лукич говорил: жить в общаке и быть свободным от общака нельзя. Помнишь, в школе проходили?
-Школу я проходил, но рядом никогда не задерживался,- буркнул Проклюшкин.
-Юрист, ты с дуба упал? Наш Лукич-то живее всех живых, с утра двор метет. Да и не в общаке он, куда ему…- возразил Серый.
-И ты школу мимо проходил,- усмехнулся Юрист.- Я это к тому сказал, что не должен был Витек про этот ремонт гавкать на сходке без нашего согласия. А мы его не давали! Так?
-Так,- кивнул Серый.
-Значит, Витьку теперь за пузырем бежать?- спросил Молодой.
-И ты – мимо,- зло сказал Юрист.- Почитай, если еще буквы помнишь, что в прокламации-то написано. Старики должны у детей помощи на этот ремонт попросить. Заручиться, так сказать, их поддержкой. Что это значит?
-Что?- спросил Серый.
-А то, что моя мамка меня поедом будет есть за это со-фиан-си-рование, все до копейки отымет. А я мамку свою люблю, я ей помощь окажу, но тогда пузырей от меня не ждите!
-Как это – не ждите?- запротестовал Молодой,- а наш общак? Мы же договаривались, а договор – дороже денег.
Все посмотрели на Проклюшкина. Тот молча мусолил изжеванную сигарету в гнилых зубах. Не нравился ему этот нудный разговор за столом в его квартире, ему хотелось побыстрее отрубиться и завалиться на диван пораньше обычного. Он потянулся было за стаканом, но тут же получил удар по руке. Это Молодой не давал ему выпить. Юрист предложил:
-Витек должен нам, стало быть, аванс отработать, заранее затарить общак пойлом. Он на сходке горло драл как блатной. Вот пусть и рассчитается. Коль с нас теперь капусту рубить будут…
-Ты что, больной на всю голову?- заорал Проклюшкин.- Где я тебе денег возьму? У меня баба не работает, с отрезанным низом ходит, я что вам – олигарх?
-Если горло драл на сходке, значит, готов платить за ремонт. Вот и за нас отдай, мы-то не соглашались, а ты нас и не спросил,- тоже заорал Молодой и зачем-то полез в карман.
Все насторожились. Юрист сказал:
-Не надо крови. Сами экспроприируем все, что найдем.
Он встал со стула, за ним вскочил с дивана Проклюшкин и закричал:
-Грабить будете товарища?
-Зачем же?- невозмутимо сказал Юрист в то время, как Молодой и Серый держали Проклюшкина, заломив ему руки за спину,- возьмем в общак твой телевизор, сам же потом оттуда лакать будешь вместе с нами.
-Эх вы…- завыл Проклюшкин и вдруг сообразил,- а вперед меня на сходке кто за ремонт митинговал?
-Кто?- поинтересовался Серый.
-Политкатаржанка гребаная, больше всех орала, а сейчас уже, небось, в свой Гамбургер мандует, с нее-то хрен что возьмешь, в Германии не достанешь.
-Вот зараза,- отлип от телевизора Юрист.- А ведь и то правда, Варвара Заславская гавкала больше всех.
-С нее и спрос!- воскликнул Молодой.- Пошли, пацаны, накроем политкатаржанку!
Компания гурьбой выкатилась из подъезда и направилась в Варваре. Но та уже бежала по двору с сумками и кричала:
-Мое дело поросячье, мне дали бумаги подписать, я и разнесла по дому, отстаньте от меня, я ничего не знаю!
Заславская кричала это уже не первый раз за утро – как только рассвело, к ней в гости пожаловало полдома. Все, кто прочитал Аллочкину прокламацию.
-А если поросячье, чего ж ты с бумагами к народу полезла, шалашовка гамбургская? – процедил сквозь зубы Юрист.
Но Варвара уже уселась в такси и грозила сухоньким кулачком дому в окно.
-Вот падло,- сказал, сплюнув, Молодой и предложил,- давайте, пацаны сядем в машину Витька, догоним политкатаржанку и замочим ее где-нибудь под мостом…
-А как же мой день рождения? Ведь только начали, может, все-таки отпразднуем по-людски?- спросил жалобно Проклюшкин.
И компания направилась обратно. Вскоре из квартиры Витька понеслись по двору задушевные песни советских туристов.
На следующий день Проклюшкин пришел к начальнице ЖЭКа за обещанной поллитрой. Она встретила его неласково, отворачиваясь от ацетонового перегара.
-Нигде ты не годишься,- сказал Угревая,- ни на работе, ни на общественных делах.
-Почему это?- удивился Проклюшкин, показывая всем видом покроность.
-Потому что твои соседи-засранцы прислали после собрания телегу в ЖЭК, требуют, чтобы им бесплатно капитальный ремонт сделали за счет тех денег, которые они платят за техническое обслуживание. И надо же – грамотные, подсчитали – миллион в год. А еще в городской администрации работают! Тоже мне – чиновники – полная несознанка. Да, и твоя тут подпись есть. Это как понимать?
-Я не подписывался,- запротестовал Проклюшкин.- Это политкатаржанка меня подставила, ну конечно, она.
-Эта политкатаржанка, как вы ее называете,- медленно проговорила начальница,- нам шестьдесят процентов подписей собрала, как раз столько, сколько нужно для согласия дома на софинансирование капремонта. Да только нашу бумагу у нее вчера утром отобрали и принесли ее с совершенно другим заявлением. С меня теперь начальство голову снимет за это. Так что иди, иди отсюда, не буди во мне зверя!
Проклюшкин вышел из душной вонючей каморки Нины Васильевны Угревой на улицу и тяжело вздохнул. Он тоскливо размышлял о том, что дом его- полное барахло, жильцы – настоящее дерьмо, пожалели денег на ремонт, а сами на таких дорогих тачках разъезжают! «Поджечь, что ли, парочку?»- уныло подумал он, понимая, что сегодня на поллитру ему не наскрести. Он вернулся в каморку начальницы и с порога с деланной бодростью, заискивающе спросил:
-А вы меня на другое собрание пошлите, может, где еще сказать чего надо? Я скажу, запросто! Вы только намекните…