Я - убийца

Сегодня я убил человека. Удивительно, правда? Я смотрю на свои руки – и вижу тонкие, чуть расширенные к подушечкам пальцы.
Нет, не верю, что я совершил убийство. Я поворачиваю руки ладонями вверх – и они, черт возьми, чисты! Ни следов крови, ни грязи - обычные руки, и я удивляюсь, почему они не дрожат. Я вообще не дрожу. Внутри разливается тепло, там как будто зажегся свет.

***
Пожалуй, вспоминать стоит с самого начала. А изначально существовало всего лишь неясное раздражение. Да, меня просто раздражал этот человек. В его присутствии во мне поселялось беспокойство, я начинал нервничать, совершая небольшие промахи. Позже они перерастали в ошибки, а потом я и вовсе не мог сосредоточиться в его присутствии.

Спустя какое-то время он начал выводить меня буквально всем, что делал. Я не мог смотреть, как он с противным хлюпающим звуком слюнявит пальцы, переворачивая листы бумаги, как чавкает во время обеда, как с шумом втягивает в себя чай, как хрустит сушкой, кроша на свои коричневые какашечные брюки.
Еще меня ужасно раздражал его запах – лекарств и какого-то отвратительного дезодоранта.

И все же, стоит рассказать, как пересеклись наши с ним пути. Дело в том, что я поступил на службу в одно заведение. А он оказался моим начальником.
Лет ему было сильно за пятьдесят, в карьере - сплошные неудачи, а причиной всему, как говорили, был неуживчивый и склочный характер. И этот скандальный вспыльчивый старикан как назло сидел со мной в одном кабинете!

Даже находясь в приподнятом расположении духа, он постоянно орал и сильно размахивал руками, кроша вокруг себя изгрызенной ссохшейся сушкой.
Говорил он громко, с надрывом, и во всем пытался навязать свое мнение. Конечно же, самое незыблемое и значимое во всем мире. В работе он казался неглупым, но весьма архаичным. Привыкнув к сложившемуся порядку вещей, человек этот отрицал все новое, как я думаю, лишь потому, что не хотел ни во что вникать, предпочитая действовать по старой схеме и идти привычным, пусть и не всегда удобным путем. Спорить с ним было бесполезно, как нельзя было считать иначе, чем считает он.

Молодой, окрыленный и полный идей, однажды я возразил ему. Реакция просто повергла в шок. Крик его оказался страшен. Он завопил, что я жалкий сопляк  - и это в присутствии людей, чье мнение было значимым для меня. Я был низвергнут в пыль и смыт в унитаз. Мое самолюбие  исхлестали грубыми оплеухами, но в первый раз я стерпел, решив не портить отношений.

***
Я спокоен, спокоен, спокоен. Медленно и размеренно бьется сердце, гоняя кровь упругими толчками, и я с удовольствием предвкушаю, что теперь будет легко-легко.
Совесть совсем не мучает меня. Она тихо спит, свернувшись клубком где-то в районе подбрюшья, и даже не шевельнется, хотя я и пытаюсь воззвать к ней.
Я – убийца. Неужели, это и вправду так? Я вспоминаю то, как убил, проходя все вновь шаг за шагом, и смутная радость, смутное удовлетворение от содеянного наполняют меня.

Впоследствии он постоянно давил на меня, указывая, что делать, а если я не соглашался, это выливалось в новые потоки оскорблений. Он топтал мою личность, уничтожал достоинство, что было весьма унизительно. У нас постоянно случались стычки, в результате которых он всегда будто бы намеренно издевался, а когда я пытался возразить,  резко переставал слушать, а иногда в ярости выбегал из кабинета, хлопая дверью, и орал где-то там на лестнице, что не может больше работать с таким идиотом, как я.
Все мои попытки улучшить что-то в нашей совместной работе вызывали в нем огромную бурю протеста и заканчивались провалом.

Я долго терпел, а тем временем раздражение во мне перерастало в самую настоящую злобу, а злоба – в ненависть. Да, я возненавидел всю его сущность – непоколебимую и наглую сущность самодура, хама и эгоиста.

Не знаю, как другие терпели его. Многие не пересекались с ним напрямую, а у кого-то хватало выдержки своевременно промолчать. Порой люди даже подыгрывали ему, вознося и одновременно смеясь в душе, но я так не умел. Возможно, мне не хватало ума и опыта для того, чтобы не пускаться с ним в бессмысленные перепалки, а может, тут сыграли роль мои собственные амбиции.

***
В любом случае, теперь уже поздно что-либо изменить. Я - убийца. У-би-йца. Восхитительное сочетание букв. Восхитительное ощущение. Боже, как же я мог так долго это терпеть!

И все-таки я был слабаком. Ненависть вместе со слабостью жили во мне, разрастаясь каждая в свою сторону, и буквально рвали меня изнутри. Я постоянно думал о нем, и мысли эти были бы страшны в своем физическом воплощении. Иногда он даже снился мне, горланящий и свирепый, и в каждом таком сне я находил способ, чтобы расправиться с ним. В реальности все попытки поставить его на место заканчивались невысказанными словами, застрявшими в моей же собственной заднице.

Позже я стал замечать, что меня тянет к нему, как магнитом. Я получал какое-то смутное наслаждение, вбирая в себя его громкий голос и его запах. Меня стали забавлять эти раскрошенные сушки и омерзительная зубочистка, зажатая в зубах, которой он имел обыкновение тыкать, вытащив изо рта, в подготовленные мною документы, выясняя для себя те моменты, которые ему не понятны.

Я знал, что этого жирного мудака никогда не уволят, потому что он имел обширные связи и умел находить нужных людей. Другой работы у меня не было, как отсутсвовали и средства для того, чтобы что-то искать. Все это время он пил мою жизнь, пил мою кровь и сыто рыгал, насыщаясь моими эмоциями и чувствами.

***
Так продолжалось довольно долго, и длилось бы до тех пор, пока кто-нибудь из нас не выдержал бы и не сломался. Так и случилось. Не выдержал я. Сломался он. Я убил человека, даже не испачкав рук. И убил его очень просто.

Сегодня я высказал ему то, что не осмеливался сказать никто. Я говорил, что он жалок в своем гневе, что он ничтожен, что его злоба – лишь способ защитить свою собственную никчемность. Я кричал, что все его ненавидят, и что терпят только из жалости. Улыбаясь, я сказал, что над ним смеются, что его бесконечные разглагольствования интересны лишь ему одному, а слушают их из тех соображений, чтобы не обидеть и не нарваться на порцию гнева. Сказал, что даже в работе он полное дерьмо, потому что все его методы безвозвратно устарели. Что ему не видать повышения. Что на этой должности его держат только из сочувствия к бесполезному теперь опыту.

Я выкрикнул  все это прямо ему в лицо при большом начальстве и при огромном количестве людей. На душе стало удивительно легко, и я вышел из кабинета совершенно удовлетворенный. Я не видел его реакции, да мне и плевать было на то, как он поступит, узнав о себе правду.

Вечером мне позвонили и сказали, что он умер от сердечного приступа. Это случилось через пятнадцать минут после того, как я ушел.  Видит бог, я не хотел его смерти, а хотел справедливости. Так может, то, что его не стало – и есть справедливость?
Ненависть ушла, и ее отсутствие  наполнило меня не пустотой, а долгожданной свободой.

Завтра я вновь приду на работу – и мне предложат занять его место. Меня никто не станет винить, а в глазах многих я увижу тайную благодарность. Возможно, меня станут бояться, а может, и уважать как никогда до этого. Я - убийца, и это здорово, черт возьми!

***
Я проснулся задолго до будильника и долго лежал в темноте, осознавая реальность.
Сегодня я вновь приду на работу и буду терпеть зубочистку, сушку и какашечные штаны. Буду делать то, что прикажут. Молча. Беспрекословно.
Я - убийца. Убийца собственной воли. Убийца своих желаний. Я слаб, беспомощен, и я не в силах ничего не изменить.