Надкусанное яблоко

Двигайся. Если пропустил удар, всё равно двигайся. Двигайся, во что бы то ни стало. Заставляй думать голову, наливающуюся свинцом, заставляй работать ноги, который превращаются в вату. Не дай попасть в тебя ещё раз. Не дай добить.
Занятия боксом на гражданке вбили в его голову это правило. Только поэтому он был ещё жив. Отлетев от пули «калаша», которая через бронежилет, ломая ему грудь, кинула на спину, он не потерялся ни на секунду. Сгруппировавшись, оттолкнувшись от земли руками и ногами, он отскочил от неё как мяч, резко бросив своё тело в сторону. Пули тут же взрыли асфальт, где он находился только что. Изрешечённый автоматными очередями УАЗ, из которого он выпрыгнул на ходу, крикнув «Всем из машины!», проехав метров пятьдесят, с грохотом врезался в стену дома. У ребят не было шансов остаться в живых. Впрочем, как и у него. Плотный перекрёстный огонь, который вёлся из окон близлежащих домов, не позволял на что-то надеяться. И это в городе, который давно контролировали федералы!
Время приобрело какое-то другое свойство. Застывший студень, который медленно и методично разрывают секунды. Удары сердца набатом отдаются в голове. Какими медленными кажутся ему его собственные движения! Метров в двадцати от него приоткрытая дверь здания, в которую только что кто-то забежал. Кто-то из редких прохожих, которому не посчастливилось оказаться на этой улице именно в этот момент. Эта дверь, единственный его шанс. Двадцать метров, которые нельзя преодолеть по прямой. Нельзя становиться лёгкой мишенью. Маятник. Толчок левой ногой вперёд и вправо. Нагрузка на правую ногу, толчок вперёд и влево. На уши давит разрывы автоматных очередей, свист пуль и крики духов, наполненные азартом охотников. Для них он не человек. Лишь движущаяся цель. Загнанный зверёныш, который дарит им удовольствие добить его.
Мысли работают гораздо быстрей, чем его тело позволяет ему двигаться. Кажется, что бесконечно медленно надвигается на него тёмный проём распахнутой двери. Место, которое позволит ему укрыться от летящего в него свинца. Как мешает автомат, который нельзя выкинуть. Без оружия догонят, возьмут живым, и будешь завидовать ребятам, которые погибли сразу. Последние пять метров до укрытия. Нервы не выдерживают. Ноги несут по прямой. В дверном проёме его настигает очередь, закидывая во внутрь дома, отбивая через бронник почки. Перехватывает дыхание. Ноги подкашиваются, и он скатывается вниз по лестнице, ведущей в подвал. Заставляет себя встать. Перед ним коридор слабо освещённого подвального помещения. Снаружи топот ног и крики приближающихся духов. Он бежит по коридору. Стоп. Слева дверь подвального помещения. Толкает. Открыта. Оказывается в комнате, полной мусора, пустыми картонными коробками и деревянными ящиками. Через небольшое окошко в бетонной стене, находящееся примерно в полуметре от земли, виден участок улицы, с которой он только что забежал сюда. Бросается к окну, чтобы оценить ситуацию. Автоматная очередь заставляет его отпрянуть от окна. Несколько пуль влетают в комнату, откалывая от стен куски бетона.
Его заметили. На лестнице, по которой он скатился в подвал, уже кто-то есть. Он слышит возбуждённый разговор. Высовывает автомат и стреляет в том направлении. В ответ тоже очередь. Приходит осознание того, что он оказался в ловушке. Узкое окно в толстой бетонной стене позволяет контролировать лишь узкий участок улицы. Духам ничего не стоит подойти вдоль стены дома и бросить сюда гранату. Или ещё проще. Пальнуть в окно из гранатомёта. И всё. До этого момента он не ощущал страха. Этому чувству просто не было времени войти в него. Теперь, когда он остановился и от него ничего не зависело, он почувствовал, как внутрь него заползает это липкое, холодное ощущение. Ощущение стремительно приближающейся смерти. Ожидание неминуемой смерти, которое страшней её самой. И в это время, как-то совсем не к месту, как будто из другого мира, из другой реальности, донёсся до него голос ребёнка, который прозвучал из угла подвала. Он сделал несколько шагов в сторону этого звука. В углу подвала, за стопкой картонных коробок, сидела молодая женщина, чеченка. На руках у неё был ребёнок, девочка лет трёх, которую она прижимала к себе. И ребёнок, и женщина смотрели на него. Ребёнок, широко распахнутыми глазками, как будто бы с интересом изучая. В обеих ручках девочка сжимала большое яблоко, от которого только что откусила кусочек, и теперь тот слегка высовывался из её удивлённо приоткрытого рта. Женщина же смотрела на него глазами, полными ужаса. И не только. Наверное, так смотрят на змею, от которой нельзя убежать и которая должна обязательно ужалить. Ужас, смешанный со страхом и омерзением.
- Не воспринимает местные нас как солдат-освободителей, - мелькнула у него мысль - Наверняка муж её воюет на стороне боевиков. Сколько ей? Двадцать два – двадцать три года?
Сердце защемило. Именно такими он видел в последний раз свою жену и дочь. Обкуренный сынок одного из высокопоставленных чиновников городской мэрии сбил их, три года назад, на своём джипе. Сынка того суд оправдал. Нашлись свидетели, которые сказали что «видели», как женщина с ребёнком сама бросилась под колёса. В медицинском заключении говорилось, что ни наркотиков, ни следов алкоголя в крови водителя обнаружено не было.
Жизнь для него тогда потеряла смысл, жить в своём родном городе стало невыносимо, и он записался по контракту в Чечню.
И вот сейчас, вспоминая свою жену с дочкой, он смотрел на этих людей и понимал, что они его единственный шанс на спасение. Заложники. Ребёнка выставить в окно, женщину поставить у дверей. Если боевики местные, они наверняка не станут стрелять. А скоро на шум подтянутся наши.
Если там наёмники из других стран то…
Прокрутив всё это в голове, он вдруг отчётливо понял, что нет никакой разницы, кто там. Он всё равно не сможет закрыться ими. Он не сможет дальше жить с этим. И сейчас, брошенная граната разнесёт на клочья не только его, но и их.
- Их-то за что!
Понимая, что на счету каждая секунда, он подскочил к ним:
- Тряпка, нужна белая тряпка!
Похоже, что женщина плохо понимала по-русски.
- Дай вот это! – Он показал пальцем на косынку девочки, белую, в красный горошек.
Женщина, плохо слушающимися руками сняла косынку и протянула ему.
Быстро привязав косынку к дулу автомата, он кинулся к подвальному окошку, высунул автомат и начал махать им:
- Не стреляйте, не стреляйте!
- Что солдат, жить захотэлось? – раздался в ответ с улицы высокомерный голос и вслед за ним дружный хохот боевиков.
- Здесь женщина. И ребёнок. Пусть уйдут.
- А что, солдат? Мы не против. Пускай выходят. И ты выходи. Мы тэбе кишки выпустим!
Снова дружный, радостный хохот.
- Сейчас!
Он кинулся вглубь подвала.
- Вставай, уходите отсюда!
Женщина смотрела на него со страхом, наверное, плохо понимая, что он от них хочет.
- Вставай! – Он взял женщину за куртку, показывая, что надо подняться, и подтолкнул их к двери – Уходите!
Женщина неуверенно посмотрела на него, крепко прижав к себе ребёнка,сделала несколько шагов по направлению к двери.
- Стой!
В голове мелькнула мысль, что их запросто могут убить на выходе. Нервы у всех на пределе, и стрельба ведётся на любое движение. Он скинул с себя бронник, который ему был уже совершенно без надобности. Уж лучше сразу погибнуть от разрыва гранаты, чем контуженному, попасть в руки боевиков. Он знал, что они делают с пленными.
- На, одень.
Она посадила ребёнка на пол, и попыталась надеть бронежилет поверх куртки.
- Нет, так хуже, за солдата примут. Под куртку, под куртку.
Женщина скинула куртку, надела бронник, поверх накинула куртку, взяв на руки ребёнка, запахнула бронежилет на нём. Девочка всё ещё держала в руках большое яблоко.
Он отвязал детскую косынку от автомата и засунул в карман женской куртки.
Подойдя к дверям подвальной комнаты, женщина что-то крикнула в коридор на своём. Ей ответили. Она побежала по коридору в сторону выхода.
Он прислушался. Выстрелов не было. Издалека был слышен приглушённый разговор на чужом языке.
Вот и всё. Он остался один. Осталось только ждать. И ждать, судя по всему недолго.
Он подошёл к окошку, и расстрелял из него рожок из автомата. Просто так, от отчаянья. Сел на пол под окошком, поставил автомат между ног и откинул голову. Взгляд упёрся в сырую бетонную стену напротив.
И тут он оказался в детстве. За домом, в высоченных лопухах они играют с Димкой в войну. Димка взрослый пацан, на два года старше его, закончивший уже второй класс. А ему осенью только в первый. Димка неожиданно выскакивает на него с пластмассовым автоматом в руках и орёт:
- Тра-та-тах, ты убит!
- Мимо! Мимо! – Кричит он и скрывается от Димки в лопухах. Он не хотел быть убитым. Если его когда-то и «убивали», то только после того, как он сам поубивает много-много врагов, и лишь только тогда он мог умереть героем. Он убегает от Димки, ложится на землю и начинает терпеливо караулить его. Димки всё нет, и он начинает замерзать. Ноги неприятно затекают, в глазах начинает темнеть. И вот, вместо лопухов, перед ним снова тёмная стена подвала. Он очнулся.
Он не знал, сколько просидел в таком положении. Тело затекло. Он посмотрел наверх, на окошко. На улице смеркалось. Он встал, прислушался. Похоже на то, что боевики ушли. Вставив новый рожок в автомат и передёрнув затвор, он осторожно вышел в подвальный коридор. Стараясь наступать бесшумно, подошёл к лестнице, ведущей наверх, на улицу. Никого не было. Поднялся по лестнице наверх. На ручке подвальной двери висел его бронник. Ни о чём не думая, механически, он поставил автомат на пол, прислонив к стене, и одел бронежилет. В нагрудном кармане бронника что-то лежало. Достал. Это было, завёрнутое в детскую белую косынку в горошек, яблоко. Большое, надкусанное яблоко. Он с хрустом откусил от него большой кусок и уставился на тёмное, сумеречное небо. Он начал понимать, что завтра снова для него настанет день. И этот день просто не может быть пасмурным. И завтра он обязательно увидит солнце. Яблоко таяло во рту, смягчая пересохшее горло. Даря сладковато – кислый, пронзительный, свежий вкус.
Вкус жизни.