Может, дольше

-Ты будешь меня ждать?

Они стояли на открытой площадке лестничной клетки на шестнадцатом этаже. В руках она вертела смятую сигарету. Бросила же вроде, а тут вот, смотри-ка, схватилась. Детская привычка, как за соломинку.
Два года. Может, дольше. Скорее всего дольше. Какая-то подводная лодка, какие-то сверхсекретные испытания, какая-то государственная важность. Она ничего не понимала. Какая тут может быть, к чертям, государственная важность, когда его у нее забирают? Да хоть Вселенская, честное слово! Он никогда не рассказывал ничего конкретного о своей работе. Не врал, просто молчал. Она почему-то верила. Как только подруги не увещевали ее, что, мол, кто знает, что там на самом деле, о чем он молчит, а скорее всего, вообще врет. Но она верила. Ему. А как тут не верить? Сойти с ума от догадок, необоснованной, разъедающей ревности, извести его и себя, расстаться врагами, бросая друг другу вслед фразы о поломанных жизнях? Зачем тогда вообще Они, если не верить?
Два года. Может, дольше. Скорее всего дольше. Теряться в догадках, не иметь никакой возможности связаться с ним, узнать, жив ли еще. И только маленький сигнал на приемнике, как там. Каждый раз бояться посмотреть, бояться поднять крышку, увидеть чертовы лампочки, сидеть над ним часами не в силах хоть что-то сделать. Метаться по комнате, представляя, как он там где-то.. Дышит. Куда-то смотрит. Щурит в полуусмешке глаза. Как краснеет мочка правого уха, когда он напряженно о чем-то думает. Как идет, чуть ссутулясь, но смотря неизменно вперед. Как отбрасывает прядь волос со лба. Как закладывает руки за голову, когда не спится. Как он там. Без нее. Зеленая - слезы. Значит, жив, значит, есть надежда, есть вера. Любовь есть, в конце концов.
А есть ли любовь? Это все же не два месяца. Конечно, она была почти уверенна. Почти. Дурацкое слово, вечно влезает, куда не просили. Мало ли, что там у него произойдет за это время, что изменится. А вдруг, он изменится? Вернется. Но вдруг чужой вернется? Она посмотрела на взъерошенные черные волосы, легкую щетину на щеках, пушистые, мягкие ресницы, губы, крепко сжатые в ожидании. Глаза. Острые сейчас, как самая острая штуковина, которая водится в этой чертовой Вселенной. Ключица, виднеющаяся из-под свитера, длинные пальцы, вцепившиеся в перила. Ей захотелось кинуться в него. Со всей силы, чтобы застрять где-то между легкими и позвоночником, и никуда больше оттуда не деться. Никогда.
Что будет с ней, если он вернется другим? Что будет с ними? Он. А она? А если вдруг изменится она? Вдруг, однажды утром, она проснется и поймет, что все? Что больше не ждет, устала, перегорела, измучилась. Перестанет сжимать в руках приемник. Откроет изредка, кинет взгляд на зеленый огонек, закроет, да и уберет в дальний ящик шкафа. Что тогда?
Два года. Может, дольше. Скорее всего дольше. Ночами спать одной в кровати. Поджаривать один тост. Не покупать больше дурацких оливок. Приходить с работы и мыть одну чашку. Бояться идти с работы. Аккуратно сложенной в шкафах будет лежать его одежда. На полочке в ванной будет стоять шампунь. Она будет носить его одежду, мыть голову его шампунем. Спать на его подушке, пока будет слышать от нее его запах. А потом постирает, и все равно будет спать на ней. Она, наверное, снова начнет курить. Будет улыбаться, шутить, да только как можно?! Как можно... без него?
Она, скорее, рехнется, чем выдержит все это. Рехнется.
А если не ждать? Попробовать не ждать, не мучить себя. Как будто ушел. От нее ушел. В конце концов, кто ему важнее: она или эти глупые испытания? Он с ней живет или с государственной важностью? Вот и пусть они его ждут. Если уйдет - его выбор. От нее уйдет. Ну, поплачет месяц, ну поправится на пару килограммов от всяческих тортиков, шоколадок и мороженного. Зато потом все пройдет. Время вылечит. И жизнь можно будет строить заново. По кирпичику. А там уж будь что будет!
Мысли в голове опережали одна другую, наскакивали друг другу на хвост, цеплялись холодными, жесткими чешуйками. Сломала. Сигарету - сломала.
Черные, взъерошенные волосы, щетина, губы, ключица, пальцы, острый взгляд...

-Вроде, умный, не зря же тебя одного из трехсот на эту гадость выбрали, а спрашиваешь глупости какие-то.
Конечно, буду.