Сообразим на пару?

"Салат"

Кухонно-coolинарный эксперимент нескольких авторов прозы (Сергей Павловский, Алексей Михеев, Кайлин, Ева Ванильная, Скверная Девчонка, Сжигатель Трупов, Алекс Сергеев, Кийа Пигоспио - в порядке следования произведений).

* * *

Мальчик серёжа открыл холодильник, достал огурец, два помидора, немного укропа и положил всё на стол возле тарелки.
- Сейчас я буду готовить жрать, - решительно произнёс он вслух. – Что мне нужно? – он рассеянно оглядел кухню, увидел грязный нож возле раковины и не задумываясь взял его.
- Наверно, что-то нужно помыть, да? Может, всё нужно помыть? А может, я *** забью? – его взгляд упал на один из двух помидоров, лежавших на столе. Он взял его в руку и спросил с улыбкой: «Что, краснощёкий сеньор, мыть тебя или нет?» Помидор молчал.
- Что молчишь? – переспросил мальчик серёжа. Помидор не отвечал. – Ты охуел, что ли? – задал он новый вопрос, меняясь в лице. – Знаешь, моему терпению скоро придёт конец. Он поднёс нож к помидору. – Отвечай, сука! Отвечай или я тебя выебу! Помидор продолжал молчать.
- Ах так, да? – мальчик серёжа ткнул ножом в стенку помидора, расстегнул ширинку на шортах, достал член и принялся его надрачивать. – Молчи, молчи, козёл!
Когда член вздыбился, он резко стал натягивать на него помидор. Потёк сок, начала показываться мякоть помидора. – Оооу, - заорал мальчик серёжа, двигая помидор по члену туда-сюда. – ****ато тебе, задница? Ты теперь не помидор. Знаешь, кто ты? Ты помипидор! Хахахаха.
Всё, что осталось от помидора, он закинул в глубокую тарелку, посмотрел на второй помидор и заорал: «А ты хули ржёшь?» Схватил его и швырнул в стену со всей силы. На стене остался след, мятый помидор упал на пол. Мальчик серёжа подошёл к нему и стал топтать босой ногой: «Получи, помикаша! Получи! Получи! Босой ногой раздавить говно! Что, не смешно уже?» Потом поднял с пола остатки второго помидора и кинул в ту же тарелку.
Нетронутыми остались огурец и укроп. Он посмотрел на них и закричал: «Что, ****ь? Что?» Потом схватил нож и принялся крошить огурец: «Всех почикаю! Трупы вокруг! Много трупов!» Огурец не сопротивлялся. Просыпая кусочки огурца мимо тарелки, мальчик серёжа всё же закинул туда большую часть того, что минуту назад называлось огурцом, и стал рвать над тарелкой укроп:
- Махня рваная! Я сошью себе шапку из твоей лохматки! СУКА!!!
Потом схватил соль и с горкой насыпал её в тарелку на кашу из огурца, помидоров и укропа. Затем взял бутылку с растительным маслом и щедро вылил почти всё, что в ней находилось в ту же тарелку. А после стал рукой перемешивать всё, что было в тарелке:
- Вот какое говно у меня получается! Я – кулинар, у меня есть дар! – из тарелки летели куски салата.
Затем он очнулся и внимательно посмотрел на своё блюдо. Стало не по себе, мальчик серёжа слегка поморщился.
- Ээээээ! Кто это есть будет? – настроение сошло на нет. Он виновато взял другую такую же глубокую тарелку, поставил на пол, снял штаны и насрал туда. После поставил тарелку с калом на стол возле тарелки с салатом, сел на табурет, уныло посмотрел на содержимое обеих тарелок и с грустным лицом стал искать три отличия.

* * *

Я не умею готовить, и мне по фиг на мнения всяких Лукьяненко в этом вопросе. Не научился, и теперь травлюсь бомж-пакетами, дошираками, полуфабрикатами типа «котлета» и прочей хренью. Но зато я экономлю время! За счёт сокращения времени на приготовление пищи я выигрываю во времени, отпущенном на письмо и чтение. Ведь оно мне нужно как воздух, потому что из будущего смотрю я – великий автор и улыбаюсь на себя – трудолюбивого творца своего будущего. Правда, я проигрываю с позиции длительности моей жизни в целом, но кто сказал, что умереть молодым – это только идеал прошлого? Умереть в лучах славы, не опопсев и не став склочной вонючей развалиной – это как будто пролететь под действием дуновения свежего ветра, запущенного судьбой, который раздует из искр таланта настоящее пламя, не дав им стать тлеющей под ногами зассанной кучей, в которую только ленивый не плюнет.
Почти никто не понимает этого. А когда это нас стало чьё-то мнение волновать? Вы не постарели ли, батенька? Нет?
Нет, чёрт возьми! Я пойду и снова смело залью кипятком свой любимый «Доширак». Я прочувствую каждый ядовито-коричневый кусок химически синтезированной добавки, ощутив, как он жжёт мои внутренности и пытается забрать меня туда, куда – шалишь, дружок! – мне ещё несколько рановато! Это мой наркотик, я глотаю дозу – и больше ничем не привязан к этому миру. Я могу воспарить в мир мечты, унестись, насколько хватит душевных сил.
Мой потенциал является абсолютной тайной даже для меня самого. И именно это делает особенно интересным мою трапезу.
Какой интерес идти куда-то, где ты уже был? Зная, что там НИЧЕГО не изменится? Я не знаю, что ждёт меня в моём завтра. Я просто глотаю свой сраный «Доширак» и с улыбкой на устах готовлюсь встретить Мир Будущего. Я внутренне сжат и готов, готов как мой залитый кипятком и отстоявшийся необходимые три минуты обед; я как пружина, я готов прыгнуть в атаку и начать бой. Но внешне этого нельзя увидеть – спокойная улыбка озаряет лицо, вежливость создаёт такую маскировку, за которую не заглянуть даже опытным агентам спецслужб.
Мир Будущего открывает ворота, я открываю свои уста. «Доширак» червями макарон вползает в пищевод, стремясь пройти кругами пищеварения, а я червём по бумаге экрана проникаю, рвусь, форматирую себя, пока не встаю на уверенные круги, не дающие шанса пойти тупиковым маршрутом. Я знаю все маршруты, которые не ведут туда, где моя цель. Я плюю на все эти дороги, чтобы плевок знаменовал ложный путь. Я на пути. Ждите меня!!! Я – новый.

* * *

В квартире нет никого, а звуки спрятались до ночи, чтобы потом обращаться в дурные видения и запахи. Голод по событиям ведет меня на кухню. Я варюсь в кастрюле, в тишине, пресной, даже без бульонного кубика Knorr, ведь за окном не пищат птицы и не кричат дети.
Люди превратились в портреты, собранные в подземной галерее на окраине города. Застыли картинками к поварской книге о жизни, все, кроме неё, уснувшей вовремя с масляной копией в обнимку. И если включить радио и телевизор, то там не будет никого…
Заходя на кухню, я беру пульт от пятнадцатидюймового Samsung'а.
На экране появляются стол и диван-уголок – такие же, как и перед экраном.
За столом, сложив ногу за ногу, сидит Катя, готовится давать интервью.
— Ты понимаешь меня? — блестит наивной бирюзой из-под веера ресниц. В загорелой руке стынет кофе, и в чашку падает кружок света, словно таблетка.
— Конечно, понимаю, — киваю кастрюле с супом. Скоро вернётся муж, голодный и уставший, и будет ждать чего-то особенного от обычного вечера.
Таблетка быстро растворится, и одной проблемой станет больше: куда потом прятать такие длинные ноги…. А блузочка мне давно нравилась, пригодится, если выстирать как следует.
Я мешаю бульон, переворачиваю кусочки расчленённого тела. Густой навар получается, а специи перебьют приторный вкус мяса.
— Это с курицей? Какой аромат… — Катя привстает, чтобы взглянуть на варево. — Петрушечка, перчик…
— Стараюсь, — отвечаю, понимая, что никакого человеческого тела там в помине нет.
— Ты счастлива? — та садится на табуретку – доедать сладкое назло талии.
«Счастливая» — сверкает сталь, и острие впивается в длинную шею.
Больше не солжёт.
Больше не явится сюда на «готовое», не станет хватать руками из тарелки, выбирать из вазы самое вкусное печенье.
— А как у тебя с ним дела?
— Он ТАКОЙ… Он просто чудо, — Катя хлебает чай и захлебывается в чувствах. Не смущается тому, что выдала себя, предательницу. — Прости, не буду вдаваться в подробности, но такого секса у меня давно не было. Тебе тоже с ним хорошо, да?
— Ага, — киваю, не пряча досаду.
С размаху обрушиваю на светло-русый затылок тяжелую сковородку, позже в ней поджарю отбивные из человечинки Сладкая, наверное, будет вырезка, но он не заметит.
— Рада, что познакомилась с ним?
Сковорода плохо отмывается от крови.
— Ох! Спасибо тебе за заботу о моей одинокой жизни. Так бы и чахла без мужика! — подруга жует печенье с начинкой из нервов. Не давится.
Вдруг кашляет и краснеет, задыхаясь. Так действует яд, подсыпанный в чашку с душистым чаем.
— Катя, а планы у вас какие?
Но та молча подбирает крошки с пола — перезрелая шкодница.
— Ничего-ничего, я потом подмету… — целюсь вилкой в костлявый позвоночник.
— Ну-у… через пару месяцев мы сведём тебя с ума. У нас даже план есть! А потом… развод, свадьба… и поедем в Киев. Там зарплаты выше и устроиться легче. Смотри, какую он цацу мне сейчас подарил! — тянет руку с новеньким колечком. Шаловливые пальчики с шипением липнут к раскалённой электрической плитке.
— Отличный подарок. Теперь и тебе повезло, — ложь падает на блеск металла. — Ладно, скоро он вернётся. Тебе пора…
— Пора… — Катя растворяется в помехах канала, как бульонный кубик в воде.
На кухне загорается свет, и льёт светлые новости телевизор.

* * *

Я всегда рада гостям. Сразу же приглашаю их на кухню, потому что в комнате спят собаки, а им не следует мешать.
Я предпочла бы поменять размерами ванную комнату и кухню. У меня даже холодильник - только для красоты. Он выкрашен чёрной гуашью, а все приходящие рисуют или пишут на нём белой краской. В основном, это унылое нытьё по поводу отсутствия у меня нормальной еды. Ещё гуашь постоянно пачкает плечи и бёдра, когда в комнате много людей, и приходится протискиваться между ними и холодильником.
Я ни черта не умею готовить, но, не предупреждая об этом гостя, с энтузиазмом начинаю нарезать фрукты и овощи, заваривать кипятком водоросли и смешивать соусы.
Всё это ставится перед пришедшим, я предлагаю ему угощаться и блистаю глазами от осознания собственного гостеприимства.
Обычно гость начинает морщиться, не осилив и половины из предложенного, а потом и вовсе начинает давиться. Я мрачнею и перестаю трогать его под столом голыми ногами.
- Что такое? Не нравится? – хмурясь, интересуюсь я.
- Нет-нет. Всё очень вкусно, - обычно мои гости очень воспитанные.
- Ну тогда ешь, - я нарезаю ещё сельдерея, убедительно размахивая ножом.
Тех из гостей, кто, доев до конца, с видимым облегчением отодвигает тарелки, я, хитро ухмыляясь, спрашиваю:
- Наелся?
В большинстве случаев гость отвечает, что «травой мужчину не накормишь» или «мясца бы сейчас». Словом, старается подчеркнуть свою маскулинность, надеясь на продолжение вечера.
В этот-то момент я свистом подзываю собак.
- Смотрите, детки, перед вами чёртов трупоед, который обожает пожирать ваших братьев поросят, кроликов, птичек всяких. Ему не понравилось, как я готовлю, он меня обидел, - жалуюсь я им и начинаю всхлипывать.
Надо признаться, выгляжу в этот момент очень трогательно, и гость, движимый желанием утешить меня, поднимается с места. Этого никак нельзя делать, и мой первый пёс сразу же прокусывает ему руку, повисая на ней. Я, переставая притворяться плачущей, радостно хлопаю в ладоши, подбадривая второго. Он немедленно вцепляется гостю в горло. Всё хрустит и булькает. Как еда в кастрюле. Радостно и весело.
Я вытираю капли крови со своего лица и ухожу в комнату, чтобы не мешать собакам обедать. Это очень досадно, что я никак не приучу их к вегетарианству.

* * *

Мариша вернулась на кухню за трусами. Легко перепрыгнув спящего Дениса, заглянула в холодильник.
- Так... Что бы поесть?.. Ага! - девчонка стала набирать продукты в правую руку, в левую руку. - Куда ещё? В зубы только остаётся. Итак, что имеем? Есть полезный сок, полезный огурец и вредная шоколадка. Шоколадку - мне.
 - А мне? - Денис, закинув руки за голову, нагло рассматривал Маришку. - Трусы выплюнь - подавишься. Итак, что имеем? Вредную шоколадку - вредной девочке... Стой, девочка, сладкое заслужить надо... Огурец? Это Олегу. Спит ещё? Ну пусть спит. А соком мою жажду не утолить.
Денис, легко поглаживая Маришкину лодыжку, встал перед ней на колени:
- Вот тут есть живительная влага... Вот тут... Ты чувствуешь? - Денис бережно раздвинул девчонке ноги и осторожно проник языком в зовущую влажность.
Мариша зажмурила глаза, чувствуя, как возбуждение растёт, заставляя забыть об Олеге, и с тихим стоном откинулась на подоконник. Волна наслаждения поднималась от пальцев мужчины, скользящих по её груди, вниз по бёдрам и обратно, от его языка, настойчиво теребящего нежную плоть, от губ, целующих, пьющих её. Волна подняла Маришку над миром и с размаху бросила вниз.
- Вот так, моя девочка... Вот так... Умница... - Денис обнял вздрагивающее и вмиг ослабевшее тело девушки. - А теперь держись крепче, я иду к тебе в гости.
Повинуясь сильным движениям мужчины, Маришка вновь поплыла и вскоре забилась, как рыбка в опытных руках рыбака.
- Молодец, девочка. Открой ротик, получи шоколадку, - почувствовав на языке знакомый вкус, Мариша открыла глаза. Олег стоял рядом обнажённый. - А теперь главный сладкий приз. Открой ротик, милая, - и двое мужчин пронзили её тело.
Полезный огурец тоже пригодился.

* * *

После секса мы любили выйти на кухню, закурить по сигарете и болтать о всякой ерунде, глядя в окно и дожидаясь, пока закипит чайник. Оба голые и всклокоченные, оба счастливые до чёртиков. Обычно это происходило ночью. Её мамаша уходила вечером на работу, и я был тут как тут. С вином, шоколадом и распухшей как у коня елдой.
Мы никогда не зажигали свет, и мне нравилось смотреть через оконное стекло, на котором поочередно вспыхивали огоньки наших сигарет, на ночную улицу. Особенно здорово было зимой. От мысли, что там смертоубийственный мороз и сугробы размером с автомобили, сидеть в теплой кухне, рядом с голой женщиной, становилось ещё уютнее.
Это давно превратилось в своеобразный ритуал – трахнуться и идти на кухню. Когда моя вселенская любовь оставалась в кровати, я шёл на кухню один, пыхтел сигаретой у окна и чувствовал, что всё правильно. Только так и нужно жить.
Однажды из-за своей привычки я попал в идиотское положение. Мамаша неожиданно пришла с работы и сразу на кухню. А там сижу я, свесив муди. Та ещё сценка.
- Здрасте, - сказал я.
- Привет, - ответила она и, словно ничего не происходит, открыла дверцу холодильника. – Пива хочешь?
Я рванул в комнату. Какое, на хрен, пиво?!
Я хотел бы прожить так всю жизнь, перемещаясь в голом виде между кроватью и кухней. На кухне меня ждут сигареты, чай и окно, а в кровати женщина, ради которой я готов лечь под поезд. Только, наверно, такую жизнь надо заслужить. Это не каждому дано.
Спустя немного времени, по маршруту между кроватью и кухней, потрясая гениталиями, перемещался уже кто-то другой. А может быть, он просто кончал в любимое мной тело, переворачивался на живот и сладко засыпал. Это не важно. Так или иначе, а мне осталось одно – дрочить по ночам, со злобой и омерзением, потом идти на свою убогую кухню и, закурив сигарету, уныло таращиться в темное окно, за которым ничего не видно, кроме грязи на стекле.

* * *

Кухня. Я ненавижу кухню. Маленькая, херовая, вся засаленная и обоссаная. И дело совсем не во мне. Дело в нём. В этом обезображенном молотком для отбивных трупом. Ах-ха-ха! Ненавижу кухни. Нет, не просто ненавижу! Я их терпеть не могу. И знаете почему? Всё очень просто. Когда она маленькая - тебе негде пёрднуть! Угловатый белый ДСП-шный столик стоит посредине - ничуть не протиснешься мимо. А ещё и этот херов непрошенный гость! Он стал посредине и тычет мне в обвисшее брюхо бутылку водки. Давай, бля, выпьем! Сцука! Он что, хроническим мозгоёбством страдает? Я ведь сколько раз говорил: водку пью только по четвергам, пятницам, субботам, воскресеньям. Иногда по понедельникам и вторникам! Но, бля, не в среду же! Какого хера он припёрся? Скоро полночь, говорит, четверг настанет – тогда мы с тобой выпьем. Так какого же ляха он мне за пять минут до назначенного срока водяру предлагает?! Внутри всё у меня закипело. Чудовищная ненависть бегала по телу в поисках выхода. Как хорошо, что молоточек под руку попался. Первый же удар проломил череп. Перемешанная с мозгами и кусочками кости кровь заливает пол... Бля, теперь убирать придётся! Ненавижу кухни... Ой, так у меня ведь часы на пять минут опаздывают…... Вот херня...

* * *

Я больше не могу есть овощи. Вообще. Даже смотреть на них не могу. Даже само слово «овощ» произношу с трудом.
Мы с Давидом никогда не ходили гулять по вечерам. По нашему-то району, где одни скинхеды и «быдло-гоп-спортивные-штаны». С нашими-то кавказскими мордами. Но так получилось. Мы не хотели, мы не ожидали. Мы возвращались с корпоратива, поздно, и довольно пьяные. На нас налетело семь или восемь человек, точно не помню, было темно, и начали нас избивать. Молча, даже слова не сказав.
Я проснулся в больнице. С поломанными руками – ими я закрывал лицо. Первая мысль – что с Давидом? Докопался до лечащего врача, мне долго ничего не говорили... А потом я услышал за дверью: «Этому ещё повезло, а вот второй... Ему мозг напрочь отбили... Гематома огромная... Он теперь жить как ОВОЩ будет. Ни говорить, ни двигаться, даже глаза открыть не сможет...»
Теперь каждый раз, когда я прикасаюсь к овощам, прохожу по рынку или смотрю в тарелку с едой в гостях, меня начинает трясти. Мне становиться стыдно, больно и тошно. Стыдно за то, что я жив и здоров, а Давид - нет. Больно оттого, что Давид лежит себе под простынёй в комнате мамы, над ним летают мухи и запах болезни, а я ничего не могу поделать, ничем не могу помочь. А тошно потому, что в моей голове невидимой ниткой накрепко соединились эти два понятия: Давид равно овощ, овощ равно Давид. Давид у меня на тарелке. Тот, что смеялся и говорил. Тот, который никогда не засмеётся и не заговорит.
Поэтому я больше не могу есть овощи.

"Тамагочи на острове"

СК/АМ (Селена Кали/Алексей Михеев)
Авторы долго спорили из-за названия. Выбирайте сами:
«Тамагочи на острове»
или
«Уроки рек»
или
«Михеев vs. реальность» (в роли жестокой реальности - Селена Кали)

Корабль времени потерял управление. Куда же нас занесло бурным течением?! Это было странное время. Можно было стоять и завидовать предкам и потомкам... Мы были лузерами. Но всё же мы были лузерами не робкого десятка! И именно поэтому мы смело вошли в систему товарно-денежных отношений, отдавая кто что мог – свою Любовь, своё Время Жизни, свои Силы, все свои Силы до конца, а когда их уже не хватало – свою Жизнь… И не раз, и не два уже смерть проредила наши стройные ряды, когда я сказал себе: «Хорош!» Я построил себе новую машину, программа должна была...

«...Должна была? А кто же у нас решал, что должна была программа? Я к тому, что постмодернизм не для этой реальности – у нас программы программ программы не пишут. Измениться решил... Встать с колен! Вырваться из Стандартных Параметров!! Построить Новую Реальность!!! А захочет ли старая реальность уступить? Глупенький человечек, кто ты такой, чтобы решать за меня?

Хотел Свободы? На! Получай!»

...Он снова вылетел с работы!

...Я снова вылетел с работы? Нет! Я снова обрёл частицу себя, я вырвал её, отдав весь этот денежный хлам. Глоток счастья, творчества... Тобой я живу! Но чёрта с два вы угадали, вы, рискнувшие увидеть во мне недеятельного мечтателя. Я вошёл в свою роль, потому что я писал пьесу только под себя самого. Писал своей жизнью и всю жизнь. Чёрта с два я отдам её безмозглому режиссёру Работяну!

Лазурный берег. Лодка качается в самом начале пятого года. Я пишу и слышу, я дышу и живу.

«Хе-хе... Боги, какая наивность! Мальчик забыл про кнопочку «Восстановить по умолчанию»... Впрочем, к чему нам так банально портить праздник птенцу? Пороемся в других настройках».

Лодка качается... качается... качается... все сильнее и сильнее; ее гонят волны прилива, а впереди – утес, за которым тихая заводь.

Лодка налетает на утес...

– кто же будет портить свою игрушку? –

...и медленно тонет в заводи, где тихо, спокойно и можно спастись.

Лёжа на песке, подложив руки под разбитую в трёх местах до крови башку, я думал об этимологии слова заводь. «Заводь... за-водой... вода... водка... нет, вода! Вот в чём сила! Вода всего слабее и всего сильнее. Вечно изменчивая и вечно верная сама себе! Как просто было прийти к осознанию этой истины – надо лишь разбиться на своей лодке личного мировосприятия об утёс Правды Жизни!

...Реальность удивленно округлила глаза и крякнула. «Эк его, на жаре-то!» – подумала она и налила на свою любимую игрушку немного дождика, чтобы не философствовал, а шёл и искал себе место для ночлега. Всё-таки затерянный остров... Как – «не затерянный»?! Сейчас затеряем!»

Тыыы-дыщ! Крупное землетрясение отделило от материка часть суши. Ну а гигантская волна от подземного толчка отнесла подальше в море-окиян.

«Да, так вот... затерянный остров – это вам не хухры-мухры!»

— Ипать-копать! Вот до чего доводит эскапизм! – с этим возгласом (постоянное одиночество развивает привычку говорить с самим собой) я не без труда поднял своё бренное тело над поверхностью своей земли. Вода есть. Земля даже есть. А что есть? Да и вода не питьевая... Говорил же себе – не зазнавайся! Что же мне теперь делать? Посоветуй, Богиня!

Реальность раздраженно фыркнула. Дернула раздраженно плечом. Презрительно выдохнула носом. Посмотрела на игрушку свою... и тяжко вздохнула. «Ну что с ним делать? Ведь загнется, бедолага! И так – кожа да кости. Хотя и кожи дефицит. Сплошные кости. Да на него никакой приличный крокодил не польстится!»

Ровно в центре острова земля вздыбилась неприличным бугром, прорвалась, и показались зеленые листья. Через две минуты остров украшала огромная кокосовая пальма.

«Тамагочи какой-то! Еще и отхожее место ему рой...»

На песке вдруг сами собой возникли красивые КАЛИграфические буквы:

«Всему и всем приходит срок.
Тебе отмерил время Рок.
Ты можешь рваться и пытаться –
И не успеешь попрощаться...»

Реальность засунула руки в карманы, пошаркала ножкой, отвернулась.
— Это не я! И вовсе не я это! Это оно само!

"От всего сердца - в соавторстве с Е. Селивановой"

"Now my faith lie in mine own justice"
("...A Dish Best Served Coldly", Type O Negative)

Меня зовут Конрад Пеш. Когда-то я работал курьером – доставлял в самые разные точки нашей планеты человеческие органы. Нравилось? Да, ведь я спешил доставить людям жизнь, порой она зависела от меня одного. Так сказать, курьер, наделённый властью дарить и отнимать жизнь... Помню, доставлял сердце в сердце России. На самолёте в Москву, оттуда поездом в Ступино. Клиент – клинический идиот: уговорил за доллары делать операцию на дому. У него они есть. Он может оплатить продолжение игры. Как он их заработал? Не моё дело! Деньги вообще не пахнут, хоть и созвучны английскому «deng», что означает «дерьмо».

В Берлине – солнечно. Аэропорт, затем стальная птичка. Облака, изредка прорывающие синий бескрайний лист, леса, поля, реки под крылом... Потом всё заслонили облака – пушистые как вата и белые как снег. Самолет устремился к земле, пронзив их как стрела.

Мы сели. Пассажиры радостно захлопали в ладоши.

Вот и «Домодедово». Приятно удивил аэропорт – чисто и современно, по последнему слову техники. На улице – маленькие автобусы, русские их называют «маршрутными такси», «маршрутками». Я могу читать по-русски (учил язык в школе, а после прошёл интенсивный курс усовершенствования знаний), поэтому мог разобраться без переводчика, куда и как ехать. Нужна была маршрутка до метро. Впрочем, я не спешил на поиски, а пока наблюдал местные «дьюти-фри», русские и не русские автомобили, дружелюбных москвичей. Первый раз в Москве – не каждый день такое случается...

Вскоре нашёл и кандидатуру. Цена проезда несколько высоковата, на мой взгляд, но особенного выбора в стране оголтелого капитализма пока не было. Сурового вида водитель быстро домчал меня до места, обозначенного литерой «М». Ну всё – allez!

Люди быстро освободили от себя микроавтобус и поспешили к поездам. У всех, кроме меня, были огромные чемоданы. Мой портативный холодильник был лёгок. На душе было хорошо, хотелось пройтись по городу, но я подавил в себе подобные неуместные желания – я спешил. Сердце не ждёт! В здании метрополитена лёгкий шок вызвали огромные очереди за билетами на проезд. Потеряв двадцать минут, я всё же приобрёл несчастную карточку. Быстро – на вокзал! Хорошо – ехать без пересадок...

Как описать впечатления от первой поездки в московском метро? О-о!.. Я не забуду этого и на смертном одре. «Ароматно» пахнущие «бомжи» (позже я узнал это слово); молодые и старые люди с алкоголем в зубах, норовящие толкнуть или обругать друг друга и каждого встречного-поперечного (и, конечно, меня – субтильного интеллигентообразного иноземца)… Если это не ад, то – чистилище. И так люди ездят каждый день?! Об этом лучше забыть как о страшном сне и не думать.

После получасового консервирования в вагоне я наконец дождался Откровения свыше – автоматический голос без эмоций провозгласил: «станция «Павелецкая»!» Сложно передать моё ликование от того факта, что можно было снова выйти в прекрасный (уже) город и насладиться сравнительно свежим воздухом перед поездкой в поезде. Вокзал я нашёл сразу, идя по течению толпы и изредка сверяясь с надписями по бокам. Ожидал увидеть нечто наподобие аэропорта, но был неприятно удивлен.

Наследие мрачных времён процветающего социализма кишело бичами. Бомжи, как продолжатели того, что не удалось нам в сорок первом, оккупировали каждый квадратный миллиметр. Плюс ещё и напряжение, обман, спам, агрессия и ненависть повсюду. Бедные люди! Злятся на себя и друг на друга, а всё от бессмыслия, от десятилетий вранья, от недовольства всем и всеми. То есть сейчас-то мне эти причины кажутся очевидными, лежат как на ладони, ведь я – в тёплом Берлине. А тогда был «бескультурный шок».

Я продолжал наблюдать за жуткими людьми. Мой поезд опаздывал на три минуты. Наконец появился на горизонте. Опоздание не значительное – прорвемся! Однако в поезд я зайти не успел: несколько молодых ребят подозрительной наружности преградили мне путь. «Что они хотят?», – подумал я и нервно дёрнулся.
— Извини, но ты никуда не поедешь. Нам поговорить надо! – меня оттеснили от вагонов.
— Ребят, вам что нужно? – я постарался говорить без акцента.
— Мобила есть? Позвонить надо! – меня отводили за какое-то строение.
— Нет у меня мобилы! Мне нужно ехать! Человек умирает!
— Позаботься лучше о себе! – ответил один из ребят, ехидно улыбаясь.
Двое схватили за руки и держали, в то время как улыбчивый парень шарил по моим карманам. От возмущения я потерял дар речи, подавившись невыраженностью готового было сорваться крика возмущения. Вытащив кошелек, мой новый знакомый снял и мои часы. Продолжая обыск, он залез в правый карман и, к моему несчастью, нашёл... телефон.
— О-о, что я вижу! А я думал, что у нашего приятеля нет мобилы! – торжествующе осклабился ублюдок.
Пресекая мою попытку закричать о помощи, один из негодяев приблизил к самому моему лицу нож–кастет, спокойно произнеся:
— Только пикни, тварь, и ты – труп.
Не зная, что и предпринять, я даже не думал о самообороне и стоял, пялясь выпученными глазами как баран на новые ворота. А ещё наивно полагал, что попал в цивилизованное общество!
— На, мразь, на! – проснувшаяся звериная злоба вдохновила человека, уличившего меня в обмане, на два кривых надреза на моём лице.
— Что ты делаешь, тварь?! – закричал я, взбешённый болью – отнюдь не мыслью о возможном опоздании – и невесело прошёлся последними словами по чудесному «гостеприимству» великой волшебной страны.
— Ах ты, козлина, я заткну твою буржуйскую пасть! – по реакции новых знакомых я понял, что говорить без акцента у меня, мягко говоря, не получилось.
Компания налетела, безжалостно избивая. После одного крепкого удара ногой в грудь я потерял сознание.

Когда я открыл глаза, то увидел, что банда подонков смылась, оставив меня, обезображенного и истекающего кровью, лежать на асфальте. Они забрали всё, кроме холодильника. Он лежал в нескольких метрах от меня. "Вот дерьмо! Раскрыт!", – подумал я. Проблемы, накапливавшиеся исподволь, оформились в охватившую меня целиком снежную лавину. Мне стало всё по-барабану. Прикрыв веки от боли при резком движении, закрыв сердце и вытерев кровь с лица, я просто сел на электричку и отправился в путь. Руки и два сердца тряслись – моё в груди и чужое в холодильнике. Я мысленно послал его и его будущего хозяина.

В поезде люди косились на меня так же, как я час назад косился на бомжей. Встречаясь со мной взглядами, они отводили глаза; спиной я также чувствовал взгляды. Некоторые вставали со своих мест и пересаживались подальше от «бомжа», то есть от меня. О! Ступино.

Соскочив с поезда, я чуть ли не галопом помчался на поиски нужного дома. Подумал: "Сказать, что меня ждут как Откровения с небес – крайне мало!" Дверь была открыта. Я позвонил, но никто не отреагировал. Я решился зайти. Пройдя по небольшому коридору, я увидел комнату, из которой доносились голоса.
— Миша! Я иду за тобой! Уже скоро я буду там, где ты, Миша!
— Кхм-кхм, – я шумно прочистил горло. По патетическим возгласам работавшей на публику женщины лет сорока я всё понял.
— О!! – глядя на меня, закричала она. – Вот и он! Где вас носило?! А теперь – всё!!! – она заливалась слезами под равнодушным несмотря на все её потуги взором врача, сидевшего возле. Впрочем, мой видок сорвал маску равнодушия с лика эскулапа. Видно было, что он даже думал предложить мне помощь, но потом раздумал.

Опоздал. Я опоздал! Гм, а мною ведь двигали мысли не только о деньгах, но и о человеке. Понял внезапно, как мало зависит от меня в этой жизни. Ничего не зависит: ни чужие жизни, ни моя собственная. Стало жаль себя, я еле сдерживал слёзы. Я не был на коне. И хотя сердце еще в порядке, никто не в силах изменить ситуацию. Выразив своё никому не нужное соболезнование, я удалился. На улице расплакался как ребенок. Всё, что пережил сегодня, было зря.

Вскоре тоска покинула душу, уступив место спокойствию. Просто вдруг пришло в голову, что в этот момент во всём мире гибнет множество людей. А множество, наоборот, рождается. Чтобы также умереть в свой срок – этот дьявольский жизнеход водит хоровод с начала времён. А кто такой я? Вопрос!

Подъехавший поезд вывел меня из экзистенциального раздумья. Снова в Москву, а оттуда – домой, в родной Берлин. В поезде мне было плевать, что люди косились на меня. Не важно, встречу ли я на вокзале каких-нибудь недоносков. Я был ко всему готов. И, уж поверьте, если б я встретил тех ублюдков снова, то попытался бы использовать маленький холодильник не по назначению.

Но мне никто неадекватный не встретился, и обратный путь до аэропорта прошёл без приключений, зеркалом повторив прошлое: поезд, метро, маршрутка, аэропорт... "Домодедово"! Отворяй врата на Родину!

Вот и мой самолет. Сидя у окна и наблюдая за уменьшающейся и удаляющейся Москвой, я решил никогда больше не работать курьером, и действительно с тех пор больше этим не занимался. Теперь я живу тем, что пишу рассказики в журналы. Чуть позже чем через два часа я снова был в Берлине. Будто бы никуда и не уезжал.

Москва-Дрезден

"Наука бездумья" (в соавторстве с ***)

"Науку бездумья впитав с молоком,
Ты в ящик упёрся с бокалом привычным.
Твой выбор так прост - быть всегда дураком;
Умеренно-злым, от других неотличным.
Самостоятельность мысли - порок.
Быть не таким - непростительный промах.
Просто скопи соглашательства впрок,
Правнукам чтоб передать в хромосомах.
При солнечном свете пыли не скрыться.
Начало пути приближает финал.
Не сам выбираешь, когда появиться,
Но сам констатируешь, что ты устал".

"Этот мир – мой мрачный дом. Мне никогда не нравилось это жилище Равных. "Одинаковые" – это название было бы куда более подходящим для всех нас. За свои сто пятьдесят лет я так и не научился мыслить вне суеты повседневности, выходить за привычный порочный круг хотя бы на шаг. Но в том-то всё и дело: таковы все... Я не уверен, что во Вселенной есть условия для существования иных моделей сознания. Не представляю, были бы счастливы носители таких душ. Даже эти мыслишки уже вызывают во мне адскую усталость. Верь Системе, жди перерождения в машине переработки и трудись! Только так. Замолчи и не напрягай слабую голову. Что ж, пора – перекур окончен", – Манавр Траф продолжил свой мысленный монолог, осуществляемый им с целью, формулировка которой вызвала бы у него самого затруднения. Хотя бы по причине страха перед Системой, на которую он пашет уже тридцать с небольшим лет. Система – это шестьдесят два выдающихся политика, которые умеют думать, обладают правом на глубокую мыслительную деятельность и руководят всеми нашими действиями. Их имена никому не раскрываются в целях защиты, возможно – излишней, так как вряд ли кому-либо могло бы прийти в голову нападать на них...

"Моя работа заключается в том, чтобы следить за сферой ограждения от людей лишней информации в зоне Младшего Возраста. Понятие "лишняя информация" довольно расплывчато, и поэтому я и мои коллеги, чтоб не морочиться, включают сюда почти всё, что выходит за рамки элементарных телесных потребностей и организации труда. Для чего я вновь повторяю в уме всё то, что там и так давно уже есть?.. Для тебя, Нечто. Ты вселилось в мой мозг и стало его частью, и если об этом узнает Служба Контроля – я погиб. Поэтому, прежде всего, я должен рассказать тебе, как не попасться Службе Контроля, если власть над телом перейдёт к тебе. Во-первых, нельзя показывать, будто ты интересуешься, какими способами пользуется Система для достижения своей цели. Во-вторых, ты должен быть абсолютно спокоен, когда тебя будут обдавать лазерным потоком. Обмануть Компьютерную Систему мало кому удавалось, но такие случаи известны. Ведь ничто не совершенно. Ну и последнее: ни в коем случае нельзя переставать сражаться за свое право на жизнь, ибо правило номер один гласит: "отрицай всё". Надеюсь, я не очень затуманил наш мозг на двоих...

Мир без идеи не осознаёт себя таковым. Не должен осознавать. Что же произошло со мной? В результате каких аномальных процессов в меня вошло осознание того, что всё не так? Жизнь – это не только механическая работа и сокрытие ростков знания? Не чередование процессов роста, питания, эякуляции и эвакуации? Или же... Что произошло с нами со всеми? Только тихо! У Системы есть уши.

Так нас учили. Так учим теперь мы. Вера наша – нерушима. Вера в справедливость машин и всего того комплекса, который включает понятие Системы. Поверь, Нечто, это колоссальная организация! Как такие тупые твари как мы могли всё создать? Страшные мысли. Страшно думать об этом. Но и не думать страшно. Раз научился, вернее – открыл возможность научиться – надо продолжать".

Он дошёл из Сектора Отдыха до своего Пятого Рабочего Сектора. Монитор будто разделили на десять окошек, в которых двигались люди. Большими буквами было написано – "без изменений".

"Я могу прослушивать любую квартиру, могу отключить в ней свет, газ, даже воду; могу блокировать все выходы и поставить решетки на окна – никто и никогда не должен засомневаться во всемогуществе Системы. Но никому не приходит в голову просто выйти подышать давно уже не свежим воздухом, они двигаются как роботы и делают всё для осуществления поставленной задачи. Так предстояло делать и мне, словно ничего не понимал и никогда не задавал себе вопроса "как". На столе лежит пачка газет, которые сами читаются вслух приятным голосом дикторши, но разве могла кому-нибудь прийти в голову мысль раскритиковать правительство?

Весь мир бы ужаснулся, узнай он, что только что произошло в моей голове. Такого просто не могло быть! Я только что ФАНТАЗИРОВАЛ!! Я представил, что я инспектор Службы Контроля, а не Следящий за отгорождением от лишней информации в зоне Младшего Возраста!! Теперь главное – это молчать. Молчать о своих новых возможностях. Просто следить за детьми и тихо развивать в себе свои новые умения. Заодно можно ослабить контроль и дозированно предоставлять детям знания. Всё-таки с Системой не только можно бороться, но и нужно. Хотя я всё ещё не был в этом уверен на сто процентов, ведь на протяжении стольких веков Система контролировала всё на Брунстоке, решала наши мелкие житейские проблемы, увеличивала среднюю продолжительность жизни (точнее – существования), и все были ей благодарны. Но текущая ситуация была из разряда "Здесь и Сейчас", думать приходилось в режиме цейтнота, что было ещё менее привычно, чем в спокойной обстановке. Терминалы Службы Контроля уже наверняка зафиксировали минимум пять секунд бессмысленного простоя единицы 1009876544-2, то есть меня, и могли заподозрить неладное. А если некогда думать, надо решать. Я выбираю борьбу. Всё".

— Здравствуйте, дети! – главное, не переставать улыбаться как дебил. – Что вы сегодня делали?
— Лепили из глины Ляля! – Малика.
— Таскали ящики и пели марши! – Моновотра.
— Учили пятое песнопение во славу Системы! – довольный Аккариас.
Без паузы говорю:
— Молодцы, молодцы! Тренировка меткости! – смотрю, выбирая. Затем: – Аккариас, забрось полотенце на Глаз Хозяев!

Мальчик со второго раза умудряется закрыть нас от видеонаблюдения. СК придраться не могут – мы тренируем полезные навыки.
— Подойдите поближе, дети! – мы дружно расселись в уголке. Шёпотом учу. Чему Я их учу? Для начала – умению просто целенаправленно подумать в течение пятнадцати минут. Не больше, но и не меньше. За полчаса они умудряются отработать некоторый навык, который теперь уже не утратят никогда, но, наоборот, усовершенствуют с годами. Всё, пора снять полотенце, а то Служба Контроля может прислать сотрудника для проверки видеотехники. Я знал, что, как только выйду за дверь, меня будут разглядывать со всех сторон, чтобы уловить едва заметные изменения. Не учёл только того, что дверь может и не открыться... Впрочем, пока паниковать рано. Всего лишь заклинило замок.
Малыш тем временем снял полотенце, я произнес – "Вот так, молодец! Не забывайте того, что выучили за сегодня!" – последнюю часть, обращённую уже ко всем, я произнёс вполголоса, ибо слово "учиться" было полулегальным. После этого я помолчал и устало присел.

Во мне будто что-то умерло, я снова смотрел бессмысленным взглядом и монотонно говорил. Там, за стенами, шла своя жизнь, единожды заведённый Порядок был нерушим. Только меня уже не было в этой всеобщей каше повседневности. Я варил своё варево – вынашивал план государственной измены. Убийство. Выход? Да! Да, чёрт возьми!

Я знал, что украсть домашние адреса политиков Системы легче всего, проникнув в службу доставки Большой Комнаты. Попрощавшись с детьми, шагнул в неизвестность. Надавил сильнее на ручку. Дверь... открылась! Сегодня определённо везёт...
Внезапно ощутив сильную боль, будто мне насквозь прострелили голову, покачнулся.
— Это глупо, – услышал я.
Обернулся – никого. Это всё только в моей голове, только для моих ушей. Завернув в уборную, еле отыскал пустую кабинку: здесь не ставили камер слежения.
Голова раскалывалась на части, но я не мог дать мысли ускользнуть.
— Глупо. Система велика, и ты не имеешь ни малейшего права разрушать то, что строилось веками.
— О, а вот и ты, Нечто! Ты – просто моя внутренняя проекция образа зомбоящика – продолжил я внутренний диалог. – Пустышка, босый выжатый тюбик. Я понятно выражаюсь?
— Не коси под блатного, Манавр! Ты им никогда не был. Что уж там, тебе просто слабо!
— Да! Мне не дано этого! Я – урод! Я думаю в мире без мысли! И эта моя беда станет бедой этого мира, всей дрянной Системы!

Нечто ответило:
— К чему приведут твои действия, ты хоть думаешь? Раз уж умеешь... Ты – за анархию, но анархия не будет за тебя.
— Всего лишь умные и красивые, да и то не очень, слова. Что или кто ты, Нечто? Как думаешь, я выбью из своей головы крамольные мысли и твоё "ненавязчивое" присутствие, если разбегусь и ударюсь ею об унитаз? – я запустил в себя новым аргументом.
— Со мной ты покончишь только тогда, когда в тебе не останется жизни. Уничтожь себя, давай же, давай, – прошептало Нечто. – Не пытайся найти объяснение этому, потому что я – часть тебя. Те-бя.
— Впрочем, косноязычная деталь мозга, я тебе благодарен. Ты открыла мне глаза. И ты же не даёшь мне действовать согласно новым знаниям... Пытаешься, по крайней мере. Но мне наплевать! Я уже мыслю без боли. Просто пойду и получу нужные данные, можешь нести свою околесицу.
— Ну и чего же ты добьешься убийствами? – боль в голове стала сильнее. – Система не строится на политиках – это нечто большее, не поддающееся твоему пониманию. Она не рухнет из-за одного тебя, – презрительно продолжил голос. – На место павших от твоей руки придут новые, ещё худшие. Поду-у-умай, жить стало спокойно: никаких терактов, насилия, все счастливы. Счаст-ли-вы. Здесь никому не нужна фантазия и плоды воображения – в нашем мире возможно всё. Всё...
— Тер-акты... Я не знаю всех этих слов. "Наш" мир? Ты выдал себя, захватчик! Все знают, что Система была всегда. Больше я тебя не слушаю.
"Я долго размышлял над тем, как убить, не выдав себя Системе. И несмотря на то, что голос в голове все еще звучал, я убил.

Я действовал четко, не делая лишних движений, чтобы привычная надпись на мониторе "без изменений" не сменилась мигающим предупреждением раньше времени. Конечно, руки тряслись еще до убийства, но когда я увидел молодого человека, жизнь которого не контролировала система, то почти отказался от задуманного. Лёгкая дрожь ещё сотрясала тело. Шок от первого трупа в пене и блевотине сменился странным кайфом, ощущением избранности. Новые чувства манили неизвестностью, вседозволенность тянула руки в попытке обнять... Первая жертва – как столб перегрызть, второе тело – как пирсинг в мозгу. Третий труп был сродни походу к венерологу".

После четвёртого убийства он снова начал думать. Нечто давно пыталось доказать, что Система саморегулируется, и тень сомнения зародилась в его душе...
Пятая жертва выброшена в машину Потрошителя. В личных вещах найдены интереснейшие бумаги.

"Что ты об этом думаешь, Нечто? Есть ли время и необходимость ознакомиться с этими записями Отцов Системы?"

Почувствовав ослабление давления на мозг, Нечто отомстило взрывом такой пронизывающей головной боли, что Траф едва не потерял сознание.

"Действовать нужно изнутри, быстро и точно, ведь у тебя нет права на ошибку: нужно сохранить то немногое, что тебе ещё принадлежит – твою жизнь. Но Система делает всё во благо людей, кто или что если не она сможет регулировать жизнь, обезопасить её, контролировать природные явления? Чем является одна особь во Вселенной, которой нечего предложить?"
Едва оправившись от болевого шока, он решил засунуть свой "внутренний голос" поглубже в подсознание – с глаз долой – из сердца вон. После непродолжительной борьбы, которая чуть не стоила ему остатка рассудка – пусть и зачаточного по человеческим меркам, но чрезмерно развитого для сей дикой планеты – Манавр победил, просто и изящно. Он перешёл на интуитивный уровень управления, доверив весь контроль над телом ему.

Интуиция у жителей Брунстока – это нечто поразительное, она развита даже сильнее, чем все другие области мозга. Путь туда был закрыт для Нечто. С помощью интуиции такого рода можно было даже уловить суть записей Отцов. Судя по всему, правительство и правда не играло столь большой роли. Но отступать было некуда. Да и некогда!

Последнее убийство задумывалось как массовое. Заперев атомным запором за собой ворота, Траф ворвался в зал заседаний. Тело просто выполняло программу, заложенную в него интуицией. Думать было не нужно, а Нечто лишь тихо качало головой, которую, однако, не смело высунуть.

Тщательно заперев Большую Комнату, он без колебаний облучил всех присутствующих смертельной дозой радиации. Все они уже были обречены, все они теперь трупы с отсроченной агонией, идеал экзистенциализма. Все. И Траф. И Нечто. Все они – ничто!
Он лежал на холодном полу, выложенном плитками гранита. Иммунная система ослабевала, и Нечто прорвалось к нему в сознание, чтобы спастись и спасти... Но не понять, что поздно что-либо менять, было невозможно.
— Я тебе говорил, – шептало Нечто, – говорил. Ты все испортил, провалил мою миссию!.. И – знаешь, что? Ты просто ничтожество... Ни на что не способный человечишка. Чего, чего ты добился? Стал убийцей, но Система не понесла ни малейшего урона!
Нечто исчезло.
— Тьфу! – облегчённо сплюнул Манавр, садясь и прекращая притворяться. Время ещё есть, дамы и господа. Перестаньте стенать и давайте всё же попробуем по-ду-мать. Как бы сложно и больно это ни показалось на первый взгляд.
Самый пожилой из присутствующих понимающе прищурился:
— Кто вы? – он продолжал держать руку на сердце, но голос, как ни странно, прозвучал спокойно.
...И только тут мозг Манавра, работавший последние дни на пределе, не выдержал и взорвался, окатив своим содержимым окружающих.

Картина умирания осталась в его навеки обессмыслевших зрачках. Мужчина едва заметно улыбнулся, глядя на стены, забрызганный потолок, затем удобно устроился в своем кресле, так и держа руку на груди.

Солнце всегда всходило ровно в половине седьмого, когда над планетой поднимался специальный щит, чтобы пропустить в города горячие лучи. "А ведь и вчера, когда стало известно, что все политики погибли при несчастном случае, я не оторвал глаз от монитора. Я знаю: назначены новые исполнители воли Системы, и мне предстоит быть умнее. И мне кажется, что я что-то знаю, чего знать не должен. Но кого это волнует? Я сложил руки на груди и, стоя у окна, наслаждался незнакомым чувством жизни; лучи касались моей кожи. Горизонт светлел, небо приобретало светлый, такой красивый нежно–розовый оттенок. Над всполохами зари вдруг показались облака. Нет, я всё изменю, не так ли, моё милое Нечто?"

"Фатальный эскапизм"

Первая вещь из сочинённых в соавторстве с Кайлин.

Мрачное пророчество всегда сбывается в сети

«Стоит только мне выйти в «он-лайн», как вся эта фигня и начинается. И теперь, небось, то же самое будет – со столь мрачным пророчеством себе самому Александр вышел из режима «невидимости». – Нет других подруг у вас, что ли?! Саша, милая, здесь – то, Саша, милая, тут – это… Ну давай, давай, пиши!»

…А внутри, как в упрек на театральное раздражение, откликается и злорадствует обида на Ангела. Ведь у Ангела, в отличие от Александра, есть подруги. И жизнь простирается гораздо шире затертого и вмятого стула, передвигаемого на колесиках по нужде неповоротливого тела.

Четыре стены единственной комнаты его квартиры были прикрыты прорванными в некоторых местах обоями. Спартанское убранство старо и убого. У Александра, 29-летнего довольно полного молодого человека, нет жены (нет, не было и, очевидно, не будет). Живёт один. Родные по главным праздникам подают весточку, ибо в век информационных технологий это можно сделать элементарно. Делается сие исключительно как дань внешним приличиям – последнему наследию дремучего прошлого, которое естественно вросло своими корнями в удушливое настоящее. Пусть подают, а то он забудет и о приличиях, и о них самих, а труп его не сообразит передать им ключи от квартиры. Хотя чей труп что кому передаст, вопрос сложный и неоднозначный. Друзья-подруги все под рукой, можно их тасовать как колоду карт и играть ими или же с ними, тешась в ободранных стенах самообмана, куда воздух проникает легкой струей сквозняка – и тогда, вроде бы, дышится легче. До того, как иллюзия вседозволенности виртуального пространства не распадется на молекулы множественной лжи. Её стены крыты пятнами от тяжелого дыхания сердечника. Если провести рукой, то можно увидеть такие же помеченные жирными следами обои и пол – от кухни до стола. Холодильник пуст: жаль, что по сети нельзя передать продукты...

«Хлоп!» – пробка от бутылки. Ударившись о металлический уголок системного блока, отскочила, покинув бутылку пива. Образовалась пена. «Ну-с, что тут у нас есть?.. Понятно, всё как всегда…» – Саша с привычным самозабвенным выражением углубился в сеть, будто углубился в женщину. Давно это было, и осталось теперь ныряние в навозную кучу чужих проблем. Даже Ангел, выслушивая их, блюет на задворках сознания. И потом они едва доползают до туалета, чтобы вместе с пивом и солями выплеснуть накопленную досаду.

Liberty:
— Ты не занята?
Angel:
— Пока нет (аська включена секунду назад) – ответил Александр.
Liberty:
— Тогда выслушаешь историю о моих печальных похождениях. Слушай... Вчера утром я полчаса гуляла с ним. А потом он сказал, что вечером приедет ко мне. Я час сидела в баре у подруги. Ждала. Потом он пришел и пошли мы в парк…
…Через некоторое время Саша заметил сам для себя: «Она мне уже полчаса рассказывает о своем свидании!»
Nataly:
— Ку-ку!
Angel:
— Привет, как дела?
Nataly:
— Без изменений. Вчера весь вечер мать долбала меня за то, что я часами в и-нете просиживаю. Ничего не умею делать и получаю мало. Я опять начинаю тебе жаловаться, что я жирная и тупая сука.
Angel:
— Почему – сука?
Nataly:
— Потому что отказаться от еды не могу. Сама. Я ничего не умею. Пишу ерунду.
«Известный приколист Лев Толстой устами главного героя «Хаджи-Мурата» не зря сказал: «У женщины ума в голове – сколько на яйце волос», – подумалось Саше.
Nataly:
— Ну а ты-то как?..
Angel:
— Ангел устала.
Малая:
— Прэт…
Angel:
— Привет. Как дела?
Малая:
— Мяяя… хреново!
Angel:
— Как экзамен?
Малая:
— Завтра. Я делала все, что в моих силах. Но не помню ни одного вопроса.
Angel:
— Плохо.
Малая:
— Я расстроенная. Злая. И у меня болит голова.
Angel:
— Надо отдохнуть.
Малая:
— Отдыхать не получится. Я переживаю. Что завтра делать? ;=((
Angel:
— Ждать.
«Тупая, и жалуется на то, что тупая» – мысленно прокомментировал Саша. Рука невольно тянется к мышке, курсор дрожит, соскакивая с команды «Закрыть». Тупая зависимость держит, будто совесть его, Ангел не позволяет просто так уйти со сцены. «Знал бы ты, как меня в аське грузят подруги-знакомые!!! Я как сливная яма для их проблем!» – мысленно взывает он к многочисленным глазам с той стороны монитора. Ангел ухмыляется внутри, смахивая с губ сытную пивную пену. Ему всё нипочем, как с гуся вода. Ангел – всего лишь фикция разума-одиночки.

Пошли вы все на х…!

Саша, сплюнув в сердцах, оборвал собственную фразу на середине и, так и не дописав её, стёр. Ужасно болела голова. «На улице такая жара! Пойду проветрюсь», - непоследовательно подумал молодой человек. Не попрощавшись ни с кем в своей ICQ, Саша вырубил комп.

Одолевала головная боль. Перед страхом информационной изоляции уступала даже гордость, давно затоптанная дешевыми кроссовками в городской пыли, но пред лицом боли уступала и она.

Жара на улице страшная. «Чёрт… Все мозги просрал с этой глобальной сеткой. Как я ещё с ума не сошёл от неё?!» – думалось невесело. Между тем впереди мелькали окна с разноцветными улыбками баннеров, обещающих насыщенный досуг и доступность всех товаров. Можно купить любой орган, и лотом выставлен на продажу мозг каждого.

Вдруг картинка на мониторе позеленела, Саша покачнулся и почти упал. Однако он устоял – спортивное детство в школе самбо оставило кое-какие навыки на память о себе. Номера… Ох уж мне все эти номера!
— Да все вы – просто номера! Но–ме–ра!.. – прокричал Саша, и добавил шёпотом: - И я номер… помер! Ха-ха…

Вокруг Саши открылось информационное поле без конца и края. Ему внезапно стало понятно, что он не может больше смотреть на мир под традиционным углом зрения, зато может смотреть на него как бы снаружи всей системы миропорядка, будто бы он находился вне её границ. На фоне микросхем сознаний не было ни одного человеческого файла, ни одного бита тепла. «Три цифры – тире, три цифры – тире, три цифры» – ряд цифр откровения числового кода Конца Светы вошёл в кровь и плоть, пронесшись в генах горячим потоком. Горячим потоком же вышло жёлтой струёй по жилистым и пустым как квачёвое молоко цифровым ляжкам. Голова кружилась юлою, а мир явил редкостное зрелище: приоткрыл, так сказать, свое истинное лице. Искажённые злобой девятизначные числа шли по делам своим, не ведая об иллюзорности своего же собственного Бытия, как не ведал прежде о своей истинной сути такой же номер – Александр.

Саша попытался объяснить паре номеров, что они – просто номера, но его не поняли: их понимание находилось в дублирующей реальности с подписью «жизнь». Жестокий маршрут, как трамвай по рельсам, без объездов и строго по остановкам морали. Она не хуже лезвия перерезает горло надеждам. И тогда нужна поддержка, чтобы удачно и вовремя соскочить с подножки на землю реальности. Особенно такому хрупкому существу, как Ангел.
— Вы мне не поможете? Ничего, что потревожу вас? Настроение у меня за эти дни менялось от безграничного счастья до совершеннейшего отчаяния...

Наконец-то нашёл благодарного слушателя – он привлёк внимание какого-то накаченного мужика. Мужик спокойно слушал его бредни до тех пор, пока Саша не сказал:
— Я красивая?
Спокойно и почти открыто оглядевшись по сторонам и не увидев препятствий в лице стражей псевдопорядка, мужик нагло посмотрел в глаза Саше:
— Тебе что надо, пидорас?
«Плохо ходить одному там, где ходят вдвоем», – мелькнула жалкая мыслишка и улетела вслед за Ангелом-хранителем. Вышла вместе с надеждой на спокойную прогулку к ближайшему магазину. Оставила едва видимый след на чёрных джинсах. Очередное мокрое и позорное пятно страха – мочи.

Мочи?.. Взгляд разглядел–таки на чёрном фоне джинс Александра пятно. С остервенением и долей неприязни, очень сожалея, что не надел ботинки покрепче, мужчина нанёс резкий боковой ногой по голове и мокро и грязно разбил Сашке носяру. Оглушительно и слегка страшно хрустнуло в мире стекла и бетона. Саша упал, покачнувшись. Добив по затылку пару раз, после чего сплюнув, довольный мужик ушёл пить и трахаться, трахаться и пить вновь.

Будто эпизод развратной наготы сбил его программу дня, а не прямой удар в лицо. Зачем глядеть, как кто-то дерёт свою бабу, обнимающую унитаз в трещинах. На мысленный экран опустился занавес густого красного цвета. Кровь с подбородка попала на руки, и оттуда – на глаза, протёртые им бессознательно.

…Саша шёл, и чем больше шагов он делал, а также чем обильнее покрывалась нижняя часть его небритого лица красной липкой жидкостью, тем бессмысленнее становился его взгляд, и тем бессмысленнее становилось у него в душе. Взгляд вскоре совсем остекленел. Мыслей было мало, а те, что были – примитивны. Но вот отошли и они, скверна земного Бытия укоренилась в теле, а дух совершил редчайший, практичеси невиданный до тех пор акт метаморфозы.

Стоило включить комп, как отключился разум, оставив на съедение мойрам подсознательного недвижимо распростёртое на стуле тело. Виртуальность не хуже Астрала поглощала начинку, перемещая куда надо и за многие километры. Безумие ждало его вне списка контактов, с красным зрачком в виде маленького цветка.

Ангел был на связи и связан с незнакомкой, и с её аватара за ним следил глаз.

Когда Саша включил комп, он тут же выключился сам - именно тогда Александра впервые вышла на чёткий контакт с нематериальным содержимым его распростёртого на стуле жирного тела... Завязался диалог:
— Ты кто?
Пульсация в рисованном зрачке усилилась, разобщая его мозговые сигналы и окутывая сонным параличом. Давно не реализованные физически фантазии выпорхнули из табакерки желаний. Словно подглядывая из монитора, он видел женщину, проснувшуюся на его стуле. Обнаженная незнакомка притянула клавиатуру и ответила:
— Я – Александра.
— Почему я вижу тебя? Ты где? В моей голове?
— Нет. Я живу в Интернете, я – часть твоей души, – в подтверждение её слов, в её внешности мигнуло несколько знакомых ему по сайтам знакомств лиц и фигур.
— Лучшая, вероятно? – улыбка от удачной ненавязчивости комплимента.
— А в тебе такая была?
— Да нет. Не было вроде.
— Вот именно. Я просто проекция твоего электронного сознания, вот и всё.
— Но если ты в Сети, где живёт всё остальное моё сознание? Я смогу жить в своём привычном, реальном мире?
— Жить? Ты разве жил? Ты толком даже не существовал. С детства, как герой «Смерти Ивана Ильича», но ты даже, наверно…
— Почему? Помню!
— Врёшь.
— Нет.
— Не важно. Я хочу забрать тебя в мир Сети. Всего. Со всем говном. Сейчас. И без отлагательств.
— Как? Зачем?
— Ты что-то?
— Где?
— Забыл в своём раздолбанном сраном мире? Не волнуйся, я не спешу и могу подождать, – её пальцы мягко массировали скролл, будто вызывая долгожданный оргазм ответа.
— Ничего я не забыл! – едва он произнёс обиженно требуемую фразу, будто переключил рубильник, как вся его материальная оболочка и нематериальная составляющая оказались поглощёнными сеткой WWW. Wесь он перешёл в Интернет, без следа исчезнув из обыденного мира материи.
— И что теперь? Меня больше нет там. А где я есть?
— Ты – материализация своих же представлений, пучок электронов, рябь на микросхеме Бытия. Нас теперь двое, рябить нам будет легче.
— А что это за свет вокруг?
— ЭЭЭЭЭЭЭЭЭ…
— «ЭЭЭЭЭЭЭЭ»?..
— Это остаточный эффект твоей смерти, не обращай внимания, скоро пройдёт, и воцарится вековечное царство Тьмы.
— Я, конечно, понимаю, что в мире, столь едко и метко описанном Пелевиным, мне нечего было ловить… Но найду ли я в этой форме существования выход?
— На это тебе ответит твой онлайн-анал–собеседник. Услышь звук, ибо он вошёл в сеть.

«Сергей Паулус в сети»

— Ты можешь задавать вопросы живым людям. Реально существующим, в отличие от тебя.
— Как это возможно?
— Считай, что я не слышала вопроса. Итак?

«Сергей, я понимаю, что я не из списка контактов, но я несколько и не совсем спам. Я – средняя грань, срань, недостающее звено в цепи твоей эволюции до высших форм хромоформ. Сейчас ты в ужасе перестанешь читать текст. Или просто посмеёшься – не важно. Важно то, что твоя судьба уже предрешена. До твоего рождения в мире грёз и смерти в мире надежды. Твоё сердце останавливается… Стоп! Оп-ля-ля! Поезд прибыл на конечную остановку сознания! Я твоя смерть-круговерть».

— Стоп! Стоп-стоп-стоп! Зачем?!
— Что?
— Зачем я его убил?
— Ах, это… Ты не научился управлять силой. Ты ещё не оправился от помешательства последних минут на Земле. Впрочем, пару раз убить тебе даже полезно. Эта кровь пролита не зря.
— Почему ты так говоришь?! Это же кровь!
— Она принесла пользу. Скоро ты сам это поймёшь. А сейчас тебе нужно заставить тело Сергея Паулуса подчиниться своей воле. Это будет наш маленький зомби для связи с Реалом.
— Реалом?
— Да, детка, я сказала - "Реалом".
— Я боюсь, что не смогу.
— Ты боишься, но ты сможешь. Рука… Вторая… Третья… Ещё пара сантиметров… Проверка функций жизнедеятельности всех органов… Частичное восстановление сознания… Почки–пенис–мозжечок – вот и вышел мужичок! Всё, парень, готово!..
— Какие у нас могут быть дела в мире живых?
— Сейчас узнаешь, ха-ха!
…Мужская и женская проекции слились воедино и переместились в средоточие сетевых эмоций людей. Их плоские фигуры отражали ментальный свет, излучаемый эмоциями вожделения, страха, тщеславия, лжи, лицемерия и жажды насилия. Этот вихрь вобрал в себя их псевдо–тела. закружил их водоворотом, ослепив гламурной связью.
…Очнулись они на берегу.
— Ты понял?
— А что я должен был понять, родная?! Я ж не собачник тебе, чтоб вот так вот сразу же взять – и всё это понять!!!
— Та-ак… Ещё раз?!
— Нет-нет, что ты!! Я пошутил! Да, я понял. Я… ВСЁ… ПОНЯЛ!.. И, признаться, почти не удивлён.
— И всё же, согласись, что это несколько странно – то, что там этого никто не понимает. Почти НИКТО!!
— Я вижу закономерность в пространственной пятимерности смерти детей.
— Я сама её не вижу, мне просто нужна её помощь.
— Я сказал тебе, что не хочу убивать?
— Да. Сказал.
— Так вот… Я пошутил!!!
— Что ты делаешь?! Что ты де…
—…
—…
— А теперь себя.

На корзине с пеплом их файлов неизвестный умелец выгравировал слова:

«Почему я скучаю по людям,
По смерти своей и бессмертью?
Потому что мы скоро там будем,
Продолжая черёд круговерти.
Продолжая поток эмоций,
Отражая чужие смерти,
Беспокойствия мне отвесьте –
Разменять суеты червонцы.
Безмазовый итог круговерти –
Трёхразовое «да!» этой смерти».

"Soul's not found"

(Артём Кияшко в соавторстве с Алексеем Михеевым)

«Иногда мне кажется, что никто не знает ничего. Всё то, что мы называем нашим багажом знаний – лишь ненужный груз; мусорный налёт, который чистильщик-смерть ототрёт от стекла душ».
(В.Трэвис «Пластика камня»)

Глава 1

«Ого, какой прожорливый! Вчера не наелся? Ух, курицу – руками! Ну ты даешь!»
— Минси, ты не будешь против, если я воспользуюсь салфеткой?
— Да нет, Фред, что ты!
— Спасибо!
«Ха! Еще и салфеткой пользуешься! Ну ты даёшь, Фред! Фред!! Ты тут? Хотя достучаться до тебя невозможно. Ты вечно молчишь».
— Минси, как поживает твой муж?
— Муж! О, он… Да, он нормально. А ты?
— О, я! Я-то живу полной жизнью.
«О, ты-то, козёл – ещё бы! Везде перебывал. Нет, ещё эта гнида требует от Господа Бога света и рая! Да к чертям его послать – вот и все. Хотя он не способен».
— Недавно заходил к Беккеру. Представляешь себе…
«Еще бы – только б поговорить, только б посплетничать! Да знаю, что с ним – спился и живёт на копейки. А какие мысли у тебя пролетали во время вашего разговора, я бы промолчала. Стыдно, наверно, было. Хотя я управляю твоими чувствами стыда и справедливости, но ты почему-то не отвечаешь взаимностью на мою искреннюю страсть. Когда же я, наконец, избавлюсь от тебя?!!»
— Так представь себе, Минси! Он спивается! Нет! Ты только представь: я пришел к нему, а он уже был пьян. Господи, как же плохо кончают люди! Да, Минси...
— Ох, Фред, и не говори. Всё это так печально.
«Ха! Печально! Минси, думаешь, я не вижу, что ты чувствуешь?! Насмешила, дурочка из переулочка!»
— А ты как сам-то поживаешь, Фред?
— Ну, как обычно. Своя квартира. Своя машина. Я доволен, Минси.
«Ах ты, жирный ублюдок! Ещё бы ты не был доволен! Да, Минси, знала бы ты, как он всего этого добился. Посмеялась бы со мной вместе».
— Я рада за тебя, Фрэнк. А мы вот с Филиппом не ладим. Его собираются увольнять.
— Не может быть! Он же недавно приходил в наш банк. Вроде, говорил, что вы собрались брать кредит на покупку дома. Я не знал. Прости, Минси.

«Да уж, жирный ублюдок, ещё бы ты – и не знал... У тебя везде глаза есть. Какого чёрта именно я досталась ему?!»
— Прости, Минси, я опаздываю. Надеюсь, ещё увидимся.
— Да, конечно, Фред.
И – вот же! Сам Фред Рикван пошёл по пустынной улице; не замечая цветущих деревьев, зеленой травы, он прошел по парку.

Фред шёл недолго, вскоре он заметил своего старого знакомого. Ещё бы он прошел мимо и не увидел, как его бывший друг торгует цветами! Он бы не простил себе. Ещё как бы не простил, ведь он сам – служащий банка. Он может позволить себе всё! Всё в этот прекрасный весенний выходной день. Всё!
— Привет, Джордж!
— О, Фред, привет! Не купишь ли для своей любимой цветов?
— Я бы с удовольствием, но у меня нет любимой – весь в работе.
— Понимаю…
«Конечно, в работе. Живёшь день изо дня, сидя у компьютера. Набирая одни и те же слова. Кто скажет, что ты свободен? Да ещё с таким пузом! Хе-хе, Фред, ты меня просто смешишь!»
— Ну что ж, Джордж, вижу, у тебя сейчас разгар торговли, успехов тебе.
«Ага, так ты и подумал, еще бы – «успехов»! Только я знаю, что ты думаешь. А думаешь ты о другом…»

И вот, опять же пройдя уверенным шагом, перетряся своим пузом всех прохожих, Фред забрался в свою машину. О, да – машина была превосходной! Люди, которые её создали, не пожалели сил.

Удивительно, что человеческие существа настолько смогли обжиться в этом мире. Понастроили кучу невероятных зданий, устройств, и уверены, что всё это прекрасно работает и помогает им жить. Продвинулись в искусстве, в религии, в психологии.

Да, люди – это всего лишь люди. Но непонятно, зачем, по большому счёту, всё делается. Для приукрашивания своего недолгого существования? В качестве попытки преобразиться и стать богами? Хотя второе, наверно, отпадает: люди забыли, что такое «Бог». Он им не нужен, коль есть столько удивительных штук.

С силой захлопнув дверь машины, Фред повернул ключ зажигания и рванул по дороге. Скорость – да, Фред обожал её! Мчаться, никуда в то же время не спеша. Festina lente. Вокруг – пальмы, запах моря. Красота! Но его это не интересовало...

Глава 2

«Езда на машине – есть ли что-нибудь прекраснее? – думал Фред. – Всё пролетает так быстро, что не успеваешь толком ничего заметить и дорисовываешь всё сам – все эти краски, пальмы, море. Нет, этот мир прекрасен, но, конечно, в нём не всё идеально. Вот, к примеру, моя подружка Мэнси. У неё муж – полный неудачник. Никогда не выигрывал в покер, всегда проигрывал всё и уходил ни с чем. Мало того, что работа его скучная и нудная, так ещё и копейки платят! А она – прекрасный ангел! Да, именно так. Но полюбила его и уже никак не хочет отрываться от него. Я считаю, что это неправильно – любить неудачников. Это же неудавшиеся личности, они быстро выпадут из колеса, в котором вертятся. А я – благородный и воспитанный – живу один. Может, и я делал много глупостей в своей жизни, но я всё равно лучше, чем этот её муженёк».

Проехав пару километров, он остановился у обочины с видом на бескрайний океан.

Запах моря. Как он его обожал! Его тянуло туда – к бескрайнему сплетению воды, рыб, растений. Он когда–то даже купил себе дом с видом на океан. Обошёлся он ему, конечно, дороговато, но дело того стоило. Каждый вечер сидеть и вглядываться вдаль, неизвестно чего ждать ночами напролёт. Конечно, за деньги можно приобрести почти всё. И Фред это прекрасно понимал. Он не был наделён сильно развитой совестью. Лишь иногда в нём что-то горело, что-то не давало покоя, ныло и просило о смерти. В такие моменты он и уезжал к своему океану и дому за пару миллионов.
— Добрый день, мистер. Здесь нельзя парковаться.
— А, простите, я ждал знакомого, и... видимо, он не придёт, – включив зажигание, он вырвался из морского ветра.

«Вот так всегда, – думал Фрэд. – Не успеешь притормозить, как уже кто-то подбегает и начинает тебя учить. К чему мне ваши правила? Я могу жить по своим не хуже, чем эта кучка идиотов!»

Уезжая всё дальше и дальше от океана, он уже не думал ни о смерти, ни о любви. Фред просто направлял автомобиль, куда вела дорога. Не сказать, что ему это нравилось, но бывают такие моменты, когда хочется отключиться и уехать дальше на юг, встретить свою судьбу и больше никогда не возвращаться к обычной жизни. Так сейчас и было: он ехал уже как минимум два часа и ни о чем особенном не думал. Уже выехав за черту города, Фред просто оглянулся назад и ухмыльнулся.

«Ну что ж, проведу этот вечерок где-нибудь в придорожном мотеле. Всё равно дел у меня важных нет».
— Дорога всегда привлекает людей. В пути можно насладиться всем. Дорога может кончаться, но только не в душах людей. Людям всегда хочется куда-нибудь ехать, искать что-то, быть неразлучными с дорогой. Но повседневные дела вырывают эту мечту из сердец людей, подобных Фреду. Им больше ничего не остаётся делать, кроме как работать и кормить себя на заработанное. А самое главное – чем больше времени ты тратишь на работу, тем больше у тебя желудок. А разве нельзя просто жить? Жить, а не существовать. Смотреть вперёд себя, никогда не оглядываться. Идти дорогой, плыть по морям и океанам, летать по небу и к звёздам. Нет, наверно – нельзя. Есть повседневная жизнь, и она забирает у нас всё это.

«К чему все эти роскошные автомобили? Разве люди не видят, что мир – не только деньги, слава или что они там ещё любят? Мир похож на цветок, в котором рождается всё красивое. Но никто никогда не замечает всех тонкостей его красоты. Я заточена в теле жирного ублюдка, который хоть иногда и задумываеться о красоте окружаещего мира, но основную часть своей жизни прожигает с помощью денег. Ну, наверно, как двигателю автомобиля нужен бензин, так и Фреду нужны деньги, чтобы «ехать», причём – много денег. У каждого потребности свои, но всегда лучше, когда бак полон. И всё же я не могу винить людей. Мы не похожи. Я – это олицетворение души в теле, а они – просто жалкий рациональный мозг, управляющий людишками».

«Интересно, что ещё задумал Фред? Провести ночь вне дома?»

«Эй, Фред! А как же твоя любимая китайская еда? Не думаю, что её тут готовят. Ты с голоду не умрешь?»
— Добрый вечер! Могу ли я снять номер на ночь?
— Да, конечно. У нас имеются свободные номера на втором этаже и на первом.
— На втором, и подальше от города, если можно.
— Кхм… Конечно. С вас двадцать долларов, – Фред вытащил бумажник и неуверенно протянул требуемую сумму.
— Спасибо, вот ваш ключ.
«Вот я и на месте. Ну что ж, номер как номер. Выбирать не приходится – у них тут, по-видимому, все номера такие, так что переночую, и – домой. Какого же чёрта меня затащило сюда?!»

Расстелив кровать, он решил немного выпить перед сном и посмотреть ящик.

«Надеюсь, хоть бар у них хороший!»

Спустившись на первый этаж, он сразу же заметил кричащую вывеску «ПЬЁМ ВСЕГДА».

«Не сказать, что я привык к таким местам. Просто зайду, куплю бутылку виски и – в номер». Фред, зайдя в бар, был удивлен. Заведение оказалось пусто. Стулья стояли на столах, кто-то мыл полы, а бармен стоял за стойкой и смотрел телешоу. Когда Фред подошёл к стойке, бармен всё-таки повернулся и улыбнулся широко, как старому знакомому:
— Добро пожаловать в наш бар! Что будем пить?
— Виски со льдом, – Фред решил немного посидеть и поболтать с барменом. Всё-таки это лучше, чем пить одному.
— О’кей!
— Как у вас дела с баром? Что-то сегодня здесь как-то пустынно...
— Да… уж три года, как поток посетителей почти совсем ослаб, – бармен засмеялся.
— Ну, наверно, были и получше у вас времена?
— Да, когда-то были. Впрочем, время от времени посетителей ещё хватает. Не все люди потеряли интерес к путешествиям, а спать и отдыхать в дороге где-то надо, вот и заезжают к нам иногда. А вы куда-то по делам ехали, или так, ради удовольствия вдохнуть запах свободы и жизни?
— Да я сам не знаю, но точно – не по делам. Просто как-то не думая выехал из города и поехал, куда глаза глядят.
— Порою в жизни трудно разобраться?
— Можно сказать и так.
— А вы какой-то усталый… Наверно, из-за дороги?
— Да, может быть. Хотя какая разница.
Допив виски, Фред попрощался с барменом и пошёл в номер. Улёгся в кровать и включил телевизор.

«Вот она – наипагубнейшая страсть человека, телевидение. Столько ерунды, и всё лишь только для денег, этих сортирных бумажек».

«Странно, почему я стал так думать? Разве я сам не такой? Разве я не делаю такие же глупые вещи, как телевизионщики? Я же сам из этой кучки… А может, всё же нет, раз задумался об этом?.. Попробуй тут – разберись! А лучше всего сейчас вообще не думать и лечь спать. Да, лучше лечь спать».

Вот и лучи солнца! Пробиваются через оконное стекло. Прекрасное утро, новый день… День, когда можно поменять свою жизнь. Исправить все ошибки. Думая так, Фред хотел начать всё заново, исправить. Ему хотелось научится взирать на свою жизнь по-другому, не испытывая презрения к окружающим…

«Эх, Фред, я знаю тебя лучше всех; я ощущаю всё, что ты думаешь и что будешь думать. Может, я помогаю тебе, вливаюсь в твой деревянный разум... А может, ты просто понял сам. Вот ведь, Фред, и посылок никаких не было, а ты сам додумался! Странно, правда?.. Помнится, в школьные годы тебя задевали, избивали, обзывали, и тебе это не нравилось, Фредди, не так ли? Ты верил в справедливость, искал правды, жаждал истины? Смешно! Истины… Она не спешила приходить за тобой. И тогда, как все наивные люди, ты понял, что миру не нужны ни истина, ни добрые герои. Мир потерял первозданую красоту, ненавязчивость, открытые головы. Всё это было когда-то. Наверно, я смогла бы вспомнить, как люди жили в спокойствии, не скрывая чувств. Видели границы своих возможностей. Старались быть культурными и не стремились распространять бред в массы. Всё это когда-то было, а может, мне так кажется. Нет, сейчас все поменялось! Мир уже не состоит из одной грани, он стал ужасным гранёным стаканом, многогранной геометрической абстракцией ненависти. Ненависти к себе самому. Ницшеанское стремление к саморазрушению стало его сутью, а внешностью – то самое хамство, которое ты не принимал в детстве, но которое уже проникло и в тебя».

Теперь он испытывал странное ощущение внутри, это не было обычным похмельем. Это было что-то более страшное и угнетающее. Он словно потерялся в этом мире, оставшись без цели, она куда-то исчезла, пропала в лучах солнца. Ее больше не было!

«Неужели я один? Всегда ли я буду один? Да нет, наверно, не всегда. На старости лет найду себе старушку, буду с ней жить в моём прекрасном доме у берега моря. Хотя – нет! Нет! Это не чувство одиночества. Тут что-то другое. Чувство бесполезности, что ли... Но я полезен! Во мне многие нуждаются и не могут без меня. Так что же это?!»

Фред решил немедленно уехать из отеля. Решив не есть, он не оглядываясь быстро зашагал по ступенькам, вернулся и сел в машину.

Радость, бесконечная радость теперь окружала его. Нет ни людей, ни проблем – опять та самая дорога. Но сейчас она его вела в город, к тем же самым людям и проблемам.

Глава 3

Ночь опустилась на город, который с двадцатого этажа небоскреба был виден почти весь и казался таким маленьким и ничтожным, что Фреду иногда хотелось раздавить его своими толстыми пальцами.

«Как же надоело всё! Работа, одна работа! Когда же это закончится?! Всю жизнь работаю, никакого удовольствия кроме денег. Да и деньги со временем кончаются. И как же найти выход из этой ситуации? Любовь? Нет! Любовь для слабаков. Её нет просто, это глупое чувство, вызывающее, тем не менее, боль. Друзья? Наверно, тоже нет. Чем бы заняться, кроме работы? Странно, ведь у меня есть деньги, есть прекрасный дом у моря. Чего же ещё надо? А всё равно чего-то не хватает. Какой-то середины, где ты чувствуешь себя уютно».

Немного поразмыслив, допив бутылку пива, Фред направился в спальню, где его ждала уютная кровать.

«Как же ты заблуждаешься в своих мыслях. Ты одинок! То, что тревожит тебя – твоё долбанное одиночество. Ты когда-то хотел и любить и иметь друзей. Нет, вы посмотрите на него – «у меня куча денег, значит, я – король мира! Живу, как хочу!» Ну и что, Фред, ты – король? Ощущаешь себя центром Земли? Всё вокруг тебя так и вертится, так и кружит, нарезая обороты? Нет, Фред! Это не так. Спи, дурак! Можешь не просыпаться вовсе – мне будет легче. Я просто умру в тебе и улечу обратно к небу, где меня ждет моё уютное местечко. Я здесь просто мучаюсь с тобой. Когда-нибудь ты умрёшь, я знаю это точно, люди живут недолго. И когда этот день придёт, я расплачусь от радости...»

Глава 4

Вот он – последний день. Последний день его работы. Две недели назад он подал заявление об увольнении. Какая причина послужила этому? Причина одна: он устал от своей жизни. Нет, кончать с собой он не собирался и даже не думал об этом, просто хотел найти что-нибудь более интересное в этом мире. Путешествия, другие страны, люди – да что угодно, только бы не этот чЁртов город с его уродскими людьми! Бр-р-р!!

Проходя мимо людей, Фред здорово удивился. С чего это вдруг сегодня их так много?

«Странно, ведь не за кредитами все сюда пришли? Нет, что-то тут точно не так. А хотя – какая разница, меня это не касается».

Пока Фред ждал лифт, к нему подбежал мужчина средних лет с довольной улыбкой. Фреда чуть не стошнило. Это был Джеймс, начальник кредитного отдела. Вот кто умел крутить дела! У него всё было отлично. Недавно его немного придавили сверху – так он всё равно выкрутился! Удачливый человек.
— Привет, Фред!
— О, привет, Джеймс! Как поживаешь? Я слышал, ваш отдел зажали в тиски! – чертовы уроды, я сам бы вас в тисках сжал – мешаете людям работать нормально!
— Ах, ты про это, – с усмешкой сказал Джеймс, – всё нормально, мы решили эту проблему с директором. Это было всего лишь маленькое недоразумение.
— А я слышал, ты собираешься уволняться?
— Да. Стар я, наверно, уже.
— Да ну, Фред, насмешил! Какой ты старый! Наверно, подыскал себе работёнку, где больше платят.
— Кто знает...
Подьехал лифт.
— Прости, мне надо спешить, потом, если что, заходи.
— О’кей!
«Как же мне надоел он! Всё время на глаза попадается. Да ладно, всё равно последний раз вижу, может, через некоторое время скучать начну. Да, наверно, буду скучать и по банку и по всем знакомым. Но возвращаться не захочу...»

Ещё несколько шагов, и – кабинет Фреда. Большущий кабинет заместителя директора. Обставлен по его предпочтениям. Старый дубовый стол, удобное кресло, множество перьевых ручек, куча бумаг на столе. Да, это последний раз, когда он садится за стол, это последний раз, когда он подписывает документ... документ о собственном увольнении.

«Вот и всё! Прощай, старая жизнь! Я вышел из этого замкнутого круга, подписав всего лишь одну бумажку, одну чёртовую бумагу! Всё, я больше не вернусь в это здание, не увижу своих друзей, знакомых... Да и к черту! Я открою нового себя. Меня ждет счастье. Да, я точно знаю – меня ждет счастье, о котором я мечтал всю свою жизнь, за чертой города!»

«Ты только что подписал себе приговор, ты не найдешь в этом мире ничего себе интересного, ты проскитаешься всю жизнь и умрешь один. Можно сказать, что конец твой уже настал. У тебя нет теперь ни цели, ни жизни. Ты совсем один. И останешься таким. Тебя будет терзать чувство одиночества, тебя буду терзать я. Ведь твои поступки не изменятся. Ты станешь еще хуже, ты сильно изменишься. Но ни к чему это не приведёт. Радость твоя угаснет сразу же, как только ты выедешь из города. Дальше начнётся страх. А границ страха нет. Страх и одиночество – вот что ждет тебя всю оставшуюся жизнь».
«У тебя была душа,
Боль была её судьба.
Мир латентно сокрушал
Дух, за мысли теребя.
Невозможная строка
Нереальностью тогда
Поместила вникуда
Смысл разом на века,
И остатки мира духа.
Там, где мокро – стало сухо,
И фальшивый мир души
На покой уйти спешит».
«У тебя была когда-то душа,
Которая оберегала тебя.
Но теперь её ты потерял,
И больше никогда
Не найдешь её внутри себя.
Я умолкну навсегда».