Терновый венец

Ког да это произошло, я, мой дорогой слушатель, сказать не могу. Может быть давно, а может и недавно. Но достоверно известно то, что среди многочисленных городов есть одна площадь, на каменной мостовой которой до сих пор сохранилось бурое пятно, уже немного затёртое пылью и тысячами пройденных по нему ног, но всё равно ещё хорошо читающееся, особенно с крыш близлежащих домов.
Всё началось в один из праздничных ярмарочных дней, когда толпы прохожих и зевак толпились у лотков голосистых торговцев, расхваливавших свой товар.
Раньше эта площадь примыкала к большому храму, остроконечные башни и пики которого словно приподнимали человеческую душу над этой будничной суетой. Храм стоял как-то обособленно от всей площади, словно гнушаясь её круговоротом жизни. Там, за этими толстыми сырыми стенами проходила совершенно иная жизнь, лишённая ярких жизненных красок, смеха, веселья. Даже улыбка была здесь редчайшим гостем. Всё там было подчёркнуто строго. Холодная тишина, подкупольное эхо голосов, степенность и медлительность движений. Золотой алтарь, и тот был окутан царившим там полумраком. Лишь один раз в день, когда солнце садилось за городские стены, алтарь вдруг встревоженно вспыхивал ярким огнём золота и рубинов, которых неожиданно касался чудом проникавший в эту сырую громаду последний солнечный лучик. Он просачивался сквозь небольшое оконце купольного барабана и смело кидался на крест, словно пробуждая его от столетней пыли.
Алтарь освещался его светом, и сразу становились отчётливо видны фрески с изображением Христа, Его двенадцати апостолов, Голгофы и Воскресения. Но больше всего поражала картина страшного суда, где лица, боль, страх, мучение, торжество правды - всё как-то оживало, запечатлеваясь навсегда в сердце человека. Но это длилось всего минуту-другую. И как только луч исчезал, так же неожиданно и внезапно, как появлялся, прежний полумрак сразу ревниво стремился занять своё прежнее место. Правда, в храме зажигались лампады и свечи, но их свет был так ничтожен и тускл, что даже гармонировал с общей атмосферой полумрака, царившей там.
 Так вот, когда бесстрашный солнечный лучик своим ярким светом разрезал густую тьму и нарушил царивший там покой и степенность, в храме у алтаря стоял молодой инок. Он с восхищением, со слезами на глазах смотрел на внезапное торжество жизни, на свет Креста, который освещал весь алтарь, на картину Страшного суда. Он видел это не в первый раз, но всегда, когда луч озарял своим светом эту мёртвую тишину, он молча стоял, боясь даже пошевельнуться и вспугнуть этот свет. Христос с укором и болью в глазах смотрел на него с креста, и сердце инока сжималось от этого пронзительного взгляда. Он хотел бы броситься к своему спасителю, нежно снять Его с креста, обнять, но как только луч исчезал, он видел, что это всего лишь скульптура, картина, камень. “Я должен что-то сделать, я должен! Я не могу так стоять, я не могу!” Его губы судорожно зашептали молитву. Инок видел, что свет уже начинал покидать его, алтарь, храм. Ему так хотелось ухватиться хотя бы за его конец, так же стремительно подняться с ним вверх и улететь отсюда туда, где солнце, где тепло и свет и где нет этой темноты и холода. Но лучик исчезал, а инок оставался один, стоя на коленях у потухшего алтаря.
- Марк! Вот ты где! - вдруг кто-то окрикнул его.
Марк от неожиданности вздрогнул. Словно кто-то подкрался и подглядел за его мыслями. Марку хотелось видеть, кто это. В проёме дверей он видел лишь чёрный силуэт в длинной рясе.
- Опять замаливаешь свои грешки? - и силуэт как-то недобро засмеялся.
- Нет... я..., - растерянно бормотал Марк.
- Знаю, знаю. Можешь мне не сознаваться.
И тут Марк увидел лицо того, кто нарушил его покой. Остроконечное худое лицо. Маленькие зоркие глазки прямо смотрели на него.
- А, это ты, Дан. Что тебе надо?
Дан вздрогнул. Его лицо на мгновение побледнело, но он тут же справился с собой и отвлечённо ответил:
- Да нет. Я кое-что оставил. Думал здесь. А тут ты. Ну ладно... Наверное, я ошибся.
И он вместе с Марком вышел из храма.

Ярмарка на площади продолжалась и на следующий день. Ничто не нарушало её безудержный ход. Только тёмные рясы и капюшоны прорезывали тёмной полосой её разноцветный ритм.
- Что-то уж сегодня много монахов, - сказал толсторукий мясник худощавой покупательнице. - Всё снуют и снуют в храме.
- Может там что-то случилось, - важно ответила она и сморщила уже и без того сморщенный лоб.
Монахи действительно беспокойно то входили, то выходили из храма. Явно, их что-то волновало. То ли они что-то потеряли и не могли найти, то ли искали кого-то...
Ярмарочная сутолока вскоре стала обращать на это внимание. И постепенно центр внимания переместился к храму. Люди полукольцом окружили вход в него и ждали, сами не зная чего. Они спрашивали друг друга: “Что случилось? Что случилось?”, и с растерянным видом пожимали плечами. Монахи беспокоились, но пока хранили молчание. Вскоре толпа расступилась перед двумя крупными монахами, которые буквально тащили худенького молодого инока под руки. Инок и не сопротивлялся. Просто он не поспевал за широкими шагами монахов. На его бледном, растерянном лице было недоумение. Но суровые лица монахов, их плотно сжатые губы были неумолимы, они будто безмолвно говорили о важности происходящего.
Вид инока и тащивших его монахов ещё больше возбудил любопытство толпы. Все уже побросали товары и свои лавки и поспешили к храму, охотясь за каждым словом и действием, происходившим там.
- Вот, вот! Смотрите, ведут!
- А что он сделал? Кто это? - звучал рокот толпы.
Они жадно ловили всё, пытаясь побольше понять, чтобы потом долго вспоминать это.
Инок смущался этой толпы, их любопытства, выкриков, но он ещё больше не понимал, что случилось и терялся в догадках. Вскоре они подошли к дверям храма. Из храма вышел грузный настоятель с группой приближённых. Они важно взглянули на толпу, в их глазах читалось нескрываемое превосходство. Настоятель громко произнёс:
- Здесь собрался народ! И это к лучшему. Пусть все знают, что мы всё делаем во свете. Тем более такие грехи даже не поддаются разумению. В нашем храме похищена великая святыня - рубиновый крест. Это страшное преступление, это святотатство было совершено вот этим презренным юношей, который корыстно прикрывался священным монашеским одеянием, чтобы совершить это мерзкое дело, - и настоятель театрально показал на бедного инока.
Он ещё продолжал что-то говорить, но инок, ошеломлённый услышанным обвинением, широко раскрыл глаза. Засохшими губами он ловил воздух и лишь молча открывал рот. Ему хотелось верить, что это плохой сон, что ему всё это кажется, что это неправда, но крепко сжатые локти с двух сторон говорили ему обратное.
Толпа, услышав такое обвинение, ещё сильнее загудела. Кто-то даже заплакал, впрочем это мог быть и плач ребёнка, но как бы то ни было, накал общей атмосферы был велик.
- Он украл рубиновый крест, - продолжал говорить настоятель, - и был уверен, что никто его не заметит. Но ничего не утаить от очей Господних! Всё скрытое станет явным! И теперь мы знаем имя этого вора! Это бывший для нас инок Марк.
Последние слова как удар топора сразили инока. Толпа только ахнула.
- Да, этот человек очень хорошо замаскировался. Никто не мог сказать о нём ничего плохого, но грязные намерения сердца, помыслы, они открыли в нём дорогу к преступлению. Что ты можешь ответить в своё оправдание? - сурово спросил настоятель.
Марк судорожно пытался выдавить из себя хоть слово, но всё внутри пересохло настолько, что получилось лишь жалкое кряхтение.
- Молчишь?! - с довольным видом произнёс настоятель, - Конечно! Что ты можешь ответить? Ведь есть свидетель твоего преступления. Тебя видели!
- Кто? - с большим трудом выдавил из себя Марк.
И тут из чёрной стены монахов резко вышел один. Он решительно сбросил капюшон и громко произнёс:
- Я!
Внимание толпы теперь переключилось на него.
- Ты? - опять с трудом выдавил Марк.
- Да, я! - уверенно ответил он.
- Нашему дорогому брату Дану у нас нет оснований недоверять. Его слово - вот самый лучший свидетель, - продолжал настоятель.
Дан, насмешливо улыбаясь, дерзко смотрел на Марка.
- В мешке Марка мы нашли отпавший от креста рубин, и слова Дана подтверждены вещественными уликами.
Слыша все эти дикие обвинения, Марк постепенно стал приходить в себя. Наконец-то он понял, в чём его обвиняют. В храме ночью было украдено распятие, а рубин от него оказался в его собственном мешке.
- Это неправда! - выкрикнул Марк. - Я ничего не крал! Это ошибка!
- Ошибка! - ехидно произнёс Дан. - А рубин в твоём мешке - это тоже ошибка?
Толпа уже негодовала на Марка.
- Это неправда! - защищался Марк.
- А как же то, что вечером ты был в храме и стоял около креста?
- Но и ты заходил туда! - возражал Марк.
При этих словах лицо Дана исказилось от негодования, он стал чуть ли не кричать:
- Я видел, как ты приценивался к кресту! Тебе, видимо, много пообещали за него, и ты думал получить легкую наживу! Да! Крест ничего! Он наверняка потянет на кругленькую сумму! Да у тебя на лбу написано, что ты вор! И руки твои дрожат. Ну, что молчишь? Прикинулся овечкой божьей! Думаешь, тебя не раскусят?
Дан говорил и говорил не унимаясь. Толпа, затаив дыхание, следила за происходящим. Она давно уже была готова обрушиться на Марка, но что-то удерживало её от этого. Марк с невозмутимым видом смотрел на изливавшего яд Дана. Он уже успокоился, первичный шок прошёл. Поняв, в чём его обвиняют, он решил сражаться. Но Дан говорил так быстро, что ему было невозможно вставить и слова.
- Я невиновен, это ложь, - твердил Марк, и эти слова только подливали масла в уже пылающий огонь.
Тут из дверей храма вышел седовласый старец. Он поднял руку, прося тишины, и произнёс:
- Обвинения и преступление очень тяжелы. И чтобы всё было по-справедливости, пусть Божий перст решит это дело, - он указал на тёмный ларец в руках одного из монахов, - Там лежит венец. Это терновый венец. И только тот, кто говорит правду, сможет одеть его и обойти в нём всю эту площадь. Только праведный сумеет сделать это. На беззаконнике он загорится.
Старец подошёл к коробке и открыл её. В ней лежал небольшой колючий венок, неприметный на вид, источающий горечь полыни.
- Пусть вор оденет его! - нервно закричал Дан, - На воре и шапка горит! Пусть покажет свою правду!
- Пусть покажет! Пусть покажет! - гулом пронеслось по толпе.
- Что же, пусть обвиняемый оденет его, - сказал старец, - Нам нужно знать правду.
Марк с трепетом подошёл к ларцу. Он знал, какая невыносимая боль ожидает его. Острые иглы венца словно были готовы впиться в его молодое тело. Страх мелкой дрожью пробежал по его испуганному лицу. Он боялся.
- Ну, давай! Что ты медлишь? Вор! - слышались выкрики из толпы. Марк на мгновение обернулся и увидел маслянистые ожесточённые лица, искривлённые гневом и накалом. Рядом стоял Дан, нервно брызгая слюной. Суровое лицо настоятеля застывшими глазами словно буравило его насквозь. Седовласый старец с железной клюкой указывал ему на венец. Монахи, служителя, люди... Все смотрели на него и ждали. Марк съёжился. Он стоял совершенно один, словно затравленный зверь у стены, и его жалобный взгляд не находил отклика ни в едином сердце. Для одних он был врагом и вором, для других забавой, для третьих больным и несчастным. Он видел, как один здоровенный мужик с невозмутимым видом ел пирожок и смотрел на него с таким равнодушным видом, будто он был афишей или пустым объявлением. Марк встрепенулся. “Нет! Я не пустой! Я не обманщик! Я всем сейчас это докажу!” Тут он отчётливо вспомнил облик Христа на кресте в тот момент, когда луч света касался его. Его большие печальные глаза, кровавый венец на голове... Сердце Марка вдруг преисполнила какая-то, до того им неведомая, сила радости. Он выпрямился и смело взял венец.
Немедленно острые колючки жадно вцепились в его руки. Брызнула кровь, и венец обагрился. Но Марк... О, чудо! Он словно не чувствовал боли! Вся толпа замерла. Она отчётливо видела окровавленные руки Марка и то, как решительно он одел этот обагрённый венец на голову. Но более их поражал сам Марк, его лицо. Неизвестно куда исчезла прежняя растерянность, испуг и затравленность. Его лицо сияло. Нет, он не улыбался, не смеялся, но непонятный свет исходил от всего его существа. Какая-то сила, статность, власть победы исходила от него, и этот уродливый венок на его голове был настоящим царским венцом. Толпа онемела. Но страх и ужас был не только на ней. Монахи даже отступили назад, поражённые увиденным. Невозмутимые глаза настоятеля сперва расширились, но тут же сощурились, как будто в них ударил яркий свет.
- Не может быть, - шептал кто-то рядом с ним.
- Не может быть, - уже с видом растерянности повторил он.
Дан весь побледнел. Видя всеобщее оцепенение, он тихо пробрался за стены и нырнул в темноту.
- Он одел его! - крикнул кто-то из толпы.
- Одел! - уже гулким эхом отозвалось в ней.
Кровь капала с головы Марка, его плечи были покрыты бурыми пятнами, которые моментально вспыхивали и становились совершенно незаметны на его чёрной рясе. Но Марк по-прежнему не чувствовал боли, а, наоборот, какое-то освобождение. Ему казалось, что он вырос до неба, выше домов и креста храма. Он уже не видел всего, что творилось внизу. Это стало для него таким далёким и мелочным, что он не замечал людей, их слов, их реакций. “Солнце, Солнце! Я достиг тебя”, - шептал в себе Марк, и эти слова ещё выше и выше поднимали его.
- Он не виновен! Он не виновен! - кричала толпа.
Это видели и монахи. Седовласый старец что-то торжественно говорил, но Марк ничего этого не слышал. Он видел только огромный огненный круг в небе, который заполнил собой всё окружающее пространство.
Вдруг что-то чёрное промелькнуло на нём. Солнце как раз стояло прямо над купольным барабаном храма, и кто-то пересёк его. Это увидел только Марк. Он встрепенулся и , не снимая венца, бросился к дверям храма. Никто ничего не понял.
Когда толпа пришла в себя от происходящего, где-то высоко услышали крик:
- Остановись!
Люди задрали головы и увидели две тёмные фигуры на самом верху храма у огромнго купола. В руках одного из них был мешок. Он убегал от другого, который тем временем пытался его остановить. Толпа опять замерла. Вот тот, что с мешком, залез в одно из тёмных окошек барабана и исчез в нём. Второй не видел этого, так как был на противоположной стороне. Осторожно передвигаясь вдоль барабана и заглядывая в окошки, он остановился, чтобы перевести дыхание, и тут же чья-то чёрная рука высунулась из темноты и с силой толкнула его вперёд. Парапет у подножия барабана был очень узок, и он, не удержавшись, полетел вниз. Словно широкие крылья, вздыбилась в воздухе материя, и всем она показалась светлой.
- Посмотрите! Летит! - закричал кто-то.
- Летит! - волной пробежало по толпе.
Но мгновение... И вот тело громко стукнулось затылком о каменную мостовую площади. “Там крест...”, - успел прошептать он и испустил дух. Кровь большим густым пятном просачивалась из-под головы, расползаясь по каменной мостовой. Тело лежало на спине, открытое небу. На окровавленном лице застыли счастливые глаза.
- Да это Марк! - вскрикнул один из монахов.
- Марк? - удивлённо воскликнул настоятель, - А где венец? Венец где? - быстро затараторил он.
Но венца на мостовой не было.
- Он что-то сказал о кресте, - осторожно шепнул настоятелю один из приближённых.
- Он знает, где крест? - вопросил настоятель, - Но его нет с ним!
- Но он знает, где он, - проговорил приближённый.
Толпа , поражённая всем увиденным, опять замерла. Она стояла, не зная, что всё-таки произошло и что надо делать. Только здоровенный мужик продолжал жевать свой пирог всё с тем же невозмутимым видом. Видно, он так ничего и не понял.
Пока все пребывали в полной растерянности, кровь всё больше изливалась из бездыханного тела. “А она всё- таки горячая”, - сказал маленький мальчик, опустившись на коленки рядом с телом Марка.
Тут из недр самого храма раздался пронзительный крик. Минуту спустя все кинулись туда. Когда открылись широкие железные двери, и большой поток света хлынул в эту сырую тьму, все увидели чёрное тело, лежащее на полу лицом вниз. Рядом из серого мешка выглядывал рубиновый конец креста.
- Вот он, ваше святейшество, вот он! - кинулся к мешку один из приближённых.
Он быстро вынул крест из мешка и тут же он распался в его руках. Красные рубины, как капли крови, посыпались из него, звонко ударяясь о каменный пол.
Все, словно заворожённые, смотрели, как драгоценные камни, подобно кровавым огонькам, рассыпались по полу.
- Вот они, вот! - кричали служителя.
- Так собирайте же их быстрее! Чего стоите, олухи! - гремел эхом голос настоятеля.
Все монахи кинулись собирать рубины. Словно чёрные тени, они ползали на коленях по каменному полу, собирая красные огоньки в свои жирные, грязные руки.
Все забыли о Марке и о втором бездыханном теле. Внимание толпы было там, внизу, где впотёмках ползали монахи.
- Да, теперь крест не скоро залатают! - с деловым видом проговорил толсторукий мясник.
- Главное, что рубины целы, - ответила ему худощавая покупательница, - А крест можно вылить и новый, - добавила она, стоя в дверях храма.
Спустя некоторое время вспомнили и о разбитых телах. Монахи чёрным кольцом обступили упавшего в храме и молча унесли его в одну из многочисленных комнат монастырскго подворья. Толпа так и не узнала, кто это был. Только через какое-то время поползли слухи, что куда-то изчез брат Дан и его давно уже не видели в городе... Может быть, это был он, а может быть и нет... Но все видели лишь чёрную монашескую рясу, распростёртую в храме. Видимо, он не выдержал высоты, и верхняя балка перекрытий, это непрочное основание, рухнула под ним. Осколки и щепки этой балки потом долго ещё находили по всем уголкам храма.
А Марка скромно погребли на окраине города. Вообще-то, все хотели поскорее забыть это происшествие, да вот никак не могли... К тому же бурые пятна на мостовой постоянно напоминали собой о случившемся. Кровь так плотно въелась в камни, что никак не сходила. Настоятель негодовал на неё, потому что была она прямо перед входом в храм. По ночам, когда никто не видел, он специально посылал своих монахов, чтобы они вычищали эту кровь, но ничто не помогало. К тому же ночью эти пятна были совсем не видны, и только яркий солнечный свет высвечивал былое.

Так и остались эти бурые пятна свидетелями многого. И если ты будешь в этом старом городе, то обязательно обрати внимание на три небольших пятна на каменной площади и задумайся о том, как нелегко идти в терновом венце.
А что же стало с венцом? Тогда его так и не нашли. Но однажды, когда огромный храм был разрушен, на дымящемся пепелище лежал обугленный уродливый венок с жадно торчащими потемневшими колючками, словно ожидающими своей очередной жертвы.