Я открыла глаза

 
Я открыла глаза … и поняла, что меня разрезали пополам, потом еще пополам, а потом сшили обратно но не так. И зачем я отказалась от морфина… Ну было бы херово, как в прошлый раз, ну откачали же. Подумаешь. Ну словила бы глюков. Ну пересрали бы все врачи…Больно, мамочки, как больно
- Укол. Сделайте укол!!!
- Мы тебе сделали димедрол с анальгином.
Блять. Знакомое сочетание. Укольчик, который вообще ничего не дает. Только факт, что его сделали. Буду терпеть…………. Нет, не могу
- Уколите!!!!
- Мы ведь сделали укол. – Холодный, ненавидящий взгляд. Я имела неосторожность перед операцией не сунуть десятку в карман этой старой суке и она оказалась дежурной в послеоперационной палате. Лажица. Собралась с силами и глядя прямо в глаза
- Сделайте укол. Вы же видите, что мне больно. А морфий не кололи.- спокойная и осмысленная речь сбила с нее лед. Прибежала сестричка и какой кайф, когда игла входит в тело. Это слова одной наркоманки. В 16 лет я это услышала и подумала – фу, ужас какой. Теперь я ее поняла. Да, это кайф. Когда знаешь, что после этого тебя попустит. Медсестричка потом еще долго удивленно всем рассказывала – Вы представляете, передали на отделение 30 ампул ……. И 25 …………. И где только взяли… Где, где. Моя дорогая, драгоценная, бесценная Валентина Павловна. Хирург, которого я искала два года. Только ей доверяю, только увидя ее возле операционного стола сказала, что даю разрешение на операцию, хотя наркоз уже ввели. А я не вырубаюсь. Все в шоке, а я заявляю, что согласие на операцию не даю. Вот это понты…А это страх, ребята. Животный и нечеловеческий страх, который сильнее любого наркоза. После двух лет больниц поняла, что Кинг – это милый детский сказочник, по сравнению с нашими сказочными хирургами. Как по сценарию обрабатывают «клиентов». Как их перекраивают, перештопывают, отрезают с лишним совсем не лишнее…Полный беспредел. Полная безнаказанность. Никаких документов не подписывается. Все на доверии. Кто в больницы в основном попадает? Правильно. Лохи. А без лоха и жизнь плоха.
Передали на отделение редкий антибиотик и дорогущее обезболивающее. Валентина Павловна предала. Для меня.



Ангела в палате уже не было… Постель была смята, на полу кусочки пластыря, ваты в крови. Капельницы делали. Улетел мой ангел сегодня ночью. Не дождался меня. Лети, необыкновенный человечек, я доживу за тебя. Обещаю.

Буду жить за всех вас.
Ничего не упущу, не потеряю.
Все сберегу до крохи до капли.
Каждую крупинку жизни
Пронесу бережно, в ладонях.
И отдам тем, кому они необходимы.
Отчаявшимся отдам и обреченным.
Несчастным и отвергнутым миром.

Я поняла жизнь как–то очень просто и сразу. Я ее увидела здесь, в этом официальном логове смерти. Она выглядывает из каждого уголка из-за каждой спины. Течет по трубочкам капельниц – кап-кап-кап. Светится во взглядах медсестер, пробегающих по коридорам и обязательно нам улыбающихся. Их усталые глаза лучатся жизнью. В улыбке лысого малыша с огромными старыми глазами столько жизни, сколько и не снилось той тупой, здоровой кукле из бара. Пока здоровой. Девочки в палате…( Мы все - девочки, от 17 и до 87, только так к друг другу обращаемся) Как мы хохочем по вечерам… Обжираемся принесенными вкуснятинами и рассказываем смешные истории про жизнь, про мужчин, конечно, мечтаем, как выйдем отсюда и ух…и хохочем до слез, складываясь пополам, насколько позволяют трубки, катетеры и дыры, стянутые швами. Это – жизнь. Так мы убиваем смерть. И она отступает, со злобной гримасой. До поры до времени. А молодых то много. Девочки по 17 даже есть. Про 30 молчу, это уже норма.




Хотя смерть – это ОН. Я видела. После морфина. И почему-то я знаю, что об этом нельзя никому рассказывать. Я болтливая. И всем рассказываю. Но меня не понимают и это хорошо.



Сижу в ожидании баночки в коридоре возле палат и вдруг слышу первое сопрано, чистое, сильное… Фу, глюки. Пока не капали ничего, а мерещится. Не, не глюки. Поет женщина. Прекрасный голос. Сильный, здесь в онкологии звучит красиво и смело. Еще тебе под дых, старая…
На следующий день захожу в очередную палату, куда меня определили и первое что слышу – «Какая прекрасная молодая леди к нам пожаловала». Своя. Бабулька в седых одуванчатых волосиках, которые уже наполовину вылезли от химии. Улыбка открытая и глаза лучатся жизнью.
«О. Это наша Шишка…» - полунасмешливо комментирует доктор.
На лице бабульки чуть заметное презрение и сдержанная улыбка. Наш человек. Лежим под капельницами и бабуся вдруг говорит – что вам спеть, девочки?... Это она вчера пела!!! Какая радость. Лежим три часа и поем. Романсы в два голоса. Получи, костлявая. Выписываясь, прощаюсь с ней и знаю, что больше ее не увижу. И она смотрит мне в глаза с пониманием и тоской. Даже рассказывать не буду, что с ней. А может… Не зря ведь мы пели так красиво.