Последний защитник

Город истекал кровью.
В воздухе пахло даже не бедой, а самым настоящим, самым страшным и чёрным отчаянием.
Во рту постоянно ощущался сладкий и приторный привкус смерти. Безысходность охватила жителей. Вера исчезла под порывами невзгод – боги не сумели или не пожелали спасти тех, кто всегда так истово возносил им хвалу и приносил щедрые дары. А на смену ей пришла последняя решимость, решимость умереть, но не сдаться, умереть, но не дать врагам преодолеть белокаменные стены, не впустить захватчиков в парки, исстари радовавшие жителей своей красотой, на заботливо выложенные камнем мостовые, на гулкую и звонкую площадь.
Сейчас стена изранена, местами выщерблена и покрыта густой сетью морщин-трещинок, оставленных беспощадными осадными орудиями, всегда зелёные парки сиротливо пусты – деревья, так радовавшие жителей своей красотой и приятной тенью в знойные летние дни, вырублены, чтобы укрепить ворота и поддающиеся участки стены. Мостовые, деньги на которые несколько лет собирали всем городом, выщерблены и изрыты снарядами осадных орудий, усеяны телами жителей, которые ни у кого нет уже сил убирать. Дома, почти каждый из которых был произведением искусства и законной гордостью обитателей, теперь превратились в руины, лишь бледную тень былого великолепия. А площадь, на которой раньше так любил собираться на праздники народ, превратилась в братскую могилу защитников.


Последние остатки даже не воинов, а тех, кто еще может удерживать в своих измождённых руках оружие на стенах.
Они готовы.
Готовы умереть, но захватить с собой к Престолу богов побольше врагов. Страха давно не осталось – пустота царила в их сердцах.
Они не разговаривали.
Каждый из них знал, что ему делать, когда настанет утро, и багровый диск встанет из-за горизонта, ознаменовав своим появлением новый и, скорее всего, последний штурм. А пока они молча грели руки у небольших костерков, разведённых прямо тут, на стене – им было безразлично, видит ли их кто-нибудь или нет.
Они ждали.
Они пили последние минуты жизни, словно дорогое вино – медленно, со вкусом, смакуя каждый вздох, каждый миг и зная, что каждый следующий может стать последним.
Их командир, нет, не офицер – те давно уже сложили головы – а просто ветеран-наёмник, тот, кто нашёл в себе силы держаться самому, да к тому же, вести за собой, обходил своих людей. Кому-то негромко говорил несколько слов, кому-то – одобряюще клал свою тяжёлую и мозолистую ладонь на плечо, а кому-то хватало и взгляда.
Вот он перевязал руку пожилому, с проблесками седины мужчине. Вот – помог успокоиться совсем молодому парнишке, который так и не смог расстаться с надеждой на то, что кто-то придёт и спасёт его, ведь он-то, он-то ну никак не может умереть здесь. Вот – заботливо поправил пластины великоватой брони женщине с неровно и коротко обрезанными волосами цвета воронова крыла. Вот – придержал от падения попытавшегося сесть на каменную скамью старика. Он был повсюду, он всегда успевал, приходил вовремя, когда его помощь была не то что нужна, НЕОБХОДИМА – в сражении его клинки спасали от, казалось бы, неминуемой смерти, а вечером его слова приносили покой в души всё уменьшавшихся и уменьшавшихся в числе защитников города.
Измученные люди недоумевали – откуда у него берутся силы, железный он, что ли? Но он не был железным и держался на одном лишь упрямстве, спал по часу, по два, да и сон совершенно не приносил облегчения. Он уже давно ни во что не верил и ничего на свете не боялся – ибо, что может быть страшнее, чем самому похоронить жену, погибшую от ядра катапульты и двоих сыновей, зарубленных в десяти шагах от него потому, что он НЕ УСПЕВАЛ пробиться к ним сквозь толпы врагов. И теперь он жил только одной мыслью: убивать. Убивать как можно дольше, пока руки ещё способны поднимать мечи, пока глаз видит врага. Месть. Только она одна осталась в его душе. За жену, за сыновей, за дом, за город, за каждого погибшего на этих неприступных стенах.
Ветеран понимал, что жизнь не даст ему больше шанса сменить мечи на соху, вновь завести семью, нарожать детей. А потому мстил и ей тоже.
Месть, давая ему силы, сжигала изнутри. Но ветеран был совсем не против. Он даже был этим доволен, ведь силы ему были очень нужны. Нужны в бою, нужны в промежутке между боями.
Ему даже казалось, что его месть зажигает огонь ненависти в глазах других, заставляя их держаться. Скрежетать зубами, но держаться, лишь крепче сжимая в руках оружие.
И они держались, ногтями и зубами вгрызаясь, но не позволяя врагу сбросить себя со стены и войти в город.



В когда-то прекрасном и величественном, а теперь представляющим из себя изрытую аллею обгоревших пней, городском парке, что располагался совсем недалеко от стены ходили два ребёнка: мальчик и девочка лет по семь каждый. Они были настолько тощими, что казалось, у них вообще нет мышц. Они были одеты в какие-то непонятные лохмотья, наверное, найденные в каком-нибудь из разрушенных, дабы хоть как-то уберечься от ночной прохлады.
Дети войны.
Дети, слишком рано забывшие о том, что такое детство.
Дети, слишком рано познавшие ужас сиротства.
Впрягшись вместе, словно лошади в телегу, они тащили за собой часть неровно – куда уж детям удержать взрослую, тяжёлую пилу - распиленной пополам бочки, в которую собирали целые стрелы.
Стрелы густо усеивали землю – многие лучники неприятеля стреляли, не видев противника, укрытого за зубцами, а поэтому предпочитали стрелять поверх голов своих. Дети поторапливали друг друга – они понимали, что скоро совсем стемнеет, и они ничего не смогут увидеть, а, значит, и принести, а каждая стрела – это жизнь врага.


По мостовым, далеко славившимся в своё время своей прочностью и красотой, но давно уже превратившимся в труднопроходимую местность, шёл высокий седой старик в простой тёмной хламиде, с длинной и, несмотря ни на что, окладистой бородой.
Городской маг.
Тот самый человек, что мешал колдунам противника обрушить стену, осушить ров, провести подкоп и преподнести множество других не менее неприятных сюрпризов. Он ходил по городу, опираясь на резной деревянный посох с некрупным самоцветом в навершии.
Он прощался.
Прощался с этим давным-давно ему ставшим родным городом, с этими улицами, с этими домами, с этим парком… Он шёл по спирали, всё больше и больше сужая витки, так, чтобы выйти в итоге на площадь, к руинам своей башни.
У него уже не было сил, чтобы сражаться – все артефакты опустошены, даже его башня, его твердыня рухнула, не имея возможности дать своему хозяину столько силы, сколько ему было потребно, он выпил досуха и городской источник магии, благодаря которому вода имела целебные свойства. Но и этого оказалось недостаточно. Недостаточно для того, чтобы убить оставшихся двоих колдунов. Хотя маг с уверенностью. Мог бы сказать, что отправил как минимум восьмерых к Престолу богов.
Но и те крохи, что он собрал, бродя по улицам агонирующего города – где-то запредельную ненависть, где-то смертельную усталость, где-то холодную готовность, где-то ледяное спокойствие – все они завтра без остатка пойдут в ход. Нужно прикрыть от магии тех, кто ещё держит мечи, защищая родной город до самого последнего рубежа и даже готовые с лёгкостью перейти его.
И маг всю ночь ходил, собирая крупицы и через свою боль заставляя стонущую землю отдавать накопленное за день.


А на площади, которая помимо того, что стала братской могилой, была ещё и огромным полевым лазаретом, городской лекарь сражался за жизни раненых. Он знал, что они всё равно обречены, но не мог пойти наперекор собственному естеству. Он был ещё совсем мальчишка – всего три года назад он получил свой долгожданный пояс мастера, учитель пророчил ему судьбу выдающегося врача, но…
Мечтам лекаря не суждено было сбыться. Долгая осада оставила на нём свой неизгладимый след: лицо пересекли глубокие морщины, в рыжих волосах появились серебряные пряди, руки стали сильными и удивительно ловкими.
Он словно прожил добрых два десятка даже не лет, а жизней за тот год, что город простоял в кольце. Он потерял счёт людям, которые умерли прямо у него на руках. И это вовсе не потому, что он такой плохой специалист, а просто лекарства закончились ещё к концу третьего месяца и теперь он мог разве что помочь уйти тяжелораненым. А ведь таких было подобающее большинство здесь, потому, что “лёгкие” после перевязки тут же сами возвращались в бой.
Он давно перестал обращать внимание на каменные ядра, сплошь и рядом падающие на площадь – он тоже не верил в чудесное спасение.


Этот день, он воистину стал последним…
Все те, кто был ещё жив, встали на стены. Все: мужчины, старики, женщины, дети. Они понимали, что “завтра” для них уже не будет. Но весь день они с упорством обречённых и яростью загнанных в угол крыс сражались, теснили захватчиков, не давая им закрепиться на стене и, тем более, перебраться через неё.
И неприятель дрогнул. Тысячи отступили. Отступили, чтобы снова вернуться сюда следующим утром и повторить всё сначала.
Когда солдаты врага стали перебираться обратно в свой лагерь через ров, наёмник-ветеран, последний, оставшийся в живых солдат, тяжело привалился к стене. Он улыбнулся и умер. Умер с чувством выполненного долга – ведь никто так и не сумел пробиться внутрь.
Когда он бросил в небо последний взгляд, он увидел лицо жены. Она улыбалась и звала его к себе. И тогда душа наёмника, потянувшись навстречу той, кого давно любил, покинула тело.

Старик-маг беззвучно плакал.
Слёзы катились по его испещрённым морщинами щекам, тонули в седой бороде. Он ходил по периметру стен и искал живых.
Искал и не находил.
Он остался один. Почти трёхсотлетний опыт сослужил добрую службу: он всё-таки сумел сокрушить своих врагов с теми крохами, которые имел в своём распоряжении. Но радоваться этому у него уже не было ни сил, ни желания.
И тогда он принял решение. Те, кто мог помешать ему исполнить задуманное, свести на нет его последнее, запредельное усилие, сегодня пали от его собственной руки.
- Я не допущу, чтобы ваша жертва оказалась напрасной. – Тихо сказал старик и пошёл к площади, безуспешно пытаясь вытянуть из мира хоть каплю.
Но тщетно…


На следующий день захватчики снова пошли в атаку. Подойдя вплотную к стене, они были очень удивлены, что не встретили тут столь обычного ожесточённого отпора. Они вскарабкались на стены и, не заметив защитников и тут, решили, что они отошли вглубь, забаррикадировавшись где-нибудь в центре этого проклятого непокорного города, задержавшего завоевателей почти на год под своими стенами.
Торопясь удержать захваченный плацдарм, их генерал решил поставить на кон всё и отправил все резервы на стены и внутрь – пора уже справиться с этой костью в горле.
Четыре змеи потянулись от стен к центру. Четыре закованных в металл змеи, ощетинившиеся многочисленными пиками и мечами. На главную площадь они выползли одновременно, так и не найдя ни одного защитника по пути.
Но на этом их удивление не закончилось – на площади тоже не было солдат! Только у разбитого булыжником напрочь городского фонтана стоял одинокий и измученный до предела старик. Стоял, устало опираясь на свой посох.
Маг.
Он смотрел в пустоту, а когда они подошли ещё чуть-чуть поближе, заговорил, обращаясь явно не к ним:
- Я знаю, ты здесь. Ты просто не можешь пропустить финал этой истории. Выходи, мне ещё есть чем удивить тебя.
Он помолчал, видимо, выслушивая ответ, и продолжил:
- Я предлагаю сделку: моя жизнь, за их. – И он обвёл руками площадь.
Он вновь замолчал. Солдаты застыли в нерешительности – они впервые видели сошедшего с ума мага, а тот, между тем, обронил:
- Хорошо. Я готов заплатить и эту цену.
И в звенящей тишине эти слава разнеслись гулким набатом.
Маг небрежно прислонил посох – посох! – главное оружие мага – к обломкам фонтана, снял с плеча тяжёлую сумку и положил её туда же. Затем он достал из складок мантии небольшой ритуальный нож и чётким отточенным движением провёл идеально острым клинком себе по горлу.
Старик успел наклониться и набрать своей крови в подставленные горстью ладони. Он резко распрямился и, швырнув свою кровь в небеса, закричал:
- Кэссулькеан! – И полыхнула вспышка.
Солдаты резко зажмурились, правда, никто из них так и не смог потом открыть глаза. Да и ничего уже больше не смог.
Мощная, невиданной силы вспышка дотла сожгла всех стоящих на площади солдат вместе с доспехами, исторгая души из тел и отправляя их занять места душ павших защитников в свите Владыки мёртвых.
Мгновенно.
Безболезненно.
И потрясающе страшно.
Маг знал, что тем самым лишает себя посмертия и обрекает на вечные муки – ведь он возжелал переписать несколько сотен судеб одним махом - но это страшное знание не остановило его. Это была его судьба, и старик готов был принять её.
И душа его сама шагнула навстречу стоящей напротив него на площади Смерти.


А не похороненные жители города удивлённо рассматривали разрушенный врагом город и свои без единой царапины тела…










Михаил Гридин aka IceDragon Санкт – Петербург
       9 - 10 октября 2008г.