Специалист по чиханию

Париж Мулдабаев был обязан своим именем далеким предкам — башкирским конникам, которые вместе с русскими казаками в славное время Отечественной войны 1812 года с победой вошли в столицу Франции — самое сердце европейской цивилизации. Частичку этой цивилизации они в виде имен увезли на родину. Дедушкой Парижа был Париж Марселевич, отцом — Марсель Парижевич и своего первенца Мулдабаев тоже назвал по родовой традиции Марселем. Именем своим Париж не то, чтобы сильно гордился, но дорожил. Не любил каламбурчиков, типа: «Чего ты паришься, Париж?» в разговоры с чересчур умными балагурами не вступал, держал вдали от них скромное, независимое молчание.

Надо сказать, в рабочем окружении Мулдабаева таких бестактных говорунов почти не было. Народ, составляющий бригаду операторов компрессорной станции подлежал тщательному отбору. Мало того, что все новички проходили через отдел кадров, подготовительный комбинат и три степени инструктажа, каждая пятая часть смены состояла в родстве или тесном знакомстве с одним из пяти начальников, которые восходили по иерархической лестнице до начальника управления Ивана Евсеевича Сидорчука.

Конечно, Париж Мулдабаев, как и все его товарищи, хорошо знал не только должностную инструкцию оператора, правила техники безопасности и эксплуатации всего, что находилось и функционировало на участке, начиная от ближайшего тельфера и сосудов под давлением, заканчивая обычной метлой, но и соображал откуда ветер дует. То есть имел представление о сложившихся на участке неафишируемых связях.

Один только Петя Кожевников не вписывался в обычную схему закономерного появления новеньких на компрессорной станции: ничьим родственником не был, ни с кем в закадычных друзьях не состоял, поступил по направлению откуда-то очень с высока и от всех расспросов умудрялся каким-то хитрым образом увильнуть.

Петя своему имени не придавал вообще никакого значения, хотя мог бы. Никто из новых знакомых Кожевникова не знал, что по жизни он был замечательным танцором, когда-то ездил в заграничные командировки чуть ли не с ансамблем «Березка», но заманчивую карьеру прервал по причине весьма прозаической – упал в бане с тазиком, растянул голеностоп, лечился почему-то неудачно. От этой неприятности Петя сильно страдал. Запить он не запил, но был близок к нервному срыву, а в результате все-таки оклемался, хотя почти незаметная хромота у него осталась, наверное, навсегда.

Основной обязанностью операторов компрессорной станции был регулярный обход установки, что они и проделывали примерно каждые два часа.

За дверьми операторной могла быть летняя жара или затяжной осенний дождь, вьюга ли завывала нескончаемыми зимними ночами или весной пробивала слои наста дружная капель, все это почти не влияло на постоянство, с которым рабочие совершали незамысловатое штатное действо. Понятно, что каждый делал это в зависимости от разряда и жизненного опыта по своему, кое-кто умудрялся иногда свалить работу на напарника, но в основном выходить на территорию завода в течение смены приходилось каждому.

Выходили на свежий воздух и напарники Мулдабаев и Кожевников, причем, делали это почти одновременно, только дорожки их расходились, каждая на свою часть установки.

Петя, почему-то сразу приглянулся Парижу, Париж тоже был для Пети интересен и какой-то врожденной деликатностью, и невозмутимым спокойствием во время случающихся порой производственных передряг. Один из боссов, по вертикали начальников над ними, земляк Парижа, почему-то невзлюбил Кожевникова, были неприятные разговоры, стычки, правда, на серьезные обороты дело не вышло, но Петя хорошо помнил, как однажды Париж, ничего не объясняя, сказал: «Ну, все, теперь от тебя отстанут». И точно, после этого, нападки на Петю не то, чтобы вовсе прекратились, но как-то мягко, постепенно уменьшились почти до нуля.

И вот добрый пророк-Мулдабаев обратил на себя петино внимание тем, что возвращаясь зимней ночью с обхода, с завидным постоянством громко чихал, бормотал себе под нос: «Спасибо, спасибо!», а иногда, расчихавшись до слез, доставал клетчатый синий платок и, утираясь, вздыхал: «Эх, скорее бы лето!»

Петя, сам в былые времена затяжного лечения ноги настрадавшийся от простуды, догадался, что причина слез Парижа тоже в мокрых ногах. И вот, придя с очередного обхода, еще в тамбуре традиционно чихнув, обтряхнув снежную пыль с шапки и бушлата, Париж был встречен петиным вопросом: «Париж, скажи, пожалуйста, в какой ноздре у тебя щекочет, перед тем, как ты чихнешь, в правой или левой?»

— В левой! — произнес недоуменный оператор.

— Тогда посмотри, пожалуйста, на подошву своего правого ботинка, нет ли там дырки? — Петины слова прозвучали еще более неожиданно и нелепо, но Мулдабаеву, видимо, самому надоели приступы насморка, и он был готов прояснить любую причину. Париж согнул правую ногу в колене, слегка вывернул ступню и повернул подошву к свету.

— Точно, Петя, подошва треснула прямо посередине.

— Тогда иди, переобуйся, и насморка больше у тебя не будет.

Париж сходил в раздевалку, обул вместо дырявых ботинок старые, но еще прочные валенки и до конца смены больше ни разу не чихнул. Понятно, он был благодарен за такой совет.

Петя потом поделился с Парижем: «Видишь ли, сигнал от ноги по нервам идет в мозг, а в шее нервы перекрещиваются. Значит, у тебя должна была реагировать на простуду противоположная половина головы. Мы с тобой проверили. Так оно и вышло».

В глазах Парижа Кожевников отныне стал специалистом по чиханию.