Привет с того света

Я с самого начала был ей не нужен. Она просто хотела с кем-нибудь переспать. Но разве могла её тупая башка понять, что такая бесчувственность и полная неосторожность чаще всего приводит к долгоиграющим последствиям?! Да нет, не то, чтобы она не знала этого, скорее всего ей просто было наплевать. Она и не задумывалась над тем, как невыносимо переносить боль, которая разрывает тебя на части. А я это почувствовал… эх,… но даже не мог и пикнуть… .
С того самого начала, когда я поселился у неё, я не чувствовал ни тепла, ни заботы обо мне, скорее это было полное безразличие. Точнее, она, наверно, и не знала о моём существовании. А я был… . Я жил… . И рано или поздно я бы потребовал своего. Я простил ей то хладнокровие и то, что она не обращала на меня абсолютно никакого внимания – так бывает у многих поначалу… . Но что тут и говорить, она не заботилась даже о себе. Она без конца заливала в свою бездонную глотку галлоны дешёвого алкоголя, того, что продавали за ближайшим углом, курила какую-то дрянь, принимала наркоту и продолжала спать с кем не попадя. И Богу, наверно, только известно какие мерзкие заболевания подхватывала от своих гадких партнёров, а потом сидела на колёсах 2-3 недели, если можно так сказать – лечилась. А мне это доставляло, я бы сказал, мало приятного. Меня это постепенно убивало.
Однажды я хотел было от неё уйти, но не смог, потому что был плотно связан с ней. Я был её частью, я был её маленькой кровинкой, насквозь пропитанной ядами. Мне это осточертело, и то, что я решил покинуть её, убив себя, видимо, подало ей знак о моём существовании. Хм… смешно было чувствовать её страх и волнение, будто это у неё случилось впервые. Я даже не решусь рассказать, как она тогда засуетилась. Я просто даже не ожидал от этой алкоголички и наркоманки такой быстрой реакции, учитывая её черепашью медлительность… .
Она стала бегать по врачам, которые в один голос ей твердили, что необходимо бросить все эти вредные привычки ради нашего счастья. Она слушала эти нотации, опустив глазёнки, а в пропитой башке то и дело маленькие чёртики подбивали пойти нажраться или ширнуться и на подобную чушь.
В общем, она не смогла отказаться от своих пристрастий ради меня, ради не пойми чего, тогда ещё больше похожего на инопланетное существо, чем на нормального человека. Она ненавидела меня, и я это чутко знал, потому что я знал все мысли, роившиеся в её раздутых больных мозгах. Она порой даже обращалась ко мне различными ругательствами и проклятиями. Но я был, я жил и не мог уйти от неё сам. Хотя однажды была такая возможность избавиться от всего этого, когда она передознулась, но, к сожалению, врачи зачем-то откачали её… хм… .
Я жил в недостатке, не в уютном гнёздышке, а как на съёмной квартире. Ты вроде и дома, и, в то же время, знаешь, что ты чужой, что за тебя никто не заступится, и в любой момент ты вылетишь из неё, как блохастый пёс из жилого подъезда. Я постоянно ощущал давление и нехватку питательных веществ, которые мне так были нужны для полноценного развития. А она жрала всякую дрянь и даже не задумывалась, что мне это может навредить. Она жрала и блевала, и снова жрала и снова блевала, потому что я отвергал эту пищу. Ну, к чему мне были картофельные чипсы в химической обсыпке или немытые, наполовину сгнившие овощи?! Но я старался мириться и с этим, я пытался прощать ей всё это говно, хоть в глубине души искренне её ненавидел. Но что я мог сделать, ведь она же моя мать?!
Я знал, что от такой жизни красавчиком не выйду, но мне уже было всё равно, лишь бы поскорее избавиться от её «опеки»
Время шло, и мне становилось всё хуже и хуже, мне не хватало сил… . А она «гудела» на полную катушку.
Однажды я попытался её разбудить, когда мне очень сильно захотелось есть. Но у меня не получилось даже пошевелиться, я ещё этого не умел делать. А она продолжала храпеть после очередной гулянки.
Она делала всё, чтобы убить меня, а я жил, я карабкался, цепляясь за тонкие волосинки жизни. А у неё зрел зловещий план убийства, когда я почти привык к ней.
Мне было уже восемь недель, восемь недель моей жизни, восемь недель моих мучений, когда она подписала мой смертный приговор. Я посмотрел на свои три маленькие ручонки и подумал: «Ну, вот и всё…».
Я не мог даже изобразить мимику боли, когда холодные хирургические инструменты по частям вытаскивали меня наружу из этого временного, но тёплого жилища. Я бы заплакал, но я не умел, я бы закричал, но не мог, я бы хоть что-нибудь сказал, но я даже не умел издавать звуки… . Мне было всего восемь недель, восемь мучительных недель, кажущиеся сейчас Раем по сравнению с этой ужасной смертью.
А я всегда думал, что умереть проще всего… Думал… ха… да… это, пожалуй, всё, что я тогда умел делать… .
Тебе, мамочка, кажется, после операции стало плохо, и врачи потом отпаивали тебя куриным бульоном, чтобы ты хоть немного набралась сил, а я смотрел на своё расчленённое тельце, одиноко лежащее на ледяном металлическом полотне. Оно действительно было больше похоже на маленькое инопланетное существо, чем на полноценного человека: крохотные полупрозрачные ручки и хвостик, раз в 10 меньше пятирублёвой монеты. А вот и голова – она крохотна и в слизи, но там даже видны черты лица. А я может, был бы даже ничего, за исключением трёх рук.
Да, мамочка, неприятная процедура – аборт, но ты пережила её………… в отличие от меня… .