А сейчас я

       А СЕЙЧАС Я
       Савьон Либрехт

Иногда в твоей жизни случайно оказывается какой-то человек и, сам не зная того, меняет ее. Для меня таким человеком был Ури Ягалом. Ему было тогда за семьдесят, а мне - тридцать три.
Женщины моего поколения в то время (тема немного избитая и, наверное, не всегда увлекательная) были склонны отодвигать себя и свои потребности в дальний угол. И так, занятая молодой семьей и переездами с квартиры на квартиру, повседневные дела, важные и мелкие, - вместе занимали все ступени лестницы, и только где-то внизу разгоралось желание писать.
Время от времени прорывалась бунтарская идея - подняться и выделить этой потребности место на верху лестницы и объявить: “Сейчас я”, но крамольная мысль тут же исчезала так же, как и появлялась, добавляя чувство вины к разочарованию от крушения надежд.
Когда я препятствовала выходу творческого импульса к написанию, ему достаточно было - как водам, обтекающим камень на пути - временного бегства в менее требовательный, с моей точки зрения, вид деятельности, как например, рисование, ваяние и разного рода ручную работу.
       ;
В мастерской скульптуры в школе искусств в Бат-Яме я встретила Ури Ягалома. Он был, вне всякого сомнения, самым талантливым в классе. Иногда мы стояли вокруг него вместе с преподавателем, изумляясь тому, как рождалось чудо под его пальцами, оживляющими материал.
Почти целый год мы сидели, Ури и я, в дальнем углу мастерской. Я лепила череду лошадиных голов, а он ваял меня и при этом рассказывал мне о своей жизни.
Несколько десятилетий назад, говорил Ури, он был кибуцником в деревне Гальяди. Страсть к ваянию жила в нем постоянно, но до того периода все же не реализовалась. Между тем семья разрасталась и он работал в кибуце , главным образом, по уходу за садом. Снова и снова подавал прошение на учебу ваянию, вновь и вновь на собраниях кибуца его просьба отклонялась. И вот однажды - в дни, когда уход из кибуца расценивался как измена - он взял свою семью, в которой насчитывалось уже четверо детей, и оставил кибуц, чтобы осуществить, наконец, свою мечту.
Однако, город не приветствовал его планов, и несколько десятилетий, чтобы прокормить семью, он был вынужден работать, в основном, над дизайном садов. Иногда он брал уроки ваяния, но лишь в возрасте семидесяти лет у него появилась возможность посещать регулярные занятия.
Его рассказ медленно проникал в меня, словно Ури Ягалом был избран развернуть передо мной картину моего возможного будущего, когда я, в мои семьдесят лет, буду с трудом волочить ноги между издательствами книг, с рукописью, пожелтевшей от долгого лежания, или пойду в литературную мастерскую и стану рассказывать молодым людям о страстном желании творческой деятельности, которое обуревало меня в юности, и о работе, стоявшей между мной и этой страстью.
И однажды ночью во мне созрело решение: сейчас, время пришло. Той ночью родился рассказ “Яблоки из пустыни”, и оттого что он был “зажат” так много лет, роды получились нелегкими, но с чувством восхитительного освобождения, которое подействовало на чувство вины и изменило систему приоритетов, а возможно, и всю мою жизнь.
С тех пор я написала десятки рассказов, но опьянение освобождения той ночи принесло облегчение, как после долго сдерживаемого плача; определенно, нечто вдохновляет начинающего, у которого очерчиваются новые границы жизненного пространства, и по ту сторону остаются даже наиболее дорогие и близкие люди - эти ощущения почти не возвращаются с той первоначальной силой.
Ури Ягалом оставил у меня одну прекрасную скульптуру и убежденность, что, если бы я не встретила его в тридцатитрехлетнем возрасте, я, может быть, упустила бы благословенный момент “сейчас я”, который женщины моего поколения были склонны откладывать, пока иногда не становилось слишком поздно (я знаю, тема избитая и, наверное, не всегда увлекательная).

       Перевод Р. Черной