Двенадцатое октября

Сегодня, 12 октября, в воскресенье, в нашем доме произошло событие. Позвонили в домофон, мужской голос потребовал открыть дверь. Мы пили кофе и ели овсяную кашу. Не хотелось, чтобы каша остыла, да и лень было подниматься: мы не обратили внимания на звонок. Через несколько минут позвонили уже в дверь. Муж пошел открывать. Мы с детьми продолжали завтракать и смотреть передачу «Когда все дома». С лестничной площадки доносился мат и слабые возражения моего мужа, а также дребезжал какой-то чужой голосок. Мальчишки вскочили и побежали смотреть.
- Люся, принеси мой кошелек! – услышала я крик мужа.

Вот тебе раз: к нам нагрянула моя бабушка из Финляндии! Я вытащила кошелек из куртки Жени и побежала навстречу. Сухонькая старушенция стояла у лифта и пыталась расплатиться с таксистом, подсовывая ему монетки странного вида. Мужчина категорически отказывался.
- Вы объясните, что в обменнике не берут железные деньги, если хочет в валюте, так пускай дает купюру, двадцать евро!

Бабуля поджимала ярко-накрашенные губы, трясла фиолетовыми кудряшками и упорно протягивала мелочь.
- Бабушка Милла! Почему вы не предупредили, мы бы вас встретили, - целую ее и отдаю таксисту триста рублей. Пока муж продолжал торг, мы с бабушкой застыли, обнявшись. Сухонькая и маленькая женщина как будто прилипла ко мне, я ощущала ее головку под своим сердцем. Она прижалась ко мне, обхватив обеими руками, я же почему-то подняла ее красивый пакет, видимо, с подарками, над головой.
Так мы и переместились «волоком», не разжимая объятий, от лифта к нашей квартире по длинному коридору, покрытому давно не мытым линолеумом.

Все знали, что у меня за границей есть родственники. Эти родственники, живущие за границей, почти мифические существа. То от них приходят диковинные посылки, то крупные почтовые переводы в иностранной валюте. Наши редкие поездки в Хельсинки тоже были мифическими: первая была в том году, когда мне исполнился один год. По словам мамы тогда подписали какое-то хельсинское соглашение, и мама запомнила нарядный поезд и много флажков, как во время парада в честь 7 ноября. Потом мы ездили в Финляндию за сапогами, я уже была студенткой. В последнюю поездку, лет десять назад, мы затарились продуктами, торшером и очень легким пылесосом.

Бабушка привезла гостинцы: две пачки кофе Юхла Мокка, цветастые салфетки одноразового пользования, вазу из обыкновенного стекла необычной формы.
- Не люблю я вашу архитектуру, застывшую музыку. Я люблю в искусстве движение. Вот архитектор Алвар Аалто понимал толк: стекло струится благодаря свободной форме, кажется, что переливается разными цветами вода в ручейке.

Мы опять уселись за стол, заварили привезенный кофе, подогрели в микроволновке для бабушки остатки каши.
- Наконец-то я дома, внуки и правнуки, мое продолжение, - начала старушка. – Наконец-то я в своей стране!

На кухне, напротив телевизора, стоит тумбочка с моим компьютером. Я работаю здесь, так как мы живем вчетвером в двухкомнатной квартире.
- Можно проверить почту? – вдруг спросила бабуля. Оказывается, она на ты с Интернетом, участвует в финских форумах, у нее есть свой блог.
- Товарищи родственники, я должна вам сообщить пренеприятное известие, - разошлась бабушка Милла, - Я приехала к вам жить!
Наслаждаясь произведенным эффектом, она продолжала:
- Я все понимаю, вы боретесь за выживание. Какой у тебя муж, Людочка, он выглядит таким моложавым, даже бритым и весьма энергичным. Наверное, он работает в администрации? Вы не думайте, милые, я в курсе всех событий. Я вступила в комитет по защите вашего города!
- Ах, что вы, бабушка, мы не вмешиваемся в политику, - растерялся мой муж.
- А вот и напрасно! Город разрушается на глазах, от активности каждого зависит, останется ли Петербург на карте со своим лицом, или ему наденут личину европейского провинциала. Пейте кофе, чтобы он не простыл. Я сейчас принесу диплом, чтобы вы знали, с кем имеете дело.
- Наверное, она депутатка или вообще член правительства, - шепнул старший сын, когда гостья удалилась.

Вот она прикатила огромный чемодан-тележку. Установила его «на попа», нажала на рычажок, опустила боковинки, положила на пол. Расстегнула молнию и достала «ридикюльчик» размером с ноутбук. Ах, это был настоящий канцелярский несессер: в кожаном футляре, с огромным количеством отделов, в которых блестели пластмассовые папки разных фасонов. Из одной такой «навороченной» папки хозяйка извлекла диплом, покрытый глянцем.
- Я сознаю свою миссию и специально вступила в организацию. Людочка, ты читаешь по-фински, переведи присутствующим, что здесь написано.

Я взглянула, прочла вслух по-русски. Это было удостоверение о членстве в обществе каких-то лотт.
- Бабушка, вы вступили в женский клуб? Вы феминистка? – не без иронии поинтересовалась я.
- Деточка, лотты – это сестры милосердия, они помогали во время войны всем. Это были женские батальоны, прославившиеся своей смелостью.

Мальчишки убежали, муж удалился в свою комнату. Я решила выключить компьютер и отправиться с бабушкой на улицу, показать город. Открытая страница с последней записью в живом журнале задержала мое внимание. Бабушка Милла тоже поинтересовалась. Она до сих пор – несмотря на свои семьдесят два – не носит очки!
- Сегодня, 12 октября, в воскресенье, - стала читать она. Потом нахмурилась, придвинулась к экрану, - что за бред?

Наверное, это бред. Я веду дневник на страницах своего журнала. Вот какую запись я сделала сегодня.

«Сегодня, 12 октября, в воскресенье, пасмурно. Временами проглядывает солнце. Около десяти часов было слышно несколько выстрелов или взрывов снарядов. Тревога в 12 ч 20 мин и закончилась через 20 мин в 12.40. Слышен звук наших самолетов, в остальном тихо. Вторая тревога в 19 ч 10 мин до 19 ч 45 мин. Бомбежки не было, врага отогнали. Ночь прошла спокойно. На горизонте со стороны залива видны вспышки выстрелов с кораблей и из крепости».

Мы гуляем с бабушкой во дворе, я рассказываю про одного человека. Он сделал 808 записей в блокадном городе. Он писал каждый день. Описывал очень точно состояние погоды, время налетов, фиксировал услышанные им по ленинградскому радио сводки о разрушениях и количествах жертв. Выходил на улицу, возвращался в свою комнату и брался за перо, чтобы описать то, что увидел своими глазами. Этот человек не умер, хотя голодал, как все рядовые ленинградцы. У него была цель: создать летопись города-героя. Сразу после войны этого человека арестовали. Он попросил приложить к делу свой блокадный дневник, который и сохранился благодаря тому, что попал в архивы КГБ.

- Я не могу понять, на что надеялся этот человек, доверяя самое святое палачам? – возмущаюсь я.
- Это поколение наивных людей, которые выжили благодаря вере, - возразила бабушка.

Она достала папиросу – бабушка Милла оставалась большой оригиналкой всю жизнь, курила только папиросы, которые покупала в специализированных магазинах Европы – затянулась неглубоко, затушила ее после нескольких затяжек, поискала глазами урну. Не нашла и завернула окурок в платок, положила в карман.
- У меня нет чувства вины перед этим городом, - сказала она очень серьезно.

Я не придала значения ее словам, так как продолжала возмущаться несправедливостью. Автор блокадного дневника, пережив голод и страдания, был репрессирован, десять лет провел в лагере, где и умер.

Сегодня в Питере светит солнце, опавшая листва еще сохраняет свежесть. Любуемся на желтые цветы гладиолусов, посаженные кем-то из жильцов у подъезда.

- Ах, бедняга, скоро тебя ударит мороз! – бабушка наклоняется к грядке.

Улицы в выходной день непривычно пусты. Из открытой форточки доносится ароматный запах куриного супа. Слышно, как диктор сообщает, что бывшему президенту Финляндии Мартти Ахтисаари присудили Нобелевскую премию за укрепления мира.