Развод

Мы по очереди расписались в журнале регистрации.

- Всё?

Регистратор – яркая блондинка лет сорока – изучающим взглядом скользнула по мне, по ней. Повела плечиком и придвинула журнал к себе. То, что осталось от нас, её больше не интересовало.

Моя – теперь бывшая – жена, всё так же механически жуя жвачку, мельком взглянула в зеркало сбоку и торопливо застучала каблучками от места, где в последний раз встретилась со мной.

Переводя дух, я побрёл прочь. Не хотелось ни вдыхать свежий воздух, ни любоваться весной. Невмоготу ехать в транспорте и смотреть на людей. Жаль, что сказки – всего лишь сказки. Ковёр самолёт бы мне. Или джинна вызвать – пусть бы перенёс в мою берлогу, где можно вдали от всех сосать лапу и приходить в себя.

Ноги привели меня в соседний с ЗАГСом двор. Едва сел на лавочку, как в арку въехал маленький автобус с широкой чёрной лентой по всему борту и остановился, лишая возможности пройти. Дверь подъезда, около которого я сидел, распахнулась. Из неё вышли какие-то люди и не спеша, бормоча что-то друг другу, установили два табурета, а в сторону поставили слишком хорошо знакомую мне вещь, оббитую красной тканью.

Я встал с лавочки и, пятясь, отошёл так далеко, как это было возможно и прилично в этой ситуации. Затылок стянул мистический ужас. Он не отпускал и не позволял оглядываться, ища возможный путь к бегству.

Стали выносить венки. Большая их часть была составлена из свежих цветов или еловых веток. Надписи на лентах выражали скорбь о женщине.

Вынесли гроб с покойной.

Пространство вокруг него сразу заполнилось людьми.

А я как будто чего-то ждал...
Вышел мужчина среднего роста и вполне обычной внешности. Его высокий лоб переходил в широкую лысину. Лёгкий ветерок шевелил редкими седыми прядками над ушами.

Люди расступились, освобождая место в изголовье. Повисла тишина. Я знал, что она будет недолгой, но хотелось превратить её в бесконечность. Мне зачем-то нужно было всмотреться в лицо мужчины.

На нём не было никакой выраженной эмоции. Ни боли, ни страдания. Оно не казалось каменным или серым. Глубокая усталость сощурила глаза и опустила вниз уголки губ. Я всё ждал, что сейчас его рот скривит гримаса боли.

Но он... улыбнулся. Нет, не широко. А так, что, наверно, это мог видеть только один человек.

Я не удержался и сделал шаг вперёд. Теперь он смотрел на её лицо. В его глазах стояли слёзы, но улыбка не сходила с губ. Теперь и все это видели.

Была бы осень – мне бы показалось, что шелестит листва на деревьях. Но была весна, и вопросительный шёпоток пронёсся по толпе собравшихся у гроба. Доли секунды – и люди переместились. Они уже не стояли прямо, расслабленно, как должно. Каждый стал чуть боком, чуть отвернулся. Женщины склонялись друг к другу и кивали головами.

Венки разобрали. Гроб подняли и внесли в катафалк. Мужчина надел шляпу, сунул руки в карманы и последовал за гробом.