Режим

       

Как-то в бытность нашей жизни в СССР, отправляясь в служебную командировку, мы с сослуживцем, предварительно избавившись в аэропорту от багажа, собирались перед посадкой в самолёт пройти для последней проверки сквозь контрольную рамку металлоискателя.

Эти, недавно заведённые порядки мне были уже знакомы и я, не дожидаясь приглашения и освободив предварительно свои карманы от связки ключей, денежной мелочи и пачки сигарет в фольговой упаковке, беспрепятственно прошёл металлоконтроль первым.

А приятель мой – никак. Он уже выложил из карманов всё, что могло вызвать неудовольствие контрольной рамки, которая, при всякой новой его попытке пройти сквозь неё, продолжала издавать тревожный звонок.

Бедолагу возвращали вспять и заставляли вновь выворачивать карманы, в которых бездушный робот, несмотря на тщетные старания моего товарища, продолжал подозревать наличие металла.

- Да отдай ты им, наконец, свой пистолет, - подал я голос, - мы же опаздываем.
Невозмутимый старший таможенник, не принимая шутки, тронул тревожную кнопку, после чего за его спиной выросли два дюжих сотрудника, которые предложили пройти с ними в комнату дополнительного контроля.

Там нас раздели и обыскали уже по настоящему, а затем потребовали пояснить, какой пистолет я имел ввиду и где он в данный момент находится.

В тот раз из-за моей дурацкой выходки мы действительно едва успели на свой самолёт.
По этому поводу я вспомнил предостережение Козьмы Пруткова: «не шути с женщинами, это неприлично…». Видимо этот совет был небесполезен и в отношении таможенных чиновников.
*
Однако, несмотря на сделанные выводы полученный в описанном эпизоде опыт впрок мне не пошёл. На режимном предприятии, куда мы попали с тем же товарищем в следующий раз, нам приходилось по нескольку раз на дню по пути в столовую и обратно предъявлять свой пропуск, действительный только на один этаж этого очень закрытого учреждения. Это происходило перед каждой посадкой и выходом из лифта.
 
Проверял наши пропуска один и тот же солдатик, которому, как мне казалось, я давно уже примелькался, и он вполне мог бы пропускать меня, не заглядывая в документ. Однако всякий раз, несмотря на то, что полчаса тому назад по пути на обед я уже был им проверен, солдат на обратном пути заново брал в руки мои корочки и подолгу их изучал, что-то в них выискивая, то и дело, строго на меня поглядывая, и бдительно сверяя фотографию в пропуске с моей физиономией.

- Что, не похож? – не выдержал я однажды.
- С чего вы взяли?
- Да больно уж долго вы меня разглядываете, - говорю.
Движения, которым он вызвал караул, я не заметил. Возможно, педаль тревоги была у него под ногами. На скрытый сигнал прибежал офицер в сопровождении двух патрульных с притороченными к поясу штыками.
- В чём дело? – обратился он к солдату.
- Да вот гражданин, кивнул тот в мою сторону, что-то нервничает и торопит, - пожаловался он, передавая начальнику мой пропуск.

- Следуйте за мной, - распорядился офицер и увёл меня в комендатуру, где долго и нудно выяснял мою личность и отпустил со строгим внушением впредь не препятствовать службе режима, если я не хочу быть возвращённым досрочно в свою организацию с соответствующим представлением её руководителю.

После этого случая я зарёкся вступать в какие-либо разговоры с блюстителями порядка, как-бы согласившись с привитой им гипертрофированной ответственностью за нашу государственную безопасность. Однако всего лишь через несколько дней случай заставил меня вновь в этом усомниться.
Моему напарнику на этот раз вздумалось отлучиться на работе именно в тот день, когда нам предстояло продлить наши допуски, и для этой цели он оставил у меня свой пропуск.

Забыв об этом, и направляясь в столовую, я по ошибке выудил из кармана и предъявил своему солдатику корочки не свои, а своего товарища и, ничего не подозревая, стал терпеливо ждать пока тот их, как всегда, неторопливо разглядит. Он же, будто вновь испытывая мою выдержку, как всегда, не спешил этого делать.

Я прекрасно понимал, что служивому смертельно скучно стоять на своём посту, и он растягивает удовольствие, хотя и молчаливого, но общения. Однако на этот раз он это делал особенно медленно, и я, подозревая, не без повода, провокацию повторного конфликта, решил ни в коем случае его не торопить, а терпеливо дождаться результата.
Возвратил он мне пропуск с явной неохотой и нескрываемым сомнением на лице.

А я, заглянув в полученную от него книжечку уже в лифте, с ужасом увидел там, на фотографии вместо своей худой и безусой физиономии усатый мордоворот моего напарника. Недаром служивый, разглядывал пропуск, так долго. Поначалу он может быть, в чём-то и сомневался, но потом видимо решил, что кавказцы, как и китайцы, все на одно лицо и искать в их физиономиях какие-либо различия бесполезно.
*
А в своей следующей командировке мы привезли опытный образец нашего анализатора для испытаний в условиях сверхсекретного заказчика, занимавшегося околопороховыми проблемами военной взрывчатки.
 
Это был подмосковный закрытый научно-исследовательский институт, размещенный в реквизированном в своё время у церкви обширном монастырском подворье окружённым четырёхметровой каменной стеной, добротность которой особенно нравилась органам НКВД, отвечавшим за охранный режим этого секретного учреждения.

Монастырь примыкал к живописному озеру, берега которого меж высоких берёз застроили жилыми домами для семей уникальных институтских специалистов и охранявших их военнослужащих подразделения Внутренних войск.
 
В центре посёлка установили уменьшённую копию памятника основателю охранного ведомства, оригинал которого стоял на Лубянке в Москве. После чего оставалось только назвать посёлок его именем, что вскорости и было сделано.

Какое-то время в 30-е годы, утомлённые солнцем сотрудники этого института со своими семьями наслаждались привилегиями спецснабжения закрытого посёлка, однако компетентные органы, в преддверии грядущей войны, требующие от работы специалистов военно-промышленного комплекса большей результативности, посчитали, что даже частичное отвлечение их внимания на общение с семьями непозволительная роскошь, и в один прекрасный день вышедшие на работу сотрудники института домой уже не вернулись.
 
Контрольно-пропускные пункты НКВД в тот раз после окончания рабочего дня захлопнулись и никого за пределы монастырской стены уже не выпустили. Учёных и специалистов перевели на казарменное положение, и недавно ещё привилегированный институт на ближайшие 10 лет превратился в очередную Бериевскую «шарашку».

Теперь работники института были озадачены только совершенствованием порученной им части вооружения, довольствуясь, раз в полгода получасовыми бесконтактными свиданиями с близкими, оставшимися на свободе.

К тому времени, когда мы попали в это учреждение, война, в интересах которой пороховой институт был в своё время изолирован, победоносно завершилась.
Ушёл из жизни вождь, считавший режим принудительного труда наиболее продуктивным, и давно уже не стало верховного шефа этого режима – Лаврентия Павловича Берии.
 
Учёные и инженеры бывшей «шарашки» вернулись к своим семьям, хотя и продолжали трудиться в жёстком режиме секретности своего учреждения, переименованного теперь в закрытый «НИИ твёрдого топлива для ракетных двигателей», а для открытой переписки - в соответствующий номер «почтового ящика».

Реорганизованный к этому времени институт представлял собой конгломерат многочисленных небольших лабораторий размещённых в отдельных одноэтажных коттеджах, каждый из которых для безопасности соседей был обнесён защитным земляным валом.
Служебный пропуск разрешал перемещение по всей территории института, но с правом входа только в указанную в нём лабораторию.

Межлабораторное общение сотрудников было не принято. В общей столовой на столах красовались прикреплённые к приборам со специями таблички с напоминанием о том, что за едой разговоры на служебные темы запрещены.
Было сделано всё, чтобы предотвратить какую-либо утечку информации.

К сожалению, принятые охранные строгости, не гарантировали технической безопасности экспериментов и не исключали случаев, когда не часто, но время от времени, из-за какой-нибудь досадной ошибки один из коттеджей взлетал на воздух.

Однажды это случилось и в нашу там бытность. В лаборатории, где это произошло, экспериментировали с оригинальной технологией приготовления топливного заряда на стадии предшествующей его затвердению.

В поисках конструкции пригодного для этого оборудования разработчики в патентной библиотеке наткнулись на оригинальную тестомесильную установку, изобретённую в Саратовском КБ хлебопекарного оборудования. Автора изобретения разыскали и на существенно больший оклад переманили из родного КБ в свой подмосковный «почтовый ящик».

Мы были знакомы с ним, поскольку проживали в соседних номерах нашей гостиницы. Это был, разделявший с нами вечерние чаи, добродушный голубоглазый волжанин, несколько раскормленный, как и полагалось потомственному пекарю.

Несчастье случилось, когда после обнадёживающих предварительных прогонов с имитаторами решено было апробировать новое оборудование на натуральном продукте, для чего, согласно инструкции, из лаборатории были удалены все, кроме её руководителя и ведущего конструктора. Поначалу всё шло, как нельзя лучше, но потом, авторы не устояли перед соблазном повысить давление на выходе из шнека и установка взорвалась.

На похоронах погибшего саратовца жалели больше, чем разделившего его участь завлаба, у которого профессиональный риск был, как говорится, написан на роду. А вот добродушный пекарь, останься он при своей мирной профессии в родном Саратове, вполне мог бы гибели избежать.

Для доводки по результатам испытаний нашего анализатора мы нуждались, время от времени, в услугах институтского механического цеха, для связи с которым к нам приставили молодого техника по контрольно-измерительным приборам Анатолия, имевшего в этот цех, соответствующий допуск.
При знакомстве он поведал нам о том, что до недавнего времени работал КИПовцем в той самой взорвавшейся лаборатории и теперь пока её восстанавливают, временно свободен и, что новый завлаб уговаривает его вернуться в эту же лабораторию после её восстановления.

- Пойдёшь? – поинтересовались мы у парня.
- Черта с два, нашли дурака, - возразил он в сердцах.
- Что, боишься?
- Ещё бы. Они, видите ли, собираются отгородить КИПовское помещение от своего взрывоопасного хозяйства стеночкой в полкирпича и предлагают мне там работать за 120 р.
- А, сколько, - спросили мы, - по-твоему, достаточно?
- Минимум 140, - ответил он с достоинством.

 Этот замечательный любознательный юноша, живо интересовался нашим аппаратом и был очень полезен в работе.

В частности, когда в нашей установке понадобилось скрепить две плоскости из оргстекла, и мы пытались традиционно склеить их ацетоном, Анатолий предложил приварить их друг к другу с помощью винилового жгута под струёй горячего воздуха. Неизвестный доселе способ был не в пример надёжнее и очень нам понравился.

Я же, любуясь прочным виниловым швом, не преминул заметить, что хорошо бы изготовить таким способом из оргстекла безопасный аквариум для моей трёхлетней дочери. Хотя прекрасно понимал, что даже если бы и удалось это сделать в условиях режимного института, то вынести его за пределы строго охраняемой территории было практически невозможно.

- Это под силу только Капитолине Марковне, - признался Анатолий, - я вас с ней познакомлю.
- А что, у неё есть на это право?
- Прав нет, но она может придумать, как это сделать.

Капитолина Марковна, которой перед знакомством с нами Анатолий превознёс до небес гениальность нашей разработки, оказалось приветливой миловидной женщиной, имеющей на правах инженера по техническому надзору за зданиями и сооружениями неограниченный доступ к контролю над состоянием любого объекта на территории института. От её технических заключений зависели многие, и найти нужных людей для согласования любого вопроса ей не составляло труда. Тем более что она относилась к числу деятелей, которым органически нравилось вникать в запутанные дела и, как говориться, «решать вопросы».
 
- Всего-то и делов? - усмехнулась она, узнав, в чём именно понадобилась её помощь. После чего достала из кармана рулетку и для чего-то обмерила габариты нашего анализатора, поинтересовавшись, как скоро мы собираемся в обратный путь.

Накануне нашего отъезда она велела Анатолию откатить на каре наш прибор в механический цех для упаковки. Мы получили его обратно заколоченным в ящик, с приложенной к нему транспортной накладной, в которой за авторитетной подписью Капитолины Марковны указывалось на необходимость соблюдать при кантовании груза особую осторожность, в связи с тем, что прибор заключён в хрупкий защитный экран из оргстекла.

Открытое предупреждение о загадочном стеклянном экранировании прибора звучало таинственно, и охранники пропустили наше изделие через проходную с должным уважением к глубине научной мысли его разработчиков.

Вернувшись, домой мы извлекли прибор из замечательного и надёжно проваренного виниловыми жгутами стеклянного куба, полученного от изобретательной Капитолины Марковны в подарок.

Правда, затевать аквариум для дочери я в тот раз передумал, зато она с удовольствием несколько лет пользовалась любимым ею прозрачным ящиком для игрушек, вывезенным из-под носа вооружённой охраны сверхсекретного режимного объекта.
*
Ещё одна история, связанная с блюстителями режима, приключилась со мной в командировке на особоохраняемый кораблестроительный завод в городе Николаеве, для которого мы разрабатывали автоматический сигнализатор возникновения дымности в необитаемых отсеках трюма морских сухогрузов.

В связи с тем, что эти суда имели помимо народнохозяйственного, ещё и сугубо военное назначение, все работы по их проектированию в СКБ кораблестроения, расположенном на территории этого завода, были строго засекречены, и доступ в это СКБ был возможен только при наличии выданного КГБ специального (не ниже, чем 2-й категории) персонального допуска к секретному делопроизводству.

 Такую категорию допуска компетентные органы выдавали с большой осмотрительностью и у нас ею обладал только ведущий конструктор проекта, некто Бидзина Ниношвили, который при необходимости выходил на общение с заказчиком единолично. Остальные члены его творческого коллектива довольствовались гораздо более безобидными допусками по форме 3, пригодными только для внутреннего пользования.
 
Заказ по линии ВПК (Военно-промышленного комплекса) имел для нашего молодого КБ громадное значение и поэтому неудивительно, что ход его исполнения контролировался руководителями всех уровней.

Дело успешно приближалось к завершению, когда меня, только что принятого на работу в КБ призвал к себе начальник нашего отдела, некто Виталий Фёдорович, знавший меня не первый год, для неожиданного и деликатного поручения.

Дело в том, что при головном Николаевском СКБ на ближащие дни было назначено крайне важное совещание по взаимному согласованию координат и маршрутов прокладки судовых коммуникаций, которые по кооперации разрабатывали, по меньшей мере, 12 (в том числе и наша) специализированные организации.
Совещание это готовилось давно и его участники съехались со всего союза, в то время как ведущий конструктор нашей части проекта Бидзина неожиданно слёг с тяжёлым воспалением лёгких.

Не желая отрывать от напряжённого графика работы её реальных участников, решено было поручить мне, ещё не занятому конкретной работой, подменить исполнителей на координационном совещании и протокольно согласовать рабочую документацию на монтаж коммуникаций с остальными кооператорами.
Дело было очень ответственное, но я рассчитывал в достаточной степени ознакомившись с проектом с помощью консультаций прикованного к постели Бидзины, так или иначе с поручением справиться. Было совершенно неясно, как быть с допуском по форме 2, которым я не располагал.

- Тут, ни я, и никто другой помочь тебе не в силах, - признался Виталий Фёдорович, - и никто из руководства не представляет, как в оставшийся два дня до начала встречи можно этот вопрос решить. Ясно только одно – срыв совещания подготовленного головной организацией с таким трудом, сорвёт общие сроки оборонного заказа, что чревато крупным скандалом с далеко идущими последствиями. Мы все понимаем, что шансы на твой успех ничтожны (практически, нулевые), но выбора нет и нам приходиться использовать любую возможность, какой-бы мизерной она не была. Хотя бы для того, чтобы показать партнёрам, что мы не сидели, в этой ситуации сложа руки.

Из разговора с завотделом я понял, что мной собираются заведомо пожертвовать, как пешкой при шахматном гамбите, и возможно даже придумают какую-нибудь мою вину в провале совещания.

- Так ты летишь в Николаев? – спросил меня работавший у нас в другой группе инженер Ковельский, - а у меня в этом городе есть корреспондент-коротковолновик. Выдающийся радиоэлектронщик. Кстати я давно обещал ему прислать редкий резистор с военной приёмкой (красной звёздочкой). Захватишь?

- Подожди, Виктор, - говорю я ему, - меня посылают на заведомо провальное дело, а ты со своим копеечным резистором. До тебя ли мне.
Однако, не обращая внимания на мои охи и ахи, он принёс мне конверт с резистором и обозначенным на нём номером домашнего телефона некого Рэма Гуревича, видимо, столь же одержимого, что и он сам любителя-коротковолновика из города Николаева.

Чертежи нашей части проекта, подлежащие согласованию, были заранее отправлены в Николаев со спецпочтой ещё Бидзиной, и я, обильно снабжённый его инструкциями, вылетел туда налегке.

Обстановка на проходной завода оказалась ещё круче, чем я предполагал.
- Допуск! – потребовал сотрудник бюро пропусков, когда я попытался вручить ему своё командировочное предписание, и не получив его, в ответ на мою попытку объясниться, просто захлопнул окошко.

Это окошко было в метровой глубине каменной стены, за которой находилось бюро пропусков и дотянуться до него, чтобы постучать повторно было невозможно. Пришлось караулить, пока его не откроют снова по инициативе изнутри. Когда это случилось, я вновь попытался объяснить служащему исключительность моего положения.

- Допуск! – услышал я в ответ его безапелляционное требование, после чего окошко вновь и надолго захлопнулось.
Тогда я подошёл к вахтёру и спросил, с кем можно поговорить о трудоустройстве человеку «с улицы»?
Оказалось это не сложно. За сквером, украшенном фонтаном, что был разбит перед главным входом, в небольшом отдельном павильоне располагался выносной пункт отдела кадров предназначенный именно для таких переговоров.

Были, как раз, приёмные часы и я собирался выстоять для этого небольшую очередь, однако миловидная секретарь, наблюдающая за порядком, некто Люся, узнав, что я иногородний, пропустила меня вперёд.
Принимал посетителей сам заведующий отделом организованного набора рабочей силы.

Извинившись за то, что обращаюсь к нему не по существу, я выложил сочинённую на ходу легенду о том, что участие в неотложном совещании было предписано мне, когда я находился в другой командировке, куда за ненадобностью не брал с собой допуска по форме 2, который у меня, конечно же, есть, и попросил совета, как при таких обстоятельствах этот вопрос можно уладить на месте.

- Нет ничего проще, - ответил он с успокаивающей улыбкой, - вы звоните своему руководителю и просите телеграфировать нам по спецсвязи подтверждение наличия в вашем личном деле допуска по форме 2, с номером и датой постановления органа КГБ о его выдаче. Этого будет для нас вполне достаточно.

Сердечно поблагодарив заведующего кадрами за дельный, но бесполезный совет, я ушёл от него не солоно хлебавши, и усевшись в сквере на скамеечке у фонтана, попытался подытожить результаты своих усилий прежде, чем решиться на окончательную капитуляцию.

Неудачи преследовали меня даже при безобидной попытке связаться по телефону с Рэмом Гуревичем, чтобы избавиться, хотя бы, от переданного для него резистора. Весь день его домашний телефон не отвечал. Видимо хозяин был на работе.

И тут я подумал: а на какой, собственно, работе, вероятнее всего, мог рассчитывать на достойную зарплату в небольшом городе высококвалифицированный электронщик? И предположил, что это, скорее всего, могла быть работа именно в СКБ кораблестроительного гиганта.
Эта обнадёживающая версия требовала немедленной проверки, и я поспешил вернуться на проходную завода.

Там молодой солдат тщательно прикреплял на видном месте объявление о том, что с сегодняшнего дня постановлением режимного подразделения телефонисткам коммутатора запрещено соединять абонентов, если они вызывают какое-либо подразделение, указывая, при этом, его наименование, а не присвоенный ему кодовый номер.

Дождавшись, пока солдат завершит своё дело и удалится, я поднял трубку переговорного телефона и по аналогии с кодами, которые называли люди за соседними аппаратами, назвал первый, пришедший в голову двузначный номер.

Ответил девичий голос.
- Пригласите Рэма Гуревича, - попросил я.
- А он работает не в нашем отделе, - ответила девица.
- А в каком? – задал я естественный вопрос.
- По-моему, в радиоэлектронике.
- А как туда звонить? – спросил я тут же, не давая ей опомниться.
- Кажется 86.
- Спасибо, девушка, - говорю, - вы очень любезны.

Таким образом выявление посторонним человеком в строго режимной организации наличия ведущего специалиста с нужной фамилией и его координат заняло не более пяти минут. Остальное было делом техники.

Рэм Гуревич, узнав, кто с ним говорит, через несколько минут был уже около. Обрадовавшись привезённому мной резистору, новый знакомый вывел меня для более подробного разговора к известной скамеечке у фонтана.
Оказалось, что он имеет прямое отношение к нашему проекту и уже второй день едва удерживает прибывших участников совещания от того, чтобы они, не разъехались, не дождавшись нашего представителя.

- Теперь же всё уладим, - пообещал он, увлекая меня в знакомую приёмную отдела кадров.
- Рэм, - говорю ему, - я уже пытался решить свои вопросы здесь. Это бесполезно, не теряй времени.
- Время терял ты, - отвечал он.

Приём посетителей к нашему приходу был уже закончен, и просторная приёмная была свободна. В дальнем углу за своим столом сидела знакомая мне, и, как оказалось, ещё более знакомая Рэму, небезызвестная Люся.

- С чем на этот раз пожаловал? – приветствовала она Рэма, не отрываясь от маникюра.
- Люсенька, ты же знаешь, как хорошо мне известны твои пристрастия к шоколаду. Но сегодня вместо плитки я собираюсь преподнести тебе большую коробку, и специально зашёл узнать, какие именно конфеты ты предпочитаешь?
- До чего ж приятно слышать. Выкладывай, чего надо?
- Почти ничего. Кроме разрешения в компании наших партнёров без помех поработать с часик, для пользы отечества, в твоей приёмной?
- Курить не будете?
- Нет.
- Неси шоколад.

Рэм отобрал у меня для отметки моё командировочное удостоверение и велел ждать на скамеечке у фонтана.
Прибыл он с объёмистой коробкой шоколадных конфет, и в сопровождении одетых по осеннему коллег, которые выложили из-под пальто на общий стол Люсиной приёмной секретные чертежи и монтажные схемы (включая и нашу часть, заведомо полученную по спецпочте). Тот, кто видел когда-либо, какого размера бывают корабельные чертежи, удивился бы тому, что мы сумели с ними разобраться даже на обширном столе общественной приёмной.

Рэм располагал макетом протокола, и простановка в нём согласованных координат не заняла много времени. По окончании работы, он предложил коллегам сложить и упрятать все чертежи под пальто и возвратиться на рабочие места, а мне дожидаться его всё на той же скамеечке у фонтана.

Ждать его пришлось недолго. Он принёс оформленную мою комадировочную и подписанный всеми участниками совещания, набело отпечатанный закрытый согласительный протокол соисполнителей проекта. Я тоже со своей стороны подписал все его экземпляры. После чего мы распрощались, и я в тот же день убыл восвояси.

По прибытию домой, мой доклад руководству о проделанной работе выглядел неправдоподобно, и мне было рекомендовано не распространяться на эту тему.

Однако когда по спецпочте из Николаева были получены наши чертежи согласованные протокольно с заказчиком, исключительную инициативу, проявленную мной (Алла верды, Рэму Гуревичу) в авантюрной командировке, для назидания молодёжи решено было предать гласности, и мне пришлось провести с ними этакий «мастер-класс» под кодовым названием: «Как в ответственной командировке добиться допуска без допуска», или попросту: «Николаевский кораблестроительный завод. Сцены у фонтана».


Москва, октябрь.2008 г.