Близнецы. Невыдуманная история

Август 1942 года. В концлагере, который был расположен, где-то в Польше, обычный распорядок дня неожиданно поменялся.
Заключенные, состоявшие в основном из военнопленных советских войск, сделали вывод, и как им подсказывал их лагерный опыт, шла подготовка к встрече высоких гостей.
Несколько дней скребли и мыли стены, полы и окна деревянных бараков, чему были рады сами лагерники, тем самым отдыхавшие от изнуряющего труда на каменоломне.
Жабраил или Жора, как все его звали, и его земляки, державшиеся всегда вместе, незаметно для охранников перешептывались между собой, и гадали, кто и какие чины пожалуют к ним в «гости».
В один из этих дней заключенные были подняты на ноги лаем собак, громкими командами охранников, которые пинками и резиновыми дубинками погнали их на общее построение, обычно проходившее на, специально оборудованном военнопленными для этих мероприятий, плацу.
Наконец, перед стройной шеренгой заключенных, напоминавших бездомных бродяг, появилась группа офицеров, одетых в черную эсесовскую форму.
Среди них особо выделялся высокий и стройный, средних лет, офицер, с лицом, явно, не немецкого происхождения.
Его гордая осанка, с горбинкой нос и легкая, как у пантеры походка резко отличала его от остальных коллег.
Начальник лагеря Конрад Штаубе, по кличке «волкодав», данный ему за его жестокий и звериный нрав по отношению к пленным, которых он безжалостно избивал, а чаще отправлял на тот свет, громким хриплым голосом объявил им, что перед ними будет держать речь представитель великой германской армии господин N.
После этого перед ними встал тот самый «красавец», который, сделав несколько шагов к шеренге, громко начал свою речь на русском языке.
Как только он заговорил, Жабраил, с удивлением, понял, что перед ними его земляк, выходец из их краев, кабардинец. Акцент был настолько характерен, что Жабраил его не перепутал бы нигде и никогда.
Речь офицера сводилась к тому, чтобы все заключенные подумали бы о вступлении их в великую и победоносную армию фюрера, которая уже через несколько месяцев завершит свой поход в столице России, в городе Москва и что Советской России придет окончательный конец.
После этого все сказанное было повторено на кабардинском языке, но уже обращено оно было к «братьям» и землякам. Речь была более пространнее и многообещающе, приводил исторические факты длительной войны их предков с Россией и т.д.… Жора понимал все, что говорил их земляк, так как с детства неплохо знал кабардинский, язык его земляков, с которыми они жили в одной республике и со многими сверстниками из них даже были друзьями.
Но каково же было его удивление, когда он же заговорил и повторил все сказанное до этого на чистейшем балкарском языке. Явно его приезд был рассчитан на пленников из кавказских республик, а их в лагере было немало, в том числе кабардинцев и балкарцев.
В конце своей речи он дал понять, что время на обдумывание у них всего несколько часов, и пока он будет знакомиться с бытом и обустройством лагеря, заключенные должны принять решение.
Все кто решит перейти на сторону немецкой армии должны были собраться через три часа на плацу, без всякого приглашения.
При этом всем кто это сделает, гарантировалась сытая и обеспеченная жизнь, а после победы дадут земли и высокое положение в обществе.
Все пленные медленно расходились по своим баракам, оживленно обсуждая происшедшее.
Жора и его друзья тоже перетирали все перипетии пространной речи земляка и после недолгих раздумий решили, что на эту провокацию они не подадутся, хотя соблазн был, конечно, велик.
Однако жажда хоть как-то дать о себе знать родным, подтолкнула их к фантастической по своей «наглости» задумке, а что если попытаться передать через него, «красавчика», весточку домой, что они живы, хотя бы на сегодняшний день. Наверняка, у него есть такая возможность.
Но как это сделать?
И когда никто уже не надеялся на благополучный исход задуманного, Жабраила как будто осенило и он просто на клочке бумаги, огрызком карандаша, написал фамилии и имена его товарищей, в основном балкарцев.
Мысль у него еще не совсем сформировалась, но какая-то неведомая сила подталкивала на эти безрассудные действия.
Теперь проблема была эту записку как-то «красавчику» передать. Но все предложенные друзьями варианты были отвергнуты, если увидят охранники, то им всем было не сдобровать.
Через три часа на плацу появились та же кавалькада из нарядных офицеров и к ним на плац из разных бараков потянулись несколько военнопленных, сопровождаемые негромкими, но очень неприятными проклятиями своих друзей по несчастью.
Так в течении нескольких минут на плацу организовалось команда примерно из тридцати человек, которых сразу же отправили строем в кирпичный барак, где обосновались сами немцы.
Когда же все на плацу разошлись, товарищи Жабраила приуныли, возможности передать записку не было практически уже никакой.
Жабраил не отрываясь, смотрел вслед уходящему земляку в спину, словно гипнотизируя его.
В последний момент красавец-офицер приостановился и обернулся, как будто понимал, что от него что-то хотят, потом решительно двинулся за всеми.
Через некоторое время Жабраил увидел, что кабардинец-офицер уже идет за колючей проволокой, которая в два ряда опоясывала лагерь, к ожидавшему его автомобилю, и, нераздумывая, быстро поднял с земли камушек, завернул его в записку и бросил через забор прямо под ноги земляку.
Заметив записку, он спокойно остановился и, словно поправляя свои начищенные до блеска сапоги, поднял ее, положил в карман мундира, и, как ни в чем не бывало, даже не оглянувшись, продолжил свой путь.
Через несколько мгновений о его приезде напоминала только густая пыль, поднятая его автомобилем.
С той поры, когда их посетил их земляк, немецкий офицер, прошло несколько изнуряющих, принесших не мало смертей, месяцев лагерной жизни. Жабраила «команда» тоже убавилась по численности, не выдержав лишений, погибли несколько их собратьев.
В один из холодных и мрачных зимних ночей Жабраил проснулся на своих нарах от громкого лая собак, и ненавистных для каждого из них, команд немцев. Сквозь этот шум, еще не вполне проснувшись, он вдруг отчетливо услышал свою фамилию.
В такое время, если вызывали по фамильно, обычно этих пленных выводили на расстрел или еще куда, никто не знал. Но после этого никто и никогда из них не возвращался в бараки.
Жабраил начал прощаться со своими земляками, с которыми он делил вот уже почти год все невзгоды лагерной жизни.
Когда же он откликнулся на свою фамилию, в сторону его нар был направлен сильный свет мощного фонарика, который начал медленно приближаться.
С фонарем шел один человек, а все остальные охранники остались на пороге барака.
После некоторого времени, понадобившегося идущему для прохождения лабиринта из множества нар и скопление сонных людей в проходах, он наконец-то вплотную подошел к Жабраилу и стал молча разглядывать его грязное, небритое и похудевшее лицо под ярким светом фонарика.
После минутного молчания, показавшееся вечностью, он тихо спросил на русском языке:
- Это ты? и назвал фамилию.- Жабраил, вздрогнув от его голоса, тихо подтвердил, что это он.
Незнакомец предложил вместе присесть на нары, не отводя света фонаря от его лица.
Сквозь кромешную тьму было видно, что человек был одет в черную эсесовскую форму, в темноте проглядывался белоснежный белый воротник его рубашки, и от него пахло дорогим одеколоном.
После некоторого молчания офицер потушил фонарик, воцарилась непроглядная тьма.
Слышно было, как человек вытащил портсигар, и, щелкнув ею, предложил Жабраилу закурить. Он взял в руки, ароматно пахнувшую, сигарету и когда щелкнула зажигалка незнакомца, на мгновение осветилось его лицо. У Жабраила похолодело все внутри. Однако, не подав виду, он продолжал молчать.
Офицер начал расспрашивать его, откуда он родом и кто его родители. Жабраил, все больше волнуясь, ответил на все его вопросы.
Снова воцарилось молчание. Вдруг он на чистом балкарском языке, глухим, до боли родным голосом он спросил:
- Неужели ты меня не узнал?
Одновременно слух Жабраила уловил вырвавшиеся из горла незнакомца тихое, почти не слышимое, глухое рыдание.
И уже отбросив все сомнения, он протянул в темноте свои руки к нему, своему брату-близнецу, Жамалу, и сразу поймал протянутые к нему его руки и они крепко обнялись, прижавшись, друг к другу и уже нескрывали ото всех, своих, мужских рыданий.

Эпилог, от автора:

У этой истории есть продолжение, оно не однозначно, требует осмысления...
Думаю, что вскоре вы получите ее развитие. Я постараюсь это до вас довести...