Глава 1. Лучше бы ты умер в роддоме

Рассказ пойдёт о Саше. Саше Аверином, обычном парне, проживающем в одной из обычных стран бывшего СССР. Рассказ будет обычным, потому что его пишет обычный человек, который в принципе, писать то и не особо умеет, но как это обычно бывает — хочется поделиться, и с этим уже ничего не поделаешь. В общем, ты, обычный читатель, не ищи особого смысла, который обычно закладывают в свои произведение прозаики с мировым именем, его тут нету. Точнее он есть, но для каждого свой, индивидуальный, как отпечатки пальцев. Обычно повесть начинается с биографии героя, а так как этот рассказ вполне себе обычный, то и он начнется с его биографии…

Глава 1. "Лучше бы ты умер в роддоме"


Здравствуйте, меня зовут Саша. Начать наше знакомство я хочу вот с чего… Помните время, которое нынче мы вспоминаем, глядя на черно-белые фотографии? Я — нет, а вы — вполне возможно. Это не важно, на самом деле. В один из вечеров, происходивших в то время, мой будущий папа спешил на свидание к моей будущей маме. Это была не первая их встреча, и чтобы хоть как-то загладить свои предыдущие три получасовых опаздания, папа начал собираться за полтора часа. Он чщательно помылся, мысленно уже готовясь к моему зачатию, ну или хотя бы к попытке. Затем он долго пытался создать себе какую-нибудь сногсшибательную прическу, но его пышные кудри валились на голову в хаотичном порядке, как и вещи в комнате. В конце концов он решил на заморачиваться на прическе, потому что если мама не бросила его после трёх опазданий, наверное она всё таки не из-за стрижки с ним встречалась. Этот довод его успокоил, и он перешел к следущему этапу — выбору одежды.
Одежду папа выбирал недолго, потому что из штанов имелись только модные джинсы Lee купленые у друга по нереальной дружеской скидке, которая впоследствии оказалась дороже самих джинсов, но отомстить за это было некому, потому что друг уехал в неизвестном направлении и на неизвестное время, и серые брюки, которые стали малы на дедушку и он передал их в руки отца с наилучшими пожеланиями. Рубашек было столько же, сколько женщин в жизни моего отца — четыре. Причем они так же как и те женщины, очень любили валяться у папы в комнате днями, неделями, а некоторые и годами. С обувью вопросов вообще не было, потому что недавно любимые и единственные туфли, наверняка уставшие от папиного грибка, просто взяли и расклеились по швам. Папа пытался склеить, но видно грибок отбил у них всё желание жить, и они предпочли такую вот жестокую смерть жизни на папиных ногах. Их смерть очень огорчила папу и по его понятиям о мужской привлекательности для женщин, попытки моего зачатия уменьшатся теперь в четыре раза, и составят 1\4 попытки в месяц, да и то, если он будет плодородным.
Но мать ждала, времени оставалось всё меньше, опаздывать в четвёртый раз было нельзя — потому что ещё в прошлый раз мама сказала, что это уже просто смешно, и если ещё хоть один раз он заставит её ждать, она просто прекратит общение, и на этом всё закончится. Напялив на себя джинсы, он начал выбирать рубашку, которая больше всего подойдёт к ним. К его удивлению идеально подошла первая попавшееся и дальнейшая примерка была остановлена. Одев кеды, в которых папа обычно гонял в футбол по выходным с пьяным друзьями, он плеснул на себя одеколон, посмотрел в зеркало, и поправив воротник рубашки шагнул в подъезд.

Уже в лифте, читая на стене о том, что Машка с третьей квартиры действительно шалава, и его предположения оправдались, он вспомнил, что забыл ключи. Произнеся мат, он опустил голову и плюнул на пол. Несмотря на то, что следуя обычной логике, папа в молодости ещё не носил очки и видел хорошо, плюнул он на левую кеду. Возведя мат, который он произнёс пару секундами раньше, в квадрат, он достал платок и принялся вытирать кеду. Растерев слюну по кеду, приведя тем самым его в ещё более приличное состояние, чем до плевка на неё, папа выпрямился и начал искать место, куда бы впихнуть платок. Такого места в лифте не нашлось и папа, возводя уже знакомый нам мат в куб, засунул его назад, в карман рубашки.
Пока он наклонялся вытирать кеду от собственного ошибочного попадания, рубашка вылезла из джинсов и сейчас, заметив это, он начал заправлять её обратно. Заправлять не получалось и папа решил растегнуть джинcы, чтобы это процес уже ну хоть как-то продвинулся. Но видимо голова папы была забита ещё многими вещами на тот момент, потому что он не расчитал что-то и растегнул джинсы так, что они вообще упали на пол, и перед открывающейся дверью лифта, перед тётей Люсей с 15-ой квартиры, которая возвращалась с магазина с пакетами продуктов, он предстал, ну, скажем так, в нестандартном виде. Увидев это, тётя Люся одновременно увеличила размер глаз, рта, а так же степени, в которую последний раз папа возводил свой мат. До этого дня, папа ещё никогда не слышал его любимого мата, возведенного в такую необычную степень, да и то, что тётя Люся знает эту степень, он и представить не мог. К его несчастью, тётя Люся знала не только эту степень, но и ещё сложнейшую комбинацию других матов, возведенных в разные степени, которую и обрушила на него. Из её пылкого монолога к разряду приличных слов можно было отнести лишь: "ссут", "лифт", "лучше бы ты умер ещё в роддоме" и что-то про мою бабушку.
Папа понял, что против танка, в который превратилась тётя Люся, переть не стоит, да и это вряд ли возможно, поэтому, кое как натянув джинсы, он пролетел мимо танка, как новый сверхзвуковой истребитель, пролетевший с этой же скоростью в какой-то пустыне буквально на днях.

Папа бежал долго и не оглядываясь, потому что в пакете тёти Люси им были замечены плотные овощи и фрукты, попадание которых в голову могло закончиться летальным исходом, ну или в лучшем случае больницей для папы, и если повезёт тюрьмой для тёти Люси, или расстрелом, если повезёт очень. Но папа никогда не отличался везением, поэтому логичней было бежать. И он бежал…
Тётя Люся не была замечена в олимпийской сборной по метанию молота, поэтому отбежав метров на 150, папа счёл это достаточным расстоянием между ним и его смертью, после чего остановился и достал сигареты. Подкурить удалось лишь с четвёртой спички, первые три предательски гасли, в не менее предательски трясущихся руках. Закурив, папа зашагал на остановку, попутно здороваясь с соседями и произнося про себя успокаивающие тибетские мантры.
Троллейбуса ждать долго не пришлось, и не успев докурить начатую сигарету, он залез в него. Поездка прошла без особых приключений. Проехав пол дороги, папе пришлось уступить место пожилой даме, которая вот-вот должна была развалиться на части, и казалось, что единственная вещь, которая не позволяет ей этого сделать — её пальто, в которое она было укутана как мясо в капусту в папиных любимых голубцах, которые бабушка делала идеально. Пожилая женщина села и произнесла в папин адрес несколько добрых фраз, которые хоть как-то разбивили ужасный осадок и ещё более ужасное мнение о себе, которые оставили папе сверхестественные комбинации тёти Люси. Папа глупо поулыбался в ответ на них (умно улыбаться папа не умел), и стал смотреть в окно, думая, что наконец-то он приедет до мамы в назначеное место встречи, чем удивит её, себя, и продавца цветов, возле магазина которого они всегда встречались.

За окном троллейбуса темнело. Город проплывал перед его лицом, как гигантский корабль, с тысячами пассажиров, тысячами кают, тысячами жизней и судеб. Он ещё раз глупо улыбнулся, на этот раз уже непонятно кому, и уткнувшись лбом в грязное стекло ехал навстречу своей судьбе…