Тонких натур матыга

       Марс Патефоныч, блатной пропитый гуляка, вытрясывая тельняшку разводами пыляк по всему нахрен бычьему двору, пчихая и неосознавая "где он?" и "кто он?", находился в прямых затяжках папиросной печали с водочно-эквивалентным уродством на разбав; как боров на дуб нападающий, взгляд имел - бесшабашный патолочник и дикарь, другим словом. Тетка Патрикевна, увидав распчихавшегося паскудного "чердобрека", с тельнягой многомаховой в отключке, смостырилась и перекрестилась, подол сминая в штрудель: "Вот нечистый, поди прочь, пока не съездила по жбану". На что Марс Патефоныч в ответ, размазывая по всему ядрилу лица соплю, начхал гадкими похерями и запевая очередную долбежную нетрезвую песню про жизнь несущуюся, скакнул в припляс и высунул Тетке Патрикевне большой советский обшмарканый язык в водоворотах, хлопнул ту по пышному несмолкаемому заду и суя дули переворотами резкими нахально, как зараз туля без имени, харкнул в даль. Тетка Патрикевна, видимо имела помимо жмаканий и измучки, нрав, до боли естественный и доходчий, в свою очередь запалила такой вой на весь нахрен бычий двор, что сирена колхозная на жопу села, от пробива. Марс Патефоныч сжегся, ныкнулся с разбегу под стилаж грубого картона дропарем, и заснул от издрыга под панцирем, притворцем хамским.
       Шантрапа сбежавшаяся на отпетое зрелище ржала кабы как, курила туманом стобовым, срывала мокрое белье с веток, но вытянуть Патефоныча из под завалов грубого картона не смогла - не давался ныкарь. Тетка Патрикевна, разогнала шантрапу красной полу-кожанной сумкой "Демидофф" с картохой и сомьими башками, треснула в бойницу грубого картона глухим бабахом, чтобы напугать до срачки Марса Патефоныча, и начала опять выть ужасно, опять же "до" высунутых морд из окон - тому сему, в сих, то есть Марс Патефоныч, конечно не мог проснуться, ну не до этого ли было? Нет!
       Все как у людей - появился участковый Стас, выбритый жук и заного отвешенный лещ, пригласил понятых Гулю и Раю Картонкиных, к грубому картону поближе подтянув их, промялся тупарем битых пол часа, ожидая пока Марс Патефоныч станет вылазить сам, и ненайдя другого решения полез тудаже - двор притих. Под завалом было темно, воняло дешевым пойлом, старой изжеванной жвачкой, и гуталином. Стас включил фонарь дежурный, сщюрился на увиденное и уткнулся сломанным еще в детстве носом ровно-наперво в шкары Марса Патефоныча, издавающие желание только мусорное. Схватив за их попытался высунуть того, но не смог. Вылезши, решил дежурить - послал Петьку за пирожками и молоком, сигаретами и присев на решетку загрустил.
       Ночь пришла незаметно. Стас ждал. Звезды начали нестись по небу - засияли. Луна после похмелья явилась полна и брюхата, и Стас пригревшись на решетке прикурнул одним боком - уснул тобишь - Марс Патефоныч вылез тихо, снял фуражку со Стаса и оккуратно положил червонец в неё, улыбнулся на спящего Стаса, хотел поцеловать, но разучился и пошкандылял к себе в хату дрыстать. Коты дрейфовали по крышам, как водится. Окна спали, опустев. Все так, как надо вообще, одни кавардаки.