Все должно умереть

Очередная баночка с краской летит в стену, растекаясь причудливым узором по старой обшарпанной поверхности чердачной стены. Воздух заряжен ненавистью и агрессией, он грозится взорваться в любой момент, разрушив все в радиусе километра. На мгновение в комнате повисает тишина, которая вновь нарушится звуком разрезающегося полотна: он беспощадно кромсает картины, свои шедевры острым лезвием, не отдавая себе отчета. К чертям! Созданное с таким трудом и усердием сейчас погибает без права на возрождение – в этих творениях заключено слишком много боли.
Разорвать любые нити, связывающие двоих, разрушить любое напоминание. Уходя – уходи. Уничтожай все улики, чтобы прошлое больше не возвращалось. Ничего на память, ни малейшей зацепки. Искоренять и сжигать, а не замазывать новым слоем краски, которая со временем сойдет, вновь оголив то, что так хотелось забыть.
дальше.
…Радость моя, вот и все.
Боль умерла на рассвете…
Мольберт опрокинут, пол усыпан осколками зеркал и банок с красками, обломками кистей, холсты порваны, краски разлиты, смешаны с кровью, которая льется с рук и из глаз. Он бросил, исчез без каких-либо объяснений, скрывшись в темноте привычным черным силуэтом и развевающимся плащом. Стук Его каблуков эхом раздается в голове, спутываясь с холодным безразличным смехом. Он считал, что больше не нужен, что пришло время исчезнуть: все это не могло продолжаться долго, рано или поздно оно погубит обоих; слишком частые встречи и близкое общение. Желание быть рядом уже душило, это пугало… Его. И Он ушел.
...Я ждал, но никто не шел. В окна хлестал дождь, в печке в истерии бился огонь. Собрав все разорванные картины, я начал жечь их...
Пламя душило, пепел летел в лицо. То великолепие, сопротивляясь изо всех сил, погибало уже навсегда. Знакомые моменты, места мелькали перед глазами... все умирало, вместе с его растерзанной в клочья душой.
С каждым пережитым днем он продолжал свое падение, чтобы после подняться и, запрокинув голову, подставить лицо дождю. Однажды придет очищение и свобода, - ее принесет теплый летний дождь.
Он был один. Время тянулось неохотно, складываясь в недели, месяцы и годы - жизнь перестала бежать незаметно. Искать и, найдя, вернуть обратно – вот основная цель этой не-жизни. С упорством и рвением серийного убийцы продолжать свои поиски, собирать зеркала и, не получив от них ответа, разбивать ко всем чертям, стирать с лица земли… пытаться. И ничего не мочь.
…Данте, во всех своих промахах и ошибках обвиняй только себя. И меня не было рядом только из-за тебя. Ты испугался. Только вот не пойму до сих пор, чего конкретно... Или это стыд?..
Между ними никому не было места, они уже давно слились в единое целое, столь болезненно разорванное их же руками. Но от судьбы не уйти.
Они знали друг друга задолго до знакомства: один, вырисовывая пером на желтоватой бумаге строчки мемуаров, размышлял об очередном витке своей жизни, в то время как другой с упоением писал следующую картину, какой-то тайный уголок, который он якобы взял из своих мыслей. Кто-то кинул кости – выпало две шестерки; и он, поставив галочку в длинном списке совпадений, – так их называют люди – сделает ход ферзем.
Этот Кто-то будет смеяться над обоими, играя ими, вертя как хотя. И каждый из них будет думать, что все делает сам. Один – что он силен и горд, другой – что он беспомощен и влюблен в смысл своего бытия. Первая партия закончилась тогда, когда старое зеркало покрылось кровоточащими трещинами от удара тяжелым мольбертом по его гладкой поверхности. Один тогда смеялся, в то время как другой тихо плакал, заставляя сердце кровоточить. Сердечная кровь… она слишком сладка. Но это вовсе не означало конец игры. Это было только начало.
- Данте, я ведь в самом деле скучал.
Этот тихий, даже убаюкивающий шепот у самого уха. Партия начиналась, невидимые зрители поднесли к глазам бинокли, чтобы лучше разглядеть эту внутреннюю борьбу обоих. Состязание. Прежде всего с собой, своими эмоциями и чувствами, которых у одного из них якобы нет, в то время как второй захлебывался ими.
- Ты так удачно прятался и бежал от меня все это время. И меня не было рядом только из-за тебя. Ты испугался…
Страх… снова этот мальчишеский страх, который он раньше так неумело пытался скрыть и заменить любопытством. Страх – низменное чувство и слабость. Самая большая слабость из всего списка.
Кровь мешалась, точно как и Их мысли, желания, жизни, - теперь все было общим. Слишком крепкие Узы, их уже не разорвать. И, если Кто-то, начиная игру, добивался этого, то его цель была выполнена. Почти…
Если бы не… Она. Третье лишнее звено. Падшая женщина, возникшая между Ними в момент падения Данте. Он падал - Она протянула руку, прошептав слова любви. Ничто не могло разлучить их. Ничто, никто и никогда, пока…
…Кроме нас в этом мире больше никого не должно быть…
Выбирай! Троянский конь или темная лошадка, ведь важен не выбор, а его последствия. Он ставит в тупик, порождая за собой новый: или умрет один, или умрут все трое. Закон ямы прост: неважно, сколько времени карабкался наверх, – обратно слетишь в один миг.
Он прикрывает глаза и вновь рисует, успокаивая свои нервы кропотливой работой. Все как тогда, когда он был человеком и приходил к Нему в кабинет за вдохновением – после Их знакомства он стал рисовать еще больше, получая все то, что никто не мог ему дать. Никто и никогда, кроме… Него. Он создавал свое творение по крупицам и только Он знал, что может вдохновить и заставить неживое сердце Художника трепетать от наслаждения.
- Не хочу вновь делать своему мальчику больно.
Перевернув кассету, Кто-то проигрывает пленку с начала.

15 October 2008