Невыдуманные истории. Старая фотка

Невыдуманные истории. Старая фотка.

       Как-то я приехал к сестре и заметил на полке старую, знакомую с детства книгу. Открыл наугад на середине и неожиданно увидел между страницами фотографию…. Шарик! Наш деревенский пес Шарик! Я очень обрадовался, так как думал, что этой фотографии уже нет на свете. Эту фотку я сделал сам в один из приездов в деревню к моей бабушке Фросе. Фотка плохая, сделана неумелой детской рукой фотоаппаратом «Смена». Но я очень давно не видел эту фотографию. Теперь она мне мила, как привет из детства. Это настоящий подарок! Как хорошо, что никто не нашел эту фотку раньше меня и не выбросил её. Ведь ни для кого она не представляет никакой ценности. Кроме меня.
       Я смотрю на неё и вижу нашего живого веселого Шарика. И всё окружающее, вокруг Шарика, наполнено для меня особым смыслом. Вон хлев под соломенной крышей. Там ночами отдыхала наша корова. Вдали за Шариком небольшой стожок сена…. Перед Шариком стоит наша хата. Она не видна на снимке, но она тоже под соломенной крышей, с земляным полом, который бабушка чисто выметала и слегка посыпала желтым песочком. Для красоты…. Давно ли это было? Каких-то полвека….
       Вот Шарик стоит на куче веселый и жизнерадостный. Он знает, что сейчас начнется игра. Я кидаю ему кусочек хлеба, а он, как заправский вратарь, кидается и в прыжке ловко ловит этот кусочек. А затем от нетерпения мечется в ожидании следующего кусочка. Кидаю следующий кусочек. Хап! Готово! И так, пока не кончится ломоть хлеба. Вот уж ловкач! Куда там людям… Мне нравилось играть в эту игру. А уж про Шарика и говорить нечего. Какие у него были развлечения?
       Сколько я помню, он всегда был на цепи. Лишь однажды, на моей памяти, дедушка отпустил его, так как собирался качать мёд. Когда у пчел забирают мёд, они летают злые и кусают всех, кто попадется. На цепи в этот момент находиться смерти подобно…. О! Этот день я помню очень хорошо. Пожалуй, об этом стоит рассказать!
       Было солнечное воскресное утро. Раненько к бабушке в гости пришла дальняя родственница, которую я даже не знал. Дедушка ходил по своим делам где-то во дворе, бабушка хлопотала возле русской печки, и на ходу поддерживала разговор с родственницей. А родственница, полная дородная женщина, сидела на лавке за столом, пила чай в прикуску с мёдом и бесконечно говорила.
       Я сидел возле маленького окна и читал какую-то книгу. Названия её я так и не знаю, так как она была без обложки и вообще без начала. Это была единственная книга в хате. Дедушка использовал её на самокрутки. Но книжка оказалась про шпионов, и поэтому её можно было читать хоть с конца. Я читал и часто поглядывал в окно. Через окно мне было видно, что моих деревенских друзей еще нет на улице.
       Тут в хату зашел дедушка и сказал родственнице:
 - Я начинаю качать мёд и, если ты хочешь попасть домой до обеда, то поторопись.
На что родственница со смехом ответила:
 - Я пчёл не боюсь. Так что начинай, а мы еще немного поболтаем.
 - Ну, как знаешь. – и дедушка вышел в сенцы и плотно закрыл за собой дверь.
 - Шарика не забудь в хлев запереть! – вдогон крикнула бабушка.
       Три дедушкиных улика стояли позади дома, рядом с яблонями. В окно я видел, как дедушка надел на голову марлевую накидку, отвязал шарика и сказал ему: «Давай, Шарик, беги, пока цел!». Затем раздул во дворе дымарь и пошел к уликам за рамками. Через время он прошел обратно, держа в руках несколько рамок с медовыми сотами. Вокруг дедушки вились разозленные пчелы, но он неторопливо шел и не обращал на них никакого внимания.
       Медогонка, с виду обычная бочка, стояла в сенцах, где дедушка гнал мёд. Я захотел посмотреть, как дедушка добывает мёд, и вышел в сени. Дедушка взял рамку с медом, срезал ножом вощину, которой пчёлы запечатывают соты, поставил рамки в медогонку и начал крутить ручку. Рамки быстро раскручивались, и мёд аппетитными ручьями стал стекать по стенкам в медогонку. Я взял кусок вощины с остатками мёда и стал жевать. Остальные рамки с мёдом стояли рядом, и по ним ползали несколько пчёлок. Они были очумелые от дыма, которым дедушка их прикуривал. Но, как оказалось, не все были очумелые. Одна, вторая, прицепились ко мне и серьезно намеривались ужалить меня. Пришлось отмахнуться от них и забежать в хату.
       А в хате родственница прильнула к окну и смеялась над Шариком, который, оказывается, всё еще не убежал со двора. Он скулил, вертелся, поджав хвост, крутился как юла, пытаясь спастись от пчёл. Хоть жалко было Шарика, но это было действительно смешно. Пчёлы наседали на него, летали десятками вокруг, жалили его и в морду, и в бока, и в задницу.
       Наконец Шарик выбежал со двора и начал бегать кругами, делать кульбиты, вертеться, вялятся на спине…. Родственница просто помирала от смеха. Я тоже смеялся, но мне стало уже жалко верного Шарика, который упорно не хотел покидать свой родной двор. Наконец, Шарик кинулся к небольшому стогу сена, который, кстати, виден на снимке, и быстро-быстро зарылся наполовину в сено. Но задница его всё еще торчала наружу, и Шарик резко вздрагивал и дрыгал ногами при каждом укусе.
       Родственница уже просто визжала и хрюкала от смеха. Она повалилась на скамейку и издавала какие-то звуки, типа икания, так как не могла даже смеяться. Мне уже было смешно не над Шариком, а над родственницей. А бабушка смотрела в окно, качала головой и только тихо повторяла: «Ой! Камедь!» - что означало, что это чистая «комедия».
       Шарик почти полностью залез в стог, остались только ноги и хвост, которым он то отчаянно крутил, то прижимал, пытаясь сберечь свое главное достояние. Наконец он полностью скрылся в стогу.
       Родственница успокоилась и сидела на лавке раскрасневшаяся и довольная. Цветастым большим фартуком она без конца вытирала слезы. Немного так еще посидела, поговорила с бабушкой. Но, видно, после такого веселья, разговоры на ум не шли, и ей вдруг захотелось домой. Когда она сказала, что пойдет домой, бабушка охнула:
       - Да, куда ж ты пойдешь? На дворе пчелы….
       - Да! Меня пчелы не берут…. Я пчел не боюсь.
       - Да, нет! Ты уж не ходи. Давай посидим, еще чайку тебе налью…
       - Ой, не могу. Напилась я чаю. Пойду. Не волнуйся, я быстро проскочу. – и родственница решительно поднялась, взяла свою брезентовую сумку и вышла в сенцы. Мы слышали, что дедушка настойчиво пытался отговорить родственницу от этой затеи, но та только смеялась и говорила, что не боится пчел.
       Мы с бабушкой прильнули к окну…. Вот хлопнула дверь, и родственница появилась во дворе. Быстро прошла метра три, но вдруг отчаянно замахала сумкой, взвизгнула, остановилась, бросила сумку и начала хлопать себя по лицу, по груди…. Потом, с криками «Ай! Ой!», закружилась, потеряла ориентировку и побежала к хлеву. Бежала, громко охая, смешно подпрыгивая и хлопая себя, то по заднице, то по бокам. Затем побежала обратно, молотя руками воздух. Отчаянный визг и писк. Вдруг она подняла свою цветастую юбку и закрыла полностью ею голову. Под юбкой у неё был белый подюбник. Родственница, согнувшись пополам, крутилась на месте не хуже Шарика. А потом и вовсе последовала его примеру – побежала к стогу и ткнулась головой в стог. Если бы у неё были такие же передние ноги, как у Шарика, она, несомненно, бы закопалась в стог полностью. Но таких ног у неё впереди не было, и её белая толстая задница торчала из стога и дрыгалась, как только могла. Ноги её сами шустро подлетали вверх, она то и дело хлопала руками себя по заднице и непрерывно визжала.
Затем она присела на корточки и попыталась залезть в отверстие, проделанное Шариком. Но это ей не удалось, и она вытащила голову из стога и помчалась по широкому выгону, оглашая окрестность своими визгами.
       Я хохотал, как сумасшедший, и так же, как родственница, то падал от смеха на лавку, то снова подскакивал к окну. Бабушка тоже смеялась и приговаривала: «Ай! Камедь!»
       Тут только я заметил, что соседи из хат напротив высыпали на улицу и наблюдали эту картину и тоже смеялись от души. Среди них были и мои друзья. Выгон был довольно широкий, и пчелы туда не долетали. Выгоном он назывался потому, что ежедневно утром и вечером по нему гнали большое колхозное стадо коров.
       Родственница убежала, Шарик сидел в стоге сена. Комедия кончилась…. Соседи начали расходиться. Я видел, что мои деревенские друзья собрались в кучку и, я знал зачем…. Они в этот момент решали куда пойти – в лес или на речку. Вчера мы так и не пришли к общему мнению. Если они пойдут на речку, то я их легко найду. А если они уйдут без меня в лес, то я пропущу такой интересный поход и до самого вечера буду один. Эта перспектива меня совсем не радовала.
       Выход у меня был один: выскочить и пулей промчаться мимо пчел к ребятам. Тем более пчел я тоже не особо боялся. Меня они часто кусали, и я как бы уже привык. Правда, жалили в пятку или ступню, так как мы всегда бегали босиком. Бывало, бежишь во всю прыть по цветочному полю и… Вах! Ай-я-яй!... Но, ничего. Боль я хорошо терпел, в отличие от многих.
       В общем, не взирая на возражения бабушки и дедушки, я выскочил на улицу и стрелой помчался через выгон к ребятам. Но, то ли стрела из меня неважнецкая, то ли пчелы летают быстрее стрелы, только я бежал и с удивлением видел, что вокруг меня снуют десятка три пчел. Я бежал во всю прыть, но они летали вокруг меня, жужжали возле самого уха, как будто я стоял на месте. Я начал на бегу отмахиваться от них и напрасно. Вдруг, одна, как даст мне под глаз! Другая - в щеку! Третья – в голову, через мою лохматую прическу! Четвертая! Пятая! Аа-а!...
       Я бежал к ребятам и орал. А мои друзья вначале пристально смотрели, как я приближаюсь к ним, а потом, вдруг, как по команде, сорвались с места и передо мной засверкали их пятки…. Вообще, я бегал быстро и обычно обгонял многих своих друзей. А тут, даже подгоняемый пчелами, я не мог их догнать. Зачем я их догонял, я даже сказать не могу. Вся ватага дружно бежала впереди меня, и я, как не старался их догнать, так и не смог.
       Я мчался, будто надеясь оторваться от пчел, но они жужжали, запутавшись в моих волосах, ползали уже под рубашкой, тыкались на лету в лицо, в руки…. Один глаз уже ничего не видел, и я не заметил, куда делись мои друзья. Наверное, они свернули в какой-то проулок, только я продолжал мчаться один. Идею бежать до речки и прыгнуть в воду я откинул, так как до речки бежать всё-таки далеко. Я оббежал несколько дворов и повернул обратно домой. Мне стало понятно, что спасенье может быть только в хате.
       Я промчался с тыльной стороны домов и заскочил в хату…. Вместе с пчелами…. В хате я продолжал носиться, как угорелый, и бабушка никак не могла меня остановить. Наконец я успокоился. Пчелы куда-то делись. Летали лишь штуки три, и мы быстро с ними справились. Но остались еще пчелы, запутавшиеся в волосах и под рубашкой. Рубашку мы быстро сняли, а из волос бабушка долго еще доставала запутавшихся пчел.
       От укусов болело всё тело, оба глаза почти заплыли, и я почти ничего не видел. Когда дедушка кончил качать мёд и пчёлы успокоились, к нам пришла моя родная тётя Ира. Она увидела меня и просто прыснула от смеха. Я полюбовался на себя в зеркало и был поражен – на меня смотрело нечто свиноподобное, с щелками вместо глаз, и вдобавок перекошенное…. Вниз и влево, вверх и вправо…. И я начал смеяться вместе с ней. Потом мы с бабушкой рассказали тёте Ире, что произошло. Она чуть не умерла со смеха. Все смеялись, а дедушка молча ковырял трубку. Потом набил её махоркой и серьезно сказал: "А я говорил Шарику, чтобы шёл со двора!"
       Тётя Ира посмеялась и ушла, а я не мог пойти на улицу с такой рожей. Весь день я маялся дома и шарахался от всех комнатных мух.
       Шарик! Ты помнишь это? А я очень хорошо помню. Хорошее не забывается!... Тебя уж на свете давно нет, Шарик. Шарики так долго не живут…. Бедный, Йорик! То есть, Шарик…. Один раз побывал в увольнении, и то неудачно…. Я тебя, Шарик, помню. Я остался единственный на Земле, кто тебя помнит. Ты был хороший друг. Если доведется нам еще встретиться ТАМ, обнимемся, как старые друзья, поговорим по душам, посмеёмся. Нам будет чего вспомнить….
16.10.2008