Садо-мазо-муза

Не знаю как теперь, а в моем советском отрочестве в школе глубоко изучался Н.А. Некрасов, поэт, стоящий теперь несколько особняком, а когда-то бывший кумиром многих и многих. Я тоже еще в детстве не мог не чувствовать большое художественное дарование этого поэта. Есть у него прекрасное по выразительности описание весны в стихотворении «Зеленый шум» (именно так я сам чувствую весну или чувствовал ее в лучшие годы), хрестоматийное «Дед Мазай и зайцы», привольные стихи про «Матушку Русь», в которых, однако, уже сквозит надрыв бурлака.

Но, при всем декларированном гуманизме, чувствовалось в Некрасове что-то мутноватое или затаенно-недоброе, какое-то раздражение против человека и общества, которое не сводится к социальным проблемам России, а его поэзия за редким исключением (уже названным), не вызывала того ощущения света и радости, просветления и катарсиса, которое дает творчество Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Толстого, некоторых других поэтов и прозаиков, перечислять которых в коротком очерке нет нужды. Некрасов же – поэт бурлацкого воя и страданий народных, занятый подсчетом, кому лучше живется, - не слишком ли хорошо, если еще не воет?

Потом, уже в пору учебы в Литинституте, прочитал в переписке Герцена и Огарева о сребролюбии поэта, "крысятничестве" и приверженности к азартным играм, и даже, кажется, «игре наверняка». А по воскресеньям он якобы бил челом у порога Божьего храма, глубоко раскаиваясь: не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься.

Глубже всех запали мне строчки о музе поэта, которая ему явилась, когда он наблюдал на петербурской Сенной улице, как пороли кнутом молодую крестьянку (тогда это было местом притонов и борделей, где порядочные люди бывали лишь мимоходом, и только некоторые поэты и журналисты – после работы, «часу в шестом»).

Вчерашний день, часу в шестом
Зашел я на Сенную.
Там били женщину кнутом,
Крестьянку молодую.
Ни крика из ее груди,
Лишь бич свистал, играя.
И музе я сказал: гляди,
Сестра твоя родная.

Хорош поэт: стоял и смотрел, как безмолвная (уже без сознания?) женщина подвергается грубому насилию, и трогательно разговаривал с музой, а потом написал стишок, исполненный редкого цинизма. Здесь приоткрылась природа некрасовского вдохновения, его как бы теперь сказали, энергетическая подпитка, и корни его страсти к живописанию народного страдания, его воя и его безмолвия. Некрасов, наверное, не сразу стал таким. В одном из стихов он писал о том фатальном влиянии, которое оказал на него надсадный вой бурлаков. Этот, фигурально выражаясь, вой (не обязательно бурлаков), как я теперь думаю, многих свел с ума, положил конец многим карьерам.

Ленин, как писали современники, рыдал над стихами Некрасова, почитая в нем лучшего русского поэта, мечтая о пролетаризации России, тотализации ее страданий. «Рыбак рыбака чует издалека». И какой взрыв кипучей энергии и вдохновения посетил его, когда ему удалось разжечь в России гражданскую войну, каким кровожадным тираном он себя показал (его переписка в годы гражданской войны – живое тому свидетельство). В последние два года он впал в слабоумие, потерял дар речи от перегрева эмоций, от разрушительного вдохновения, которого Некрасову с его жалкой Сенной садо-мазо-музой и не снилось.

А потом в этих ужасных бюрократических заведениях на разных партийных собраниях, а то и журналистских планерках, было обычным делом поедать поедом очередную, специально закланную жертву (которые всегда необходимы для устрашения одних, растления настоятельным приглашением к соучастию – других, и наслаждения тех, кто это устроил, и кто, продав душу некрасовскому бесу, не мог, прошу прощения, кончать в ином интерьере). Сдается мне, что и теперь это происходит кое-где, по конторам, фирмочкам, кабинетам, институтам. Вот тот ужас России, который должен стать предметом исследований или расследований не только литературных. И чтобы не сбиться с пути истинного, нужно почаще вспоминать пушкинское переложение молитвы Ефрема Сирина – пример вдохновения совсем иного рода. Насколько непохожа пушкинская муза на некрасовскую!

Но неужели, чтобы написать что-то проникновенное, западающее в душу, надо сладострастно взглянуть в глаза страданию, посмотреть, как корчится несчастный, загнанный в угол бюрократическими проволочками и нуждой? Нет, господа, настоящая литература питается иными стихиями, и если она восторжествует, то притоны некрасовской садо-мазо-музы исчезнут без следа. Добрая учительница химии Галина Борисовна Пронина лет 25 назад как-то сказала мне фразу, навсегда запечатлевшуюся в памяти: "ФАШИЗМ - ЭТО ЗАГНАТЬ ЧЕЛОВЕКА В УГОЛ И НАСЛАЖДАТЬСЯ". А тем, кто не может без этого обойтись, я бы посоветовал последовать примеру унтер-офицерской вдовы.