Порыв

       Модест Николаевич сидел у окна, занавешенного нелепой апельсиновой тюлью, и признавался в своих сокровенных чувствах. Он долго подбирал слова, морщил лоб, заикался, вытирал огромным полосатым носовым платком испарину, но настойчиво пытался обличить мысли хоть в сколько-нибудь связную речь. Мычания молчаливо выслушивал большой фикус, стоящий в керамическом горшке на подоконнике. Может быть, если бы у фикуса были ноги, он давно удрал бы от жарких речей Модеста Николаевича, но…
       Так продолжалось пару часов. Полкило путассу, которые Модест Николаевич выложил из холодильника размораживаться, давно образовали на полу большую мутноватую лужу, похожую на причудливую кляксу. Капли барабанили по ней, летя со стола, образуя фонтан мелких брызг. Но Модеста Николаевича нельзя было ничем остановить.
Он готовился к приходу жены, Клавдии Васильевны. Модест Николаевич уже давно хотел ее удивить. Они были женаты уже лет 100.
       Клавдия Васильевна, как обычно, пришла в 21:00. Она всегда пунктуально появлялась на пороге в это время, но для Модеста Николаевича это каждый день было неожиданностью. Услышав скрип, Модест Николаевич подпрыгнул на стуле. Он обратил свой взор в сторону дверного проема- там стояла ОНА: 160 см, щупленькая, в сером пальто. Она тихонько подошла к Модесту Николаевичу и села на табурет напротив него. Бледное лицо ее не несло отпечатка никаких эмоций, она всегда молчала, в общем, это была идеальная жена. Модест Николаевич, поняв, что настал момент удивлять, пытался собрать мысли в кучку и произнести речь. Он очень волновался. От переживания очки в роговой оправе стали подпрыгивать у него на носу. Модест Николаевич попытался их остановить, но неугомонные очки вырывались из его влажных пальцев. Тогда он принял решение. Подпрыгивая, он направился на кухню. Поскользнувшись на луже из-под путассу, Модест Николаевич проявил упорство и дошел до намеченной цели. Он вернулся в комнату с кухонным ножом. Клавдия Ивановна смотрела на это, не выражая никаких эмоций. Модест Николаевич решительно замахнулся и распорол себе живот. Он долго копался в своем щуплом теле, нервничая и торопясь, чтобы Клавдии Ивановне не наскучило и она не ушла спать. Он подскочил к ее ногам, встал на колени и вытащил из живота весь свой внутренний мир. Модест Николаевич разложил свой богатый внутренний мир на журнальном столике… Клавдия Ивановна зарделась, ее влажные глазки загорелись, улыбка в первый раз за долгие годы осветила ее уже не такое бледное от прилива счастья лицо. Она кинулась обнимать Модеста Николаевича. Они плакали, смеялись, смотрели друг другу в глаза, восхищенно вздыхали над внутренним миром. Они забыли о путассу, о не политом фикусе, о подпрыгивающих очках Модеста Николаевича…
       Утром, собираясь уходить, Клавдия Ивановна положила внутренний мир Модеста Николаевича в морозильник, чтобы не испортился. Весь день растроганный счастьем супруг ждал возвращения жены домой- ему понравилось ее удивлять. Вечером они опять разложили на журнальном столике внутренний мир Модеста Николаевича и любовались им. Через неделю Клавдией Ивановной было принято решение: засолить в трехлитровой банке предмет семейного счастья, чтобы он мог еще долго радовать супругов.
       Шли месяцы… сменялись времена года…жизнь размеренно протекала в никуда. О богатом внутреннем мире Модеста Николаевича как-то постепенно забыли. Трехлитровая банка, покрытая слоем пыли, стояла на балконе по соседству с маринованными огурцами, квашеной капустой, клюквенным вареньем и кучей ненужного хлама, который никогда не пригодится, но выкинуть жалко. Приближался Новый год, праздничное настроение подтолкнуло Клавдию Ивановну попросить Модеста Николаевича принести с балкона огурцов в банке. Модест Николаевич, открыв дверцу балкона и окинув взглядом провизию, посчитал, что содержимое пыльной банки надо съесть в первую очередь - а то испортится. Они открыли трехлитровую банку и под бой курантов навернули содержимое с жаренной картошкой…

P.S.: о семейном счастье.