Смысл жизни это черничное мороженое

Они уже близко. Теперь – не вспугнуть.

Охотник прокрался на темную кухню и подкурил сигарету. Это условный знак.
Первый из них скользнул где-то слева, в пределах видимости зрачка. Охотник резко обернулся, но тень его будущей добычи уже юркнула обратно в свой мир.

Он закрыл глаза. По спине побежали волны холода, и стало панически страшно, как бывает всегда, когда неподалеку открывается Нора. Он уже чуял потусторонний ветер из ее темной воронки – где-то в дальнем углу прокуренной кухни.

В сушилке над раковиной треснула тарелка. В зеркале быстро прошел кто-то. «Не смотри», - напомнил себе Охотник. В это время нельзя смотреть в зеркала.

Они ворвались неожиданно – как всегда - с тонким смехом схватили его под руки, и устремились в распахнутое ночное окно.

И - звезды! Звезды бушевали вокруг, и черная тьма сладко растекалась по легким. Он танцевал со своими призраками над ночным городом, что изо всех сил сиял электричеством под босыми пятками, и видел спины припозднившихся птиц. А потом они ухнули вниз, и захватило дух - он зажмурился, закурил снова, перечитал накарябанные строчки, дрожащей рукой поправил пару строк, чувствуя, что песня почти вышла на свет, и…

Яркая вспышка больно ударила по глазам - на мгновение он ослеп. Звезды лопнули, как лампочки, оставив на кухне тяжелый никотиновый дым.
- Ты чего не спишь? – спросила она, став у выключателя и сонно щурясь на него, застывшего на стуле с невидящими глазами и улыбкой-оскалом (не для людей).

- Да я тут… покурить… - ответил он и прочистил горло.

- Открой окно, - сказала Мила, - Ты слишком много куришь. Идем спать - завтра на работу не выспишься.

Он не высыпался все равно. Иногда Алексею казалось, что в глазах подруги его, без сомнения, уникальная музыкальная личность, и весьма, между прочим, талантливые стихи являлись лишь необязательным приложением к тому, что Мила ласково называла «Большой Лысой Палкой».

Когда они отворачивались друг от друг, Алексей думал. Как и всему на свете, отношениям «мужчина-женщина» также отведен свой срок годности. «Куда? – размышлял Алексей, глядя на одинокий фонарь в окне спальни, – куда деваются эти мечты, взгляды, признания?» Он не мог найти ответа на свои невеселые вопросы, и посапывающая под боком девушка вдруг пугала, как живой мертвец, зачем-то без приглашения поселившийся в его доме, а ночь за окном казалась скучной, луна – глупой, фонарь – дураком.

Ощутив приступ ночного голода, Алексей поднялся и пошлепал на кухню, Он высыпал в тарелку шоколадные шарики сухого завтрака из большой коробки, залил молоком. В клетке у окна зашевелилась морская свинка Элвис, названная в честь короля рок-н-ролла за пухлые щеки и длинный локон на голове – эта длинношерстная порода называлась «вихрастый». Элвис встал на задние лапы и погрыз металлические прутья, требуя свежие огурцы.

 - Овощи утром, обжора, - проворчал Алексей, насыпал в миску сухого корма, и зверь аппетитно захрустел.

Алексей печально жевал свой ночной завтрак в унисон с домашним любимцем и снова вспоминал, как все начиналось.

Они познакомились после концерта группы Алексея в маленьком рок-клубе. Отгремев свое, музыканты заняли столик у сцены, заказав себе алкоголь, словно простые смертные. Обычно в такие минуты к ним подкрадывались робкие поклонницы, но в тот вечер с посетителями было туго, и Алексей хмурился, поглаживая лакированный кок на голове.

 - Отлично играете, ребятки! – к ним за столик плюхнулась короткостриженная брюнетка, подняла стакан с розовым коктейлем. – За рок-н-ролл!

Она представилась: Мила. Музыка – ее страсть. Особенно когда душа как бы разворачивается и сворачивается. Она без ума от творческих людей, потому что у них есть харизма.

Несмотря на все это, Алексею она понравилась: смуглая креолка – и голос! Голос был хорош: низкий, с хрипотцой, по цвету напоминающий виски. Таким нужно говорить в микрофон маленькой ночной радиостанции, где крутят старый джаз и общаются за жизнь по телефону с романтическими совами бессонницы.

В Штатах она штурмовала бы Голливуд, в Мексике наверняка бы сколотила наркобанду, но чем заняться молодой провинциалке в Москве, Мила еще не решила. Ее глаза жадно жрали жизнь, а смуглое тело хотело танцев. «Кэсс была самой красивой девушкой в городе», - вспомнил Алексей цитату одного литературного забулдыги. Прежние поклонницы группы теперь казались бледным мясным набором - когда его Кэсс смотрела на Алексея, он краснел, как первоклассник, и одна только святотатственная мысль о цвете сосков его новой знакомой приводила его и в дикое смущение, и в раскаленный трепет одновременно.

Он провожал ее поздно. На остановке автобуса она мазала его лицо гладышем подтаявшего черничного мороженого и слизывала подтеки горячим языком. Вечерние созвездия вдруг оказались так близко, что у него закружилась голова. «Смысл жизни – это черничное мороженое», - сказал он. «Что? Что ты болтаешь?» - смеялась она, а он повторил эту дурацкую фразу и поцеловал ее в ледяные губы.

Она переехала к нему через месяц. И все кончилось. По утрам он удивленно смотрел на хмурую невзрачную девицу в бигуди, а по вечерам выслушивал недовольство своими задержками на репетициях команды. Его ночные гитарные вылазки на охоту на Призраков стали похожи на попытки бегства, а ненаписанные песни казались огнями ночных городов, от которых все быстрее удалялся его поезд.

«Завтра я скажу ей, - думал Алексей, хрустя у кухонного окна, - будет трудно, но скажу. Я скажу: я не хочу делать тебе больно, но… нам нужно расстаться… Или так…»
Алексей вернулся в спальню с наполненным желудком и отрепетированной речью.
Мила не спала.

 - Знаешь, - тихо сказала она, приподнявшись на локте, - нам нужно разъехаться.

Алексей застыл, а потом медленно опустился в подвернувшееся кресло. Наутро Мила собрала вещи и отбыла в квартиру неизвестного, заехавшего за ней в стильном красном кабриолете.

В первое время Алексей чувствовал себя уязвленным. Мысль, что его музыкальную персону предпочли более успешному мужчине, болезненно саднила. Воспоминание о прошлой любови оказалось похоже на ностальгию по детству: в нем осталось лишь солнце.

Когда он представлял, как ее обнимают лапы Чужого, комната превращалась в клетку.

Алексей пробовал было вернуться к прежней шумной жизни, но группа вдруг показалась ему обычным сборищем тщеславных инфантилов, от алкоголя рана саднила еще сильнее, а ни одну из поклонниц не хотелось назвать «Кэсс».

Он ушел из группы, шатался по подработкам, и каждый раз, когда Алексей просыпался, распахнутое окно его квартиры уровня 18 этажа подбиралось к нему все ближе. Он часто представлял, как его тело врезается в асфальт у подъезда перед онемевшим собранием скамеечных старух, но даже жутковатый скриншот собственной смерти выглядел столь же тусклым, как и картинка мира, наступившего после ее ухода.

Когда распахнутое окно подкралось совсем близко, в квартиру Алексея позвонили.

Кэсс была похожа на мокрую оранжевую кошку - на улице шел дождь. Ее пальцы нервно перебирали ручки дорожной сумки. Мила молчала, и когда Алексей без слов пригласил ее войти, посмотрела на него с благодарностью.

 - Никакой больше музыки. Только ты и я, - сказал ей Алексей.

Чтобы надежно застраховаться от рейдеров на кабриолетах, он принялся лихорадочно искать денежную работу – и прошел нелегкое собеседование на должность продавца-консультанта в магазине престижной сантехники «Шоколадный глаз».

Вскоре он стал виртуозом. Алексей прохаживался по огромному сверкающему кафелем залу сантехнического супермаркета, словно средневековый король, оглядывавший свое блистательное войско. Ему понравилось общаться с респектабельными клиентами – Алексей рассказывал о современных унитазах, как о своих близких знакомых, просто, компетентно и доверительно. Начальство оценило его вспыхнувший талант и регулярно подкармливало лакомыми премиями.

С первой большой премии он по старой памяти чуть было не купил дорогую гитару «Джексон», но Мила жаловалась на отсутствие в доме нормального телевизора, и он принес ей в подарок жидкокристаллическую панель на полстены.

Их банковский счет рос из месяца в месяц, через полгода Алексей взял кредит на трехкомнатную квартиру. О гитаре он вспомнил, когда они заезжали в новое жилище, но в квартире требовался ремонт, и Мила попросила подождать. Потом они копили на большую красивую машину. Затем Мила сказала, что нужно съездить на Канары - это место очень хвалила ее сослуживица, но Мила подозревала в рассказах коллеги скрытый вызов и насмешку над ее финансовыми возможностями. Спустя год Мила решила строить трехэтажный коттедж за городом. Она начала задерживаться допоздна, объясняя это делами строительства, а после и вовсе перестала что-либо объяснять.

Алексею не было дела до ее интрижек. В последнее время он заметно раздался вширь, и супруга запретила ему кушать после шести вечера, переведя на овощную диету. Это угнетало Алексея.

Радовало лишь то, что овощи теперь имелись в избытке, и Алексей быстро к ним пристрастился. Особенно он любил огурцы.

Когда хозяйка возвращалась с работы, он забавно шевелил розовым пятачком, вставал на задние лапы и требовательно грыз стальные прутья клетки. Получив порцию ласки и кружок свежего огурца, Алексей с громким хрустом точил угощение острыми резцами и сворачивался на пучке сена.

Он спал с открытыми глазами. Ему снились ночные огни далеких городов и подтаявшее черничное мороженое.