Вагон

Сначала нас было трое. Девушка с красивыми белыми волосами рассеянно смотрела в темноту окна. Странно, подумал я. Она внимательно всматривалась в свое отражение, словно стараясь найти в нем что-то новое, еще не замеченное.
Рыжий парень лет 18ти сидел в углу, уткнувшись в книгу. Золотистые вихры падали на глаза, но ему было все равно. Провода наушников свисали с висков непонятно куда, и заканчивались, скорее всего, в кармане. Впрочем, карманов этих видно не было, зато все внимание на себя обращали модные белые кроссовки с толстыми, казалось, неряшливо завязанными шнурками. Я долго наблюдал за этим рыжим пареньком - очень хотелось увидеть содержание книги. Впрочем, мягкая обложка предательски загнулась и о содержании небольшого романчика можно было только догадываться.
Осмотрев всех пассажиров вагона я понял, что меня одолевает скука. В моей сумке всего-то, что нашлось, чтобы скрасить мой долгий путь - несколько бумажек старых выписок по какому-то важному вопросу – их можно было перечитать. Достал смятый листочек — почерк был пляшущий и нервный- подумал, что, с точки зрения психоанализа, это не свидетельствует о хорошей нервной системе. Бумажки снова смял и убрал в сумку. «А кто не сумасшедший?»,- подумал я, вспоминая Юнга, Фрейда и всю эту братию. Можно подумать, у них никогда не портился почерк, потому что им наскучила вся эта однообразная рутина будней и их глупое чередование с выходными.
Девушка отвлеклась на меня. Большие глаза почему-то выражали недоумение. Я заметил, что с левого глаза у нее сыпется тушь, а сумочка переливается двумя цветами. Большие глаза два раза выразительно хлопнули, как два шлюза в самолете - веки ее казались тяжелыми и усталыми. Очевидно, не найдя во мне ничего примечательного, она снова повернулась к стеклу. В нем мелькала пустота.

Говорят, к нашему вагону был прицеплен еще соседний. Или несколько соседних. Впрочем, меня это уже мало интересовало. Я знал, что мне все равно не удастся выйти на станциях, потому что это не положено. Можно только входить в вагон, а конечная остановка будет одна для всех.

1

"Я доказываю вам, что, когда мы выйдем, дождя не будет!" - на пятой остановке в вагон зашли двое. Маленький старичок расположился рядом с рыжим пареньком. Разговаривал он с дамой лет 50ти – элегантно одетой и весьма приятной на вид.
"Мне об этом уже давно говорили – что дождь этот все-таки кончится – пусть не сейчас, впрочем, нам с вами он сейчас и не мешает, пусть себе идет. Нам с вами надо, чтобы он кончился, когда мы доедем," - старичок говорил убежденно, очень выразительно жестикулируя, казалось, что движениями своих тонких рук он хотел имитировать движение дождевых туч.
Паренек перелестнул страницу и исподлобья взглянул на двоих немолодых собеседников. Руки старичка его не привлекли, зато платок на шее дамы на него явно произвел впечатление.
"Значит вы, Инннокентий Федорович, так этого молоденького синоптика не пропустили? Я ведь его маму хорошо знала – великолепная женщина, всю жизнь на метеостанции работала – бывало, придешь к ней, а она все: “Время замеров ни в коем случае пропускать нельзя!” Увлеченная женщина была..." - дама оторвала взгляд от собеседника и рассеянно оглядела вагон. Желтое освещение и мерное покачивание говорило о том, что выходить еще не скоро, а воздуха, кажется, становится все меньше и меньше.
- Я считаю, что наука не терпит дилетантства. То, что он написал, не должен был одобрять ни один научный руководитель. Вся проблема нынешнего образования в том, что никому ничего не надо – не надо, чтобы люди работали, чтобы они думали, чтобы они исследовали, а не в игрушки играли с методологией. Вот и выпускают потом кого попало – мальчик хороший, но для науки он балласт. И, вы знаете, скоро вся наука станет одним сплошным балластом! - старичок, казалось, расширялся в объеме пропорционально возрастанию пафоса собственной речи.
Рыжий паренек отвлекся от книги и стал вслушиваться в разговор. Впрочем, не вслушиваться было сложно: твердый голос Иннокентия Федоровича звучал громко, профессорски поставленным. Дама слушала внимательно, но, казалось, в большей степени из дипломатии – было понятно по ее сочувствующему лицу, что она бы этого “молоденького мальчика пропустила бы”.
Девушка с белыми волосами решила присесть – видимо, темнота окна ей наскучила. Я встретился с ней глазами – блондинка смотрела на меня устало, казалось, она готова чем-то поделиться со мной. Впрочем, мне не хотелось сейчас никакого общения – я сел в этот вагон совсем не за тем, чтобы заводить здесь какие-то знакомства.

2

“А где их еще заводить?”, - подумал я, придвинувшись к попутчице. Она повернула голову и взглянула на меня с таким видом, будто я должен был подсесть к ней гораздо раньше, ведь, в принципе, нам действительно есть, о чем поговорить.
"Забавный диалог, - сказала блондинка, кивнув на старичка с дамой, - Мне вот совершенно неважно, кончился уже этот дождь или он еще идет – это ведь в порядке вещей – что-то заканчивается, а что-то начинается," - она улыбнулась. Белые волосы в желтом свете вагона казались гуашевыми.
Я смотрел на ее руки – она, наверное, играла на фано. Уж очень красивыми были у нее пальцы. Поймал себя на мысли, что нельзя делить людей на составляющие, но тонкие пальцы ее привлекали.
"Вы тоже здесь скучаете, признайтесь. Это видно по вашему лицу. Уверена, вы уже составили про себя мнения про всех пассажиров нашего вагона," - блондинка улыбнулась едва заметно, с каким-то не слишком выразительным, но ощутимым придохом.
Мне сразу не понравилась ее манера общения. Казалось, она не считает себя частью этого вагона – впрочем, можно было признать, что она действительно диссонировала с общей атмосферой. Однако это было легко объяснить тем, что она была пока лишь единственной молоденькой девушкой во всем вагоне. Интересно, как она поведет себя позже, когда на 13 станции войдет много новых пассажиров. Впрочем, девушка не знала про мой внутренний монолог, внешне же я редко выдавал свои истинные ощущения.
- У вас проницательный взгляд на вещи, - сказал я, а блондинка убрала пальцы вглубь сумки, - Впрочем, это, наверное, очень человеческое - пытаться занять себя хоть чем-то, когда ты находишься в ожидании, - я смотрел в ее мутные серые глаза, придававшие холодному лицу какую-то невесомую отрешенность.
- Полагаете? Интересная формулировка... Вы так хотите выйти? - девушка эта, казалось, умеет улыбаться только на половину. Тон ее был близок к провокаторскому.
- Я думаю, что все эти люди, находящиеся сейчас здесь, в вагоне, вместе с нами, все они одинаково ожидают выхода. Иначе зачем бы нам вообще было сюда садиться? - мне было жаль, что блондинка убрала свои руки. Впрочем, в лице ее я стал замечать даже какую-то привлекательность, хотя было сложно определить, за счет чего она достигалась – девушки такого типа меня никогда не привлекали.
Блондинка сделала вид, что не расслышала моего ответа. Нас качнул вагон, старичок неуклюже подался вперед – его вовремя поддержал молодой паренек.
Машинист перестал объявлять остановки, сказав напоследок: “Названия остановок дальше объявляться не будут, так как это неважно”.

3
... О существовании других вагонов люди не врали – это оказались не просто слухи – мы были не единственными, за нами тащился хвост из нескольких составов. Мне было очень жаль, что сообщения между этими вагонами никакого не было – я пытался решить эту проблему через переговорник с машинистом, но он на самом деле перестал отвечать на любые вопросы. Весь вагон сошелся во мнении, что это результат технической неполадки со связью, и что вообще - все эти объявления не имеют никакого смысла, так как все равно все пассажиры вагона так или иначе выйдут на одной конечной.
Свободных мест теперь стало гораздо меньше. Рядом со старичком и дамой сели две симпатичные девчушки лет семи с мамой средних лет. Девочки весело болтали ногами и с интересом исследовали всех старых и только вошедших пассажиров.
"Что там с дождем? Еще идет?" - старичок обратился к статному темноволосому молодому человеку, совсем недавно появившемуся в вагоне.
Парень в плаще оторвался от широкой газеты: “Идет. Говорят, он надолго зарядил”, - старичок как-то обреченно кивнул и посмотрел на даму: “Говорил я вам, что он еще идет. Но, когда мы выйдем, он кончится”. По спокойному лицу женщины можно было прочесть утомленность от обсуждения этой темы.
"Хоть бы музыку включили," - блондинка явно заскучала, - "Вам никогда не казалось забавным, как люди на улицах говорят по гарнитуре? Кажется, они идут и громко разговаривают сами с собой. Я иногда пугаюсь даже, меня Машей, кстати, зовут," - девушка стала дружелюбней – скука взяла верх над ее отрешенностью.
... Воздуха становилось все меньше и меньше. Девчушки, весело болтавшие ногами, вот уже с час приставали к маме с вопросом: “Когда доедем?”. Странно было то, что никто в вагоне ответить на этот вопрос не мог. Никому не было известно количество остановок в пути, никто уже не помнил, для чего и зачем нужна им эта конечная, ради которой все отправились в путь.
- Вот вы, зачем вы сели в этот вагон? - Маша смотрела на меня открытым молодым взглядом, какие бывают у людей только на заре их жизни, - Неужели вы тоже, как и тот профессор-старичок, зашли сюда лишь для того, чтобы укрыться от дождя? - блондинке явно хотелось поговорить. Рыжий парень, тоже изрядно заскучавший, с беззастенчивым интересом вслушивался в наш разговор.
- Я зашел сюда, потому что каждому человеку нужно куда-то двигаться- почему бы не провести это движение в вагоне? В конечном счете, нас здесь много, мы все разные – чем не целый город в миниатюре? - я улыбался, смотря на эту юную девушку, направившую разговор в такое странное, далекое от реальности, русло.
... На тринадцатой остановке вопреки моим предположениям зашли далеко не молодые люди – двое мужчин за сорок и старушка лет шестидесяти. Мужчины явно были незнакомы, а старая женщина беспомощно озиралась - казалось, она зашла в совсем чужой вагон.
"Я к вам из другого состава – и знаете, там почти тоже самое," - глаза старушки казались мудрыми – она обращалась ко всем пассажирам, а, увидев девочек, добавила: “У них там, правда, еще младенец есть. Никогда бы не отправила его, никогда...”- она закрыла глаза и аккуратно села на свободное место. Вагон был слишком занят самим собой и никто, кроме Маши и меня не обратил на старушку внимания.

4

"Если мне не дадут выйти, если не остановят состав - я выбью эти двери! Почему он перестал останавливаться на остановках? Почему мы не знаем, сколько нам еще ехать? Неужели никому из вас не хочется скорее выйти отсюда?" - Рыжий парень был доведен до отчаянья. Мы давно перестали считать, сколько дней мы уже были в пути. Нервозность в вагоне, конечно, возрастала все сильнее, потому что запасы воды и продуктов у всех, даже у недавно вошедших пассажиров, стали заканчиваться. Ежедневный паек, полагавшийся пассажирам нашего вагона, правда, выдавался по расписанию, но механизм машины, выдающей галеты, стал все чаще барахлить – пассажиры хотели есть и пить – в сущности, корень всех противоречий был именно в проблемах с продовольствием.
"Если вы выйдете, вы снова попадете под дождь. Он вас опять вымочит до нитки, но деться вы от него никуда не сможете. Тогда вам придется поменять ваш город, однако это не факт, что и там, в другом городе, этот дождь не настигнет вас," - старушка говорила приглушенно и устало, - "Вы просто еще слишком молоды, чтобы понять, о чем я говорю – поверьте мне, я меняла много городов, людей и составов на своем пути – дождь прекращается только тогда, когда вы осознаете с полной решимостью необходимость вечной жизни в вагоне," - девчушки совсем притихли, глядя на пожилую женщину, перебирающую бахрому своего цветного платка в руках.
По вагону прокатилась волна негодования. Казалось, старушка сейчас облекла в слова мысли каждого пассажира вагона – произносить эти слова всем было страшно, поэтому люди до последнего оттягивали жестокость сложившейся ситуации. Что касается меня, то, садясь в вагон, я знал, что ничего там, за его дверьми, не оставляю – тогда я испытывал вполне ясное для меня ощущение осознанного выбора в пользу неизвестности, потому что в том, что я уже познал, не нашел ни крупицы здравого смысла. Так что, можно сказать, мне было во многом легче, чем большинству пассажиров нашего вагона – я осознанно отказался от категории ожидания и надежды, которой в обществе принято самозабвенно упиваться, поэтому не чувствовал ни капли разочарования от того, что дела идут совсем не так, как мне бы хотелось.
"Но я не хочу всю жизнь провести в этом вагоне! Мне даже не говорят, кто спонсирует все эти наши ежедневные пайки! Когда я сюда зашел, для меня было предельно понятно, для чего я сюда зашел. Я не просил избавлять меня ни от какого дождя! Я часть этого мира, а, значит, и часть этого дождя- пусть даже он никогда не прекращается в нашем городе. Я хочу выйти отсюда! Неужели никто из вас не хочет того же?" - лицо Рыжего осунулось еще дня два назад – с тех пор, как он решил устроить что-то вроде показательной демонстрации своего пренебрежения к вагону и перестал есть колбасу из сорока граммовых пакетиков. Еду эту единодушно отдавали девчушкам, которые все время проводили за куклами и разговорами со взрослыми. Мама наблюдала за ними и почти незаметно улыбалась. Удивительно, но на лицах детей я ни разу не видел скуки – наоборот, девочки, кажется, прекрасно понимали, с какой целью они многие сутки находятся в этом вагоне.
- Давайте мыслить логически, - сказал старичок-профессор, - Если мы с вами ничего не видим в окнах, значит, мы под землей. То есть в метро. Ведь каждый из нас спустился в метро, перед тем как зайти в вагон? - Иннокентий Федорович решил заняться решением проблемы с научной стороны, - Впрочем, до 13ой станции каждый из нас был уверен, что мы все едем в метро – все вы сели сюда, чтобы выйти на конце ветки, ведь так?- старик испытующе обводил весь вагон маленькими, проницательными глазами.
- Постойте! Во-первых, я зашла не в метро – я села в трамвай, - сказала Маша, которую явно интересовало решение этой загадки, - Я прекрасно помню, как входила в трамвай, о каком метро вы вообще говорите?- блондинка грозно смотрела на профессора, - Ощущение, что вы что-то очень сильно путаете!- тон машиной риторики в этот момент был способен победить даже патетику Лютера Кинга, благодаря которой он когда-то освободил от притеснения негров.
- А я... я зашла в поезд... - сказала дама с платком на шее, соседка профессора, как будто извиняясь.
Я слушал диалог без особого интереса. Прекрасно помня, что 21ого числа в 8 вечера я машинально зашел в вагон метро, точно зная, что в ближайшее время мне из него не выйти, мне казались все эти прения бесполезными. Какая разница, кто и во что именно вошел, теперь имеет смысл лишь единственная вещь – когда и куда мы все выйдем на конечной.

5