Камень

Это был день, когда неяркий свет моей души померк окончательно.
Я в привычном одиночестве гулял неподалёку от старого парка и нашёл камень, показавшийся мне забавным.
Его форма напомнила мне крупную грушу, чьей-то уверенной рукой посаженную в грязные осенние листья. Спелую, жёлтую грушу – камень был желтоват. И шероховат на ощупь. Он оказался неожиданно тяжёлым и холодным. Холоднее, чем стылая чёрная вода, в которую я погрузил его, чтобы отмыть от налипшей грязи – московского, очень городского серого чернозёма, смешанного с пылью и мелким мусором. Опустившись на одно колено, я окунул камень в воду, и внезапно мне стало не по себе – нестерпимо захотелось разжать пальцы и оставить его там. Я совладал с собой, прогнал неясное ощущение тревоги и начал методично отчищать его с помощью воды и мокрого песка. Затем я поднялся, отряхнул пальто, вытер камень сухим листом, сброшенным с какого-то (незнакомой мне породы) дерева, и подул на замёрзшие пальцы. Так, с камнем в левой руке, и отправился домой. В карман он не помещался, и те редкие прохожие, которые были не настолько озабочены собой, как весь мир вокруг, смотрели на камень. На мою руку. На моё лицо. Мне вслед.
Дома я поставил камень на письменный стол у себя в кабинете (он же – спальня; но «кабинет» звучит внушительнее, а я порой нуждался в таких словесных играх с самим собой, они развлекали меня и поднимали мою самооценку). Мне подумалось, что из камня выйдет неплохое пресс-папье. Можно обратиться в мастерскую, где его отполируют. И, возможно, выгравируют что-нибудь классическое и вечное. Например, Dictum Factum. Или Carpe diem.
На следующий день, работая над новой статьёй, я изредка поглядывал на камень. Мне казалось, что он неуловимо изменился за прошедшую ночь. Глупость, убеждал себя я. Игра света и тени. Переутомлённые глаза. Сдающие от бесконечных проблем с деньгами нервы. Не более того.
Я повторял это себе день за днём. И почти убедил себя. Но на восьмое утро, взяв камень в руки и вновь ощутив его холодную тяжесть, я увидел, что он действительно изменился. На верхней, более острой части, появилось подобие двух бугорков.
На тринадцатый день бугорки треснули, и из камня на меня взглянули глазки. Омерзительные глазки – чёрные, лишённые блеска и какого-либо выражения. Я ощутил безумную, тошнотворную слабость – и поставил его обратно на стол, отодвинув, правда, на самый дальний край. И отвернулся от него.
Ровно через месяц у Камня (теперь я называл его именно так, с большой буквы) появились (проросли?) корявые маленькие ручки, которыми он медленно, едва уловимо для человеческого глаза, шевелил.
Потом, еще через трое суток, я впервые услышал его голос. Он напоминал мне скрежет ногтей по стеклу, визг стальной крошки, скрип трущихся друг о друга кусков пенопласта. Я не мог понять, что он говорит, а говорил он постоянно. Я перестал спать. Не мог. И тогда же понял, что не могу прикоснуться к Камню, как бы не старался. Я никому не рассказывал о Камне. Возможно, потому, что рассказывать было некому. Жил я один. Мои родители умерли рано, а больше никого не было. Я не был женат и сторонился контактов с окружающими. Не любил я людей.
Теперь ночи я проводил, запершись в кухне – скорчившись на маленьком диванчике, с книгой в руках, которую не мог читать, с музыкой в плеере, которая не заглушала голос Камня. Кабинет я предоставил ему.
Я стал ловить себя на том, что сам бормочу под нос бессмыслицу. Лишь изредка в ней проглядывали разумные фразы, главной из которых была «Пожалуйста, пускай ОН уйдет».
О, пускай он уйдет, ну, пожалуйста, пускай он уйдет, прошу вас, почему именно мне, за что, я так устал, о, пускай он уйдет, ну, пожалуйста, пускай он уйдет, о, о, о…
Я не могу вспомнить, которым по счёту был день, когда Камень окончательно превратился в гротескную пародию на человека – с тяжёлым задом, с бесформенными ножками, которыми он передвигал с большим трудом, с более или менее обозначившимся личиком, похожим на личико неродившегося эмбриона из ночных кошмаров молодых мамочек.
Сначала я думал, что Камень вырос, питаясь моим страхом. Потом я понял, что он и есть мой Страх. Возможно, Страх перед людьми или их пороками. Дожив до тридцати шести лет, я так и не научился общаться с людьми. Я старался не делать им зла, но и добра делать не умел. И в наказание за это получил Камень, олицетворение людской мерзости и моего страха перед ней.
Вряд ли прошло больше полутора или двух месяцев с тех пор, как я, прогуливаясь на сон грядущий, подобрал и принёс домой свой Страх. Глядя, как Камень, беспрерывно что-то бормоча, уже довольно быстро передвигается по всему моему кабинету, я испытывал непередаваемый ужас. И беспомощность.
Вечерело. Руки и ноги мои были холодны, глаза метались туда-сюда вслед за Страхом. И внезапно он побежал на меня. Я не представлял себе, что может существовать такой ужас внутри человека. Я пятился назад, пока не наткнулся на балконную дверь. Вряд ли я тогда осознавал, что делаю – тем не менее, сумел непослушными пальцами повернуть и дернуть на себя ручку, бросить заледеневшее от ужаса тело внутрь. Захлопнув дверь, я буквально сполз по ней и скорчился на полу, содрогаясь, закрыв голову руками. Не прошло и нескольких секунд, как я услышал звук бьющегося стекла и понял, что враг мой рядом – будто чья-то недобрая рука с силой запустила Камнем в окно. Превозмогая себя, я открыл глаза и увидел его в полуметре от себя. Дальнейшее я помню плохо. Кажется, я закричал, срываясь на вой, и рванулся в распахнутое окно.
С того момента прошло почти полгода. Меня, выпрыгнувшего с высоты третьего этажа, нашли люди – молодая семейная пара из соседнего со мной подъезда. Они гуляли перед сном, потому что девушка была беременна и нуждалась в моционе. Я узнал об этом потом. Они навещают меня в клинике. Они даже взяли на себя любезность проследить за моей квартирой, убрали и заперли её до моего возвращения. Никто из них и словом не упоминал о Камне. Возможно, он ищет меня – впрочем, зачем.… Глядя на улыбающееся мне лицо Марины, на то, как её муж, Анатолий, бережно кладёт руку на её тугой живот, я понимаю, что великий мой Страх перед мерзостью людской становится меньше. Вскоре я смогу его перебороть.
 Значит, Камень ушёл. Или вновь стал обыкновенным булыжником странной формы. До тех пор, пока не найдется кто-то, кто ещё не превозмог свой Страх.