В городе

    Интернет осваивать я побаивался, предпочитая получать информацию привычным, из газет, журналов и книг, способом. Кстати, до сих пор пишу привычным манером - ручкой с синей пастой, потом правлю текст другой, с красным цветом, и только после этого сажусь за компьютер. И всё же на шестьдесят втором году жизни, когда внук-пятиклассник мне сообщил, что нашёл в своем компьютере полный текст моей краеведческой книги об истории города, когда наш начинающий прозаик похвалился тем, что в «Прозе.ру» его рассказы прочитали за первый же месяц больше ста человек, а три самых лучших попросили электронным письмом для коллективного сборника молодых талантов, я отважился познакомиться с «всемирной паутиной».
    С ежедневно накапливаемым поисковым опытом быстро заполнил нужными для моей работы адресами колонку в «Избранном». На днях из узкоспециальной, для работников музеев, книги узнал, что город моей стройбатовской юности, не имевший названия, только порядковый номер после имени областного центра, очень и очень закрытый, над которым даже самолеты не могли летать, а американский разведчик Пауэрс этого не знал, за что и был сбит, теперь называется Новоуральск. Дай, думаю, в «Яндексе» наберу этот Новоуральск Свердловской области. Набрал. И получил несколько сайтов с информацией о некогда секретном городе, вплоть до телефонов работников администрации, пяти газет, есть даже фотография центра города – вид из окна администрации. Снимок напомнил на всю жизнь запомнившийся тот же вид, но из другого окна – с пятого этажа полковой казармы, в которой размещалась седьмая рота строительного полка – близкие отроги главного Уральского хребта, зелёные и зимой. И о городе ни каких секретов, открыто написано, что именно здесь в 1949 году был «получен материал для первой советской урановой атомной бомбы». А нас тогда, сорок с лишним лет назад, строго настрого предупредили хранить военную тайну. Да и что мы, солдаты из стройбата могли секретного знать? Разве только те, кому приходилось работать на площадке, так называли тогда ныне известный всему миру Уральский электрохимический комбинат.
    Мне пришлось. В рабочий день я, рядовой четвёртого отделения третьего взвода седьмой роты, командовал двумя, а то и тремя-четырьмя, при авралах, взводами, будучи мастером второго управления механизации Среднеуральского управления строительства. Углубляли пол одного цеха, для чего предварительно надо было сперва снять отбойными молотками – вот пылищи-то! - полуметровый старый бетонный пол, выкопать грунт ещё на полметра по всей огромной площади цеха-великана, по которому шли трубы, трубы и трубы. До задвижек, хотя цех был временно недействующий, дотрагиваться запрещено, одному солдату, повесившему на задвижку бушлат, дали пять суток «губы». Мне руководить было почти нечем: утром выдал пики для отбойных молотков взамен затупившихся или совсем стёршихся, а за делом следят командиры взводов, фронт-то работ до другой стены цеха известен, а вечером надо прикинуть «кубики» на каждую бригаду-отделение. Ещё одно отделение копало в полутора метрах от стены цеха фундаменты под новый навесной трубопровод. Вот тут надо было смотреть во все глаза, поскольку в некоторых местах к цеху шли подземные коммуникации, схему мне дали, поэтому вся копка фундаментов шла вручную и очень осторожно, чтобы ненароком чего очень опасного не задеть.
    В заводскую столовую, пользуясь начальственной привилегией, ходил вне строя, чтобы потом и в очереди с подносом не стоять. В фойе, около раздевалок и автомата с газированной водой был ещё один автомат: для определения чистоты рук. Мы специально грязнили ладони, но всё равно высвечивалось слово «чисто». И слава Богу. По слухам, у тех гражданских, у которых руки могли оказаться «грязными», зарплата зашкаливала за пятьсот тогдашних рублей, на работу они могли ездить на новеньких «Москвичах», для стоянки которых перед проходной недавно оборудована специальная, без сторожа, площадка.
    А вечером я уже не мастер, а рядовой. Вместе со всем отделением ходил дежурить на кухню, мыть полы в казарме, стоять подменным дневальным до полуночи у тумбочки. Шёл пятый месяц службы, а нам ещё и парадную форму не выдали, говорили, что к Октябрьским праздникам, чтобы со всей частью пройти парадом по улице Ленина.
    Давно соскучился по дому: письма от друзей приходили всё реже – у них своя жизнь. Та, кто обещала ждать, уже не писала. Вскоре я узнал почему.
От отца, который вдруг приехал ко мне, найдя неизвестное ему место очень просто и хитро: угостив водкой на железнодорожном вокзале в Свердловске двух солдат со стройбатовскими эмблемами в чёрных петлицах. Те, хотя и были из такого же закрытого города, но с порядковым номером на единицу больше, подсказали, что нужно ехать на пригородной электричке в сторону Нижнего Тагила до Верх-Нейвинска, а там он сам догадается куда идти и что делать.
    ....В тот вечер меня вызвали в штаб полка, сообщив, что приехал отец, что меня отпускают, выдав увольнительную, за городскую проходную, до которой меня проводит сержант, командир нашего взвода. Он же, к счастью, мы одинакового роста, дал мне переодеться в свою, заменив погоны, парадную форму – не позориться же мне перед родителем в несвежем хэбе. Я должен явиться в часть на завтрашний утренний развод. Было это 6 августа 1965 года, а в полк я должен прибыть в 6 утра 7 августа. Эту дату я и сейчас твердо помню, поскольку документ подделал.
    Отец ждал меня у проходной, сержант, поздоровавшись, предупредил, что даже час моего опоздания будет считаться нарушением режима зоны с вытекающим отсюда сроком наказания.
    - Я же войну прошёл, - ответил отец, показывая на скрюченные пальцы правой руки. – И про режим зоны знаю – год за пустяк отсидел. Так что ты, сержант, не волнуйся: сам сына рано утром к проходной приведу.
    Пройдя по берегу огромного пруда, по размерам его бы надо называть озером, красоты которого я рассмотрел гораздо позже, вошли в деревянный дом неподалеку от медеплавильного завода, из одной трубы которого валил жёлтый дым.
    Причина приезда отца была неожиданная: он собирался разводиться с мамой, прожив с ней двадцать лет, и захотел объяснить мне, чтобы я не таил в будущем на него зла, причину. Признаться, новость эта тогда меня мало потревожила. Я упивался выданной мне до следующего утра свободой, ответами на вопросы о жизни нашего города, кузнечного цеха, где восемь месяцев после окончания техникума трудился мастером, об оставшихся на гражданке друзьях с улицы Мастеровой, радовался тёплой комнате, которую снял на ночь отец, горячему домашнему супу, а картофельного пюре не постеснялся попросить добавки, водке, которую выпил впервые с апрельских проводов в армию.
    От сытного ужина, водки, специально протопленной комнаты меня быстро склонило в сон. Отец, заметив это, кивнул головой на кровать, а сам улегся рядом на пол – хозяйка принесла всё необходимое.
    В пять утра он меня разбудил, мы плотно позавтракали, мне всё ещё казалось, что я проспал всего несколько минут и наш доверительный разговор будет продолжен. Но отец велел поторапливаться, он же сержанту слово дал, что я не опоздаю в полк к утреннему разводу. Перешли железную дорогу, зайдя заодно на небольшой вокзальчик, где отец узнал, что можно в пять часов вечера без пересадки доехать до Кирова, и это будет для него более выгодный и дешёвый вариант, чем ехать назад до Свердловска, а потом на Горький.
    - Может, ещё до вечера отпросишься? – с надеждой спросил отец.
    - Я бы с удовольствием, но кто же меня отпустит.
    В полк успел за несколько минут до построения на развод, быстренько переоделся из сержантской пэша в рабочее хэбэ и, прыгая через три ступеньки, поспешил встать на плацу в строй. Уже там мне сказали, что пилотка осталась без звёздочки, кто-то стащил. Увольнительную с военным билетом хотел отдать командиру взвода, но тот махнул рукой – до вечера.
    Для солдат в воротах завода, через которые проходил транспорт, сделана отдельная дверка-проходная, где нас повзводно дежурный офицер караула, лейтенант-узбек, пересчитал при входе, сделав отметку в журнале. Своему прорабу я подарил лучший из трёх наших павловских охотничьих ножей, что привёз отец (два я утром спрятал под матрас, чтобы вечером обменять за копейку – ножи не дарят – командирам отделения и взвода). Тот, расспросив о встрече с родителем, взглянул на увольнительную.
    - О, ты гляди! Заполнена неправильно! Надо было писать до 06 часов, а написано до 6. Уловил разницу?
    - Нет.
    - Так если чёрной же пастой приписать к шестёрке единицу, то получится 16. Так что можешь гулять до конца смены с отцом.
    - В городской проходной не заподозрят, а вот как из площадки выйти?
    - Пойдём вместе, попробую уговорить начкара.
    Лейтенанта прораб уговаривал долго. Пришлось отдать ему только что подаренный нож.
    - Да не трусь ты, лейтенант! У него же отец к вечеру на поезде уедет, а этот солдатик у меня мастером работает, за него ручаюсь. Ты бы лучше ему звёздочку на пилотку дал.
    - Где я ему возьму! Ладно, пусть идёт, - лейтенант в журнале к цифрам прихода карандашиком приписал единицу с минусом. – До конца рабочего дня пусть у меня отметится, тогда я эту единичку сотру, опоздает, докладываю своему начальству.
    В городской проходной подозрения моя пилотка без звездочки и поношенное хэбэ подозрений не вызвали – документы были в полном порядке, я и в форме был очень похож на свою фотографию в военном билете.
    В Верх-Нейвинске быстро нашёл дом, из которого ушёл утром, отце на кухне разговаривал с хозяйкой. Обрадовался, нисколько не удивившись, увидев меня.
Пошли на берег пруда, тот августовский день был по южному теплым. Опять говорили о домашних его делах, о моей, благодаря должности, лёгкой службе. Когда в столовой медеплавильного завода заканчивался обед для рабочих, зашли туда, отец в ближайшем магазине купил водки. Выпивали её в туалете – я же был в форме, мало ли чего. Сытно пообедали, отец, правда, сходил за дополнительной тарелкой с бесплатным ржаным хлебом, умиленно глядя на меня, какой у меня отличный аппетит...
    К проходной я пришел за полчаса до окончания смены, показался лейтенанту-узбеку и уселся в скверике на лавочке, ожидая выхода своих, чтобы пристроится в конце усталой колонны. Раньше всех вышел мой прораб, видно, переживал – вернусь ли вовремя.
    - Я вам завтра другой нож принесу.
    - А что теперь с поддельной увольнительной будешь делать? Её же в штаб надо сдавать!
    - Но мне про это ни кто не сказал.
    - Сам должен был знать. А если сдашь, как бы не обнаружили нашу приписку. Лучше её уничтожить.
    - Но ведь же спросят про неё?
    - Спросят. Поэтому и лучше концы в воду.
    - Как?
    - А вот так.
    Мы помолчали, я вынул увольнительную из военного билета, потом опять спрятал в карман гимнастерки. Так вчера же у меня сержантский полушерстяной китель был!
    - Придумал! – я обрадовался догадке. – Я же в парадке комвзвода был. Надо с ним договориться, рассказав всю правду, чтобы он форму после меня выстирал.
    - Вот и договаривайся.
    Вручил вечером в каптерке сержанту нож, рассказав о том, что ещё сегодня целый рабочий день был за городом.
    - Хорошо, что предупредил. Знаешь, что за нарушение режима зоны бывает: тюрьма или дисбат. У нас в прошлом году один солдатик умудрился убежать, так его через двое суток на железнодорожном вокзале в Перми задержали. После в клубе показательный, для всего почти состава полка, суд был – два года дисбата. Он там, рассказывали, он через месяц удавился.
    - А как при такой охране он убежал – у нас кроме проходной нигде и мышь не проскочит?
    - Хоронили какого-то знатного горожанина, доктора, говорят, наук. Таких несут на кладбище в Верх-Нейвинске, для процессии открывают грузовые ворота, документы не спрашивают, только считают ушедших, чтобы численность потом совпала с количеством вернувшихся с похорон. В тот раз одного не досчитались – солдатик, видно, готовился, только ждал случая, ведь где-то у него гражданская одежда была припрятана. Да, вспомнил, тогда и командира отделения разжаловали, что до вечера не доложил о пропаже подчинённого. Ну, ладно, пойду, не дожидаясь отбоя, свою форму, чтобы многие увидели, стирать.
    Вот тут-то я испугался по-настоящему, аж пот выступил. Вот ведь как мог, если бы обнаружили приписку, залететь! Сержант за молчание выговорил у меня приписать его всем четырём отделениям «кубики» в конце месяца, чтобы было перевыполнение нормы. Пришлось согласиться.
    На следующий вечер меня вызвали в штаб полка. После вызвали сержанта, чтобы проверить мои слова. Пронесло!
    Потом меня всё же наказали. За приписки в нарядах – но я же должен был сдержать своё слово. С должности сняли, но на следующий же день в управлении механизации предоставили другую работу – учиться обращаться с нивелиром и буссолью, чтобы в случае чего в управлении был запасной геодезист – я был один из нашей роты со средним техническим образованием.
    Начал с того что, носил за инженером-геодезистом рейку с черно-красными делениями. Постепенно осваивал простейшие измерения с помощью нивелира. Когда в январе геодезист ушёл в отпуск, я его заменил без единой ошибки в работе, правда, и дел-то сложных не было – лишь проверка уклонов водопроводов и теплотрасс, ни одной разметки фундамента жилого дома или иного сложного для меня объекта. Даже постоянного солдата выделили, чтобы за мной рейку носил. Вернувшись из отпуска, геодезист Борис Степанович всё чаще доверял мне простейшие работы, пропадая по своим делам.
    Кроме свободного рабочего дня новая должность имела ещ` одну привилегию – мне выписали пропуск для хождения по четырём главным улицам города: в будни солдатам без документов и сопровождения в одиночку ходить было запрещено, патруль забирал на губу без вопросов. Вот почему у меня военный билет такой потёртый – год с небольшим носил его в грудном кармане, часто предъявляя его патрулю, попадался и на необозначенных пропуском улицах, но оправдывался тем, что ведь заранее не предусмотришь, где надо вести работы – у меня же за плечами тренога, в руках нивелир в железном футляре.
    Город, а иногда, когда делать было нечего, я просто прогуливался по ближайшим к строительному объекту улицам, нравился. Что и говорить – здесь очень красиво, хотя ни одного здания выше пяти этажей – запрещено – не строили. Зато разные проекты домов, удобное, по кварталам, размещение. Чистые улицы, тротуары с бордюрами, зелёные газоны, которые создать на уральской земле не так и легко: для центра города специально откуда-то завозили чернозём, в другие места накапывали в лесу прямоугольники дерна и аккуратно его выкладывали перед сдаваемым объектом. Дом пионеров, плавательный огромный закрытый бассейн, школы, детсады, магазины. И поразило даже не количество магазинов, а их содержимое: таких товаров и продуктов (при тамошних высоких зарплатах цены были просто мизерные) у нас не достать или просто никогда и не было.
    Пишу я эти строки на восьмом году нового века, а описываемую мной картину я наблюдал в середине шестидесятых – ну, прямо, чуть ли не коммунизм в отдельно взятом городе! Пассажирских автобусов ходило мало, зато личных автомашин много. Если и были случаи хулиганства, то лишь со стороны солдат, за которыми неустанно следил круглосуточный военный патруль, а вот милиционеров я что-то не замечал, видел только один раз, когда они вчетвером вели одного помятого мужика.
    А про историю города узнал случайно. Нужно было разметить установку опор под четырёхугольный забор пожарной части. Дело было зимой, солдаты копали приямки, где-то грунт поддавался кирке, а где-то приходилось над нужным местом разжигать костёр, чтоб отморозить землю (недаром тут все знают поговорку, что три солдата из стройбата заменяют экскаватор), а я в ожидании готовности работ сидел в тепле у завхоза пожарной части. Он-то и рассказал про то, как рождался город, в котором даже, но точно неизвестно, якобы побывал и сам Берия.
    Завхоз здесь с начала войны: в январе сорок первого ему дали срок за кражу, вернее, он, пацан, стоял на стрёме у взрослых двоих мужиков, залезших в магазин, а срок дали всем одинаковый. Через две пересылки попал вот сюда: сами себе бараки-засыпушки строили, потом возводили авиационный завод лёгких сплавов, затем, когда кончилась война, начали его переоборудовать и новые площадки возводить под первый в стране газодиффузионный завод. К тому времени вышел срок отсидки, ехать было всё равно некуда, вряд ли в том белорусском селе у пацана остались родственники, и он согласился на уговоры остаться в этом разрастающемся городке без названия. Из подсобников переквалифицировался в трубоукладчики, женился на бывшей зэчке, тоже оставшейся в городе и работавшей в заводской столовой. Теперь у них трёхкомнатная квартира в недавно построенном доме. И даже родили сына, который пошёл в школу с пяти с половиной лет (в этом городе таланты поощряют), теперь готовится поступать в филиал Московского инженерно-физического института. Сам со стройки недавно ушёл – болела очень спина, вот и заведует хозяйством в пожарной части.
    - Вот и ты оставайся в этом городе, не пожалеешь! И квартиру быстро дадут, и жену себе найдёшь! Откуда родом будешь? Из Горьковской области? Да у вас там, поди, нищета в маленьких городках, а у нас жизнь, сам видишь, лучше, чем в Москве.
    А потом меня так же уговаривали в отделе кадров Среднеуральского управления строительства, обещая высокооплачиваемую должность геодезиста, квартиру, досрочную, на полгода раньше, демобилизацию с немедленным, на месяц, отпуском на родину и выплатой подъёмных в размере тройного будущего оклада.
    Не раз я встречал в городе бывших стройбатовцев из нашей части, они охотно расспрашивали о службе, угощали сигаретами, давали даже без отдачи рубль-два, работали они, в основном, на тех же что и мы, стройках, редко кто уходил на завод, где зарплата гораздо выше и немедленное вручение ключей от однокомнатных квартир. Некоторые вызывали себе невест – город рос.
    Мне вроде и хотелось остаться, но часто снился мой город со знакомой кузницей, грохочущей молотами, я даже чувствовал запах мазутных печей, окалины и горелых рукавиц кузнецов и нагревальщиков. Я во сне командовал своей бывшей сменой, перевыполняя план. Пусть мой город не такой цивилизованный, не такой благоустроенный, можно сказать, патриархальный, но всё же менять его на уральский холод я не захотел.
    После того разговора в отделе кадров из геодезгруппы меня перевели в лаборанты железобетонного завода, найдя в новом призыве солдатика со строительным техникумом. Работа простая – проверка качества раствора и бетона, используемого на конкретных стройках, вернее на соответствие их марок заложенным в проектах. И опять свободное хождение по городу, который благодаря нашему строительному полку, разрастался на глазах. Одни гражданские с такими темпами бы не справились, да и военные, не только из нашей части, но и войск ПВО, внутренних войск (красные петлицы) тоненьким ручейком постоянно пополняли, позанимавшись в учебном комбинате, население города, который всегда благодаря этому оставался молодым.
    Вернулся домой, но не в кузницу, где был полный комплект сменных мастеров, а в соседний арматурный цех, на участок холодной штамповки. Начало тянуть в журналистику вот и рос от многотиражки до районки и дальше.
    Как-то героями очередного очерка стали два врача, супруги, которые оказывается, три года по направлению отработали в том же номерном городе, о котором у них до сих пор остались приятные воспоминания, но дым отечества более сладок.
    А теперь вот об Новоуральске у меня полная, без секретов, информация. Даже есть скачанный из интернета снимок с отрогами гор на заднем фоне, ну словно тогдашний надоевший вид из окна казармы. Стоп! Что-то в нём не так. А! Намного выше пятиэтажек, выше, видимо, близкого зелёного, с реденькой сединой, хребта поднялась ажурная вышка для обеспечения мобильной связи. Тоже примета нового времени. Сколько таких стальных великанов, младших эйфелевых родственников, но не детей инженера Шухова, у которого все металлосплетения изящней, выросло на наших просторах! Раньше сельский пейзаж украшали ветряные мельницы, теперь вот эти носители связи с красными огоньками на верхотуре, чтобы, видно, самолеты не задели. Телефономонстры, понимаешь!
    Ученые сулят в скором буквально времени эти сотовые коробочки, умещающиеся в ладони, напичкать всем, чем можно – от сверхполной библиотеки до сигналов домашней технике. Охотно верю, ведь мы ныне проживаем за год изменений столько, сколько человек девятнадцатого века за всю свою жизнь!
    А вот возвращение к так и не состоявшемуся прежде в России капитализму, про начало развития которого написал Н.Ильин, возможно, что регресс. Ведь его грабительскую стадию со звериным оскалом кому это было надо, давно прошли, зачем же нам повторять эти дикие ошибки, про которые написано в сотнях, нет, в тысячах, книг по экономике.
    Нет теперь ни моего кузнечного цеха, поскольку горячая штамповка заменена, вот он, технический прогресс, холодной. А вот чем объяснить полную остановку двух корпусов цеха арматурного? Зато магазины всё открывают и открывают, их, кажется, скоро будет больше, чем покупателей. Значит, и вправду говорят, что плохая торговля лучше хорошей работы.
    Хоть бы уехать туда, в тот город солдатской юности, неизвестный Новоуральск. Интересно, каков он сейчас? Ведь и я капелькой своего почти трёхлетнего труда в чем-то помог его строить.
    Снова включил Интернет. «Город по своему социально-экономическому и интеллектуальному потенциалу способен на постоянное опережение среднего уровня во всех показателях научно-производственной базы, качества жизни и благоустройства сферы обитания». Там что, по-прежнему социализм!? С человеческим лицом!? Читаю дальше. Почти сто тысяч жителей, сто докторов и кандидатов наук, 22 школы и 37 детских садиков и комбинатов, огромный концертно-спортивный комплекс с ледовой ареной, самая богатая среди закрытых территориальных образований школа искусств на тысячу учеников. И средняя продолжительность жизни мужчин - 67 лет. Сказка какая-то!
    Выписал телефоны администрации и всех пяти редакций, буду звонить-узнавать, если можно, то попытаюсь выписать пропуск, чтобы хоть денек-другой походить по городу, зайду в строительный полк, если пустят. Деньжата про запас есть. Впрочем, сегодня уже поздно, позвоню завтра...

2008 г.