Ожидание
Работа очень не любит, когда на неё ходят иногда, она всегда требует постоянства, то есть, привыкший к ожиданию и неожиданному приходу, никогда никакое другое постоянство не выдержит. Бывает хорошая работа, такая, на которой нужно носить мешки, и как бы ты не уставал, но мешки совсем не мешают думать о том, что ты должен ждать. Гораздо хуже положение с работой, которая требует от тебя загруженной головы и дополнительных усилий по её периодической выгрузке в виде готовых и не очень готовых, но продуктивных решений и идей. Такая работа самая страшная, нельзя выдавать идеи, на которые тебе наплевать. Раз другой плюнешь, и голова просто отказывается выдавать решения и идеи. Проси, не проси, сиди, не сиди – бесполезно, она не выдаст.
За тобой тут же это заметят и скажут или выдавай срочно чего-то новенькое или сваливай в другое место. Куда же свалишь, если везде одно и тоже. Самые страшные казусы могут начаться, если от вас потребуют на работе такую жуткую несуразицу, как креатив. Вы толком-то и перевода не знаете этого слова, зато вычитывали его неоднократно в характеристиках своих и чужих секретарш, причём, сколько бы их не сменилось по различным причинам, но у всех был, как положительный момент отмечен именно креатив. Закрадывается подозрение, что все уволенные и не только секретарши этим самым креативом как раз и обладали.
Работа при постоянном ожидании не должна захватывать вас полностью, никак, ни коим образом. Поводку, а на самом деле, мы знаем, чей это поводок, это очень не нравится. Это таким образом, укорачивая поводок, ожидание всячески вашим отлучкам сопротивляется. Оно по своей природе очень вещь конкретная и прагматичная, всегда точно знает, чего хочет и сколько времени вам на это отводится. При малейшей задержке возникает как из воздуха всё тот же поводок и тянет назад, домой, чтобы ждать, ждать и ждать.
Он очень прочный, гораздо прочнее, чем шея, но сильно его натягивать нельзя, не из-за шеи. Любой бы с радостью от неё отказался, от своей шеи, если бы хоть одно мгновение после этого мог бы её видеть. Василий даже читал специальные сочинения на эту тему, - может ли голова отдельно от туловища, хоть какое-то время жить. По некоторым данным, в основном, французским, голова действительно могла после её отрубания, говорить, улыбаться, проклинать. Поверить в это трудно, но с другой стороны у кого ещё такой большой опыт рубки голов, как не у французов, такой технически совершенный и быстрый.
Петр Алексеевич, тоже мог бы прояснить этот вопрос, но, сколько Василий ни смотрел об этом во всяких источниках – нигде ничего не попадалось. Со стрельцами и боярами Пётр Алексеевич ругался всегда до и в самый момент, а вот после смерти ни с кем из обезглавленных бесед не имел. Уж на что была красавица шведская говорлива, но и та, когда царь её голову держал за волосы, ничего ему не сказала, даже когда он её в губки ещё тёплые целовал, кому надо объяснять, как красавицы любят поговорить, но ведь не сказала.
Но что это вдруг произошло, шаги, легкий шелест, на всякий случай я вас провожу, вдруг это она, вы уж не обижайтесь на Василия.
Свидетельство о публикации №208101900252