Невинный

Я ехал в троллейбусе – вытянутым и до сщемления набитым людом; трещащим и даже свистяще-грохотащим, прекрасным (немного мазохизма), транспорте для трансплантации граждан. Со всех сторон меня спрессовали, воткнули в бока трости зонтов, закидали прогнившими дарами дач, а в нос надышали блестящими внутренними органами – характерным смрадом средневекового города. Еще немного, и меня растопчут еще больше, и меня не будет совсем, даже памяти обо мне не останется, что жил некогда такой-то Я, о чем-то думал, чего-то хотел (как и все остальные люди), но в один прекрасный момент (мазохизма еще), он был свидетелем того, как ради него человек совершает непростительную глупость, умышленно ведя себя в гроб. Ну что ж бывает такое…

Я никогда не испытывал к мужчинам сексуального влечения. Даже когда был подростком. Я отклонялся от всех гомо-игр, которым были подвержены практически все мои знакомые. Смешное, знаете, самое что: то что они жадно отсасывая друг дружке в школьной раздевалке, после ехидно смеялись над «пидорасами», и даже собирались от****ить одного малого, но до дела не дошло – они так сильны на слова, а когда доходит до ДЕЛА, от их тела приобретают свойство червей, способных только до того, чтобы беспомощно передвигаться по асфальту, когда их норки затопил дождь. На практике дело было так: эти отсасывающие и надрачивающие на досуге дружки, после этого шли пить, а так как русский человек меры не знает, то единственное на что они были способны, так это валятся под столом, да бегать в туалет, извергать из себя скушанное и выпитое: вееее!

+++


Когда я заканчивал одиннадцатый класс в меня был сильно влюблен один мальчик. И пусть это будет смешным, был моим чуть ли не единственным другом. А еще… усердия мне никогда не хватало на то, чтобы хоть что-то учить, а Миша (мой воздыхатель и по совместительству – друг), всегда учился очень хорошо. У него почерк был такой ровный, и буквы: П, К, Н различались в написании, нежели чем у меня. На тот момент, когда мы дружили (я не знал о том), что… я даже не знал! мой дружочек не такой как все. Он, кстати, очень грамотно шифровался для меня: с жаром обсуждал прелести той или иной девки и игру футбольных команд, хотя в школе все считали нас любовниками. Я воспринимал все это как шутку, до одного случая, когда поздно вечером мне чуть все ребра не переломали (хруст-хруст), из-за моей «гомосексуальности». И после этого случая, я стал сторониться Миши. Ясно почему. А это, естественно, заметили, и поговаривали, что: «сладкая пидорская парочка разошлась по краям».

Постепенно мы совсем перестали общаться, даже не здоровались. Так я закончил одиннадцатый класс и поступил в универ. Миша же уехал в другой город. О том, что он меня любил, я узнал год спустя, когда отправился покутить в столицу.

Я, как и мои новые друзья, пошли в какой-то средненький клуб, и там изрядно все нажрались. А мне улыбнулась удача – меня сняла девушка. Дело в том, что я в интимном общении с ними всегда теряюсь, краснею весь, мои руки потеют, а голос дрожит как стакан у окна поезда. А тут так вкатило! Да еще симпотная такая! Только друзья мои как-то странно хихикали надо мной. А мне-то было все равно: в жопу был пьян мальчик!
Все было очень сумбурно: резвящие крики людей, громкая музыка убивающая мозг, автомобили набивающие в уши дух, таксист-гастарбайтр не понимающий ничего по-русски кроме «****ь», и у меня все плывет; все плывет в голове, а видимое искажается и постепенно закручивается в спираль. Да.. шаги отдающие в голову… урящий лифт, кто-то топает сверху очень громко; я даже слышу как летают птицы за стенами этого дома. И вот мы внутри. Моя новоиспеченная подруга, обрывисто дыша, кидает меня на кровать, да так, что ваза из плотного зеленого стекла, стоящая на подоконнике, падает на пол и трескается напополам. У меня все еще плывет. Она, не обращая ни на что внимания, стягивая с меня штаны, запихивает мой член себе в рот. Постепенно я твердею. Все плывет еще быстрее: я откидываю голову назад, потом резко поднимаю голову и замечаю, что у моей подруги под лифчиком мужская грудь! Неврозным рывком я лишаю нас идиллии откидываю ее (его) в сторону.

- Что такое ? – спрашивает оно, - зубами задеваю?

- Да… ты… это… мужик!!

- Здрасти посравши! Он только заметил!

- И она снимает парик – теперь это точно он, на все сто процентов, жесть! Я как-то сразу протрезвел. Спираль раскрутилась и к горлу подступал желудочный сок – я так отчетливо ощутил его тяжелый кислый вкус, но.. но не блеванул, а только жадно глотал воздух ртом, как аквариумная рыбка, заточенная нелепостью сей ситуации.

- Ну чего?! Что ты на меня так уставился??

Меня затошнило еще сильнее, и я со всей силы ударил ему по носу. Какая же была абсурдная картина: стою я с опущенными штанами, я еще твердый, а напротив меня трансвестит и у него тоже твердо, на полу валяется парик, а из его прямого носа струей отчаяния течет кровь.
Никто не знает что делать.

- А нука ****еныш, выматывайся отсюда!

- Прости, - говорю я, потому что в такие моменты надо что-то говорить.

- Да? – отвечает он, не зная что делать.

Между нами повисла хрестоматийная МхаТовская пауза.

- Кофе? – спросил он.

- Давай, - согласился я.

И спустя какие-то пять минут мы сидели на его кухне и попивали кофеек в молчании.

- У меня в школе друг был, - начал я, - он… мы тесно дружили, и… нас любовниками считали, - выдавил я.

- Как мило!

- Да не очень, мы из-за этих слухов общаться перестали.

- Что ж так?

- Не знаю, мне стремно было. Хочешь я тебе его фотку покажу.
Я достал мобильный и паказал ему так мною и не удаленную фотографию старого друга.

- Миша? – спросил он удивленно.

- Миша? – переспросил я.

- Так ты и есть тот мудак из-за которого бедняжка так долго мучался, и…

- И, что?

- Да то, что пологода назад я познакомилась с прекрасным молодым человеком, который был очень зол на своего лучшего друга, как я уже поняла, что на ТЕБЯ. Да…

- Продолжай, - мое сердце колотилось так сильно, что временами мне приходилось прислушиваться, как глухому.

- А что продолжать, повесился мальчик от отчаяния, да и тут ему все не везло, все разом накатило.. он красивый, мужики на него налетали как стая стервятников, а он тебя все хотел! Это, скорее, даже мания какая-то! Пил часто, в депрессняке ходил, а потом, взял да и задушил себя ремнем.

- Черт!

- А, вот как тебя зовут! Знаешь что, ты – настоящая мразь! Таких как ты убивать при рождении надо!

- Почему же? Я же не знал, что он меня любит!

- Да… успокоился он, - не знал. Все это невыносимо грустно. Даже, - он зло улыбнулся, - красиво. Романтично так. Люди, в порыве убивают себя красиво так. Вот ты, например, куришь, а ты знаешь, что это тоже самоубийство, только в замедленном действии?

- Ну да.

- Ну да! Ни *** ты не знаешь, а кладешь только на себя. Знаешь, как я вас всех ненавижу! Вы думаете, что вы такие все НОРМАЛЬНЫЕ, что баб ****е! Да потом ублюдков орущих плодите и только этим можете опускать других людей? А ты, вот ты, знаешь сколько геев и лесбиянок каждый год убивают себя? Знаешь? Знаешь? Вот скажи!

- Чего ты взъелся то?

- А ты мне рот не затыкай! Меня всю жизнь затыкали!

И у него потекли слезы. Глаза застекленели, по лицу пробежали горькие ручьи, выражение зависло, накалялось, температура шла ввысь по Цельсию и все готово было взорваться в этом эмоциональном выплеске.

- Эй, ты чего? – пытался я успокоить этого сумбурного трансвестита.

- Иди ты нахуй!

- Не надо так!

- Иди ты нахуй! Вали отсюда, и так жизнь дерьмовая!

И я ушел. Там мне ловить было нечего.


Поздно ночью я шел по темному и голодному городу. Все было чужим и агрессивным. Мысли мои были заняты Мишей. Бывает же так – живешь себе спокойно, никому не мешаешь, а потом оказывается, что свел человека в могилу своим незнанием. Именно тогда в эту насыщенную событиями ночь я впервые ощутил тотальную пустоту. Пустоту во всем, что меня окружает. Все стало таким обреченным: сжатый воздух, старуха, копошащаяся в помойке, пробежавшая крыса, и что-то еще неуловимое, что творится во мне и тебе, что-то, что сильно мешает жить, не дает заснуть ночью, сосредоточиться, когда это так нужно. Что-то… что-то…

На следующий день я решил отправиться на могилу к Мише, но так ее и не нашел. Наверное, ее похоронили в нашем городе, и я решил, когда вернусь домой, то обязательно его навещу. Я непременно должен извиниться перед ним, хотя это бессмысленно. Он все равно меня не услышит.


+++


Сейчас будет моя остановка, я пробираюсь сквозь людей, которые будто бы специально загородили мне проход. Они знают, что я сделал.
Я бреду к своему дому. Выкуриваю по дороге две сигареты подряд; последняя шипит в коричневой луже. Захожу в квартиру, а на кухне мой отец кричит, смотря матч: «Вот пидорас гребаный, что б ты сдох!»


 6 октября 2008 г.
СПб