двести
Так разве можно ждать любви от человека, рожденного в ненависти и страхе?..»
- Этот монолог не самое удачное место в фильме. Сейчас... Потерпите, скоро всё пойдет живее. Главный герой окончит институт, поступит на работу. Будет работать на фабрике, станет бригадиром цеха...
- Да что ж в этом интересного? Серость какая-то...
- Смотрите, мой дорогой, смотрите! Дальше наш герой...
Сидящие за спиной люди переговаривались хоть и тихо, но внятно, а потому возможность расслышать рассказ о будущем – по крайней мере, в пределах тех временных пространств, коими завладел для Паши и его мамы кинематограф, – увлекала, затягивала, обращала все их внимание в иную веру – противоположную свету экрана.
События, за которыми когда-то подглядывали режиссер, сценарист и все прочие участники съемочного процесса фильма, развивались в точности так, как предсказывал один из невидимых собеседников. Главный герой окончил институт, стал активным участником маршей сопротивления политике, проводимой правительством его страны – «Гуманное очищения населения от бесперспективных младенцев», во главе движения «Молодость» добился рассмотрения и принятия в дельнейшем закона «Об упрощении участи престарелых людей и максимальном сроке проживания». Стал работать на фабрике, переориентированной с изготовления кукол в виде младенцев, всецело заменявших своих прототипов родителям, чьи отпрыски были признаны «бесперспективными», на манекены в виде стариков - для лиц, неспособных смириться с потерей отжившего свой век родственника.
- Ну, и каково? Какая правда жизни, подробность изложения, красочность и сочность!..
- А дальше что?
- Главный герой вступит в партию, продвинется по служебной лестнице, будет окружен почетом и уважением. Многими событиями будет ознаменована его жизнь...
Паша взял маму за руку – привычка делать это в самые тревожные, волнительные мгновения осталась у него с далекого детства – как и необходимость каждое утро получать на завтрак две теплые сосиски, одну, но большую чашку ячменного напитка, несколько слов: «Поцелуй меня на прощание», как и желание оформлять свой костюм соединенными резинкой варежками – зимой, синими шортами на подтяжках – летом, как и зависимость от слов мамы после обычного для него вопроса: «Ну, и что мне делать, мамулечка?»
Экран же, в обычное время бестелесно-белесый, сейчас же вовсю кривляющийся красками и масками, продолжал изображать все то, что происходило в судьбе ключевого персонажа кино-жизни.
Решение вступить в партию, что проводила курс на разрыв с одним далеким, но могущественным диктаторским режимом, назойливо пропагандирующим свой взгляд на животноводство – выведение элитных пород человека, как основу здорового питания. Разрыв тот происходил в рамках провозглашенной цели предоставить приют и убежище всем несогласным с существующим положение дел в далекой стране - после их выгодно продавая диктаторскому режиму, тем самым поправляя бюджет страны своей собственной.
Желание взойти по партийной лестнице как можно выше – чтоб больше, качественнее, действеннее работать на благо своей родной организации, сплотившей всех, кто жаждет освобождения из застенков иностранного церковного тоталитаризма известнейшего, любимейшего в народе проповедника, который первый на примере наглядно показал бренность и ничтожность человеческой жизни – уничтожив в искупительном костре всю свою паству.
Продвижение по...
Домой Паша с мамой шли пешком. После тепла кинотеатра на улице особенно чувствовался холодный осенний озноб, на пару с тонким, промерзшим дождем терзающий уставших вечерних прохожих.
- Я никогда не любил. Никогда не любил. Никогда, - тихо повторял Паша, чуть заметно улыбаясь. - Никогда не любил. Никогда. Никогда не любил. Никогда...
Свидетельство о публикации №208101900060