Костры инквизиции

 
   Окна третьего этажа роддома были почему-то забраны решёткой из толстой арматурной проволоки, многократно выкрашенной масляной краской. То ли опасались, что похитят младенцев, то ли предостерегали от побега мамаш. Как бы там ни было, но мыть окна сквозь решётки, было совершенно невозможно, и стёкла постепенно и неотвратимо покрывались пылью, замешанной на бензиновых испарениях, выхлопных газах и всей прочей гадостью, которую выделял город. Как и во всём, была здесь и некоторая польза – из окон хорошо были видны посетители, которые бестолково толклись во дворе не зная как себя вести, куда себя деть и вообще что делать с этими дурацкими букетами, упакованными в целлофановую плёнку и перетянутыми какими-то вьющимися ленточками. Однако и в таком виде посетители радовали юных мамаш, которые невидимые стояли за мутными окнами.
Анна подошла к окну, словно чувствуя, что Евгений должен был вот-вот подойти. И действительно – она увидела его в воротах, но вёл он себя странно – не проходил во двор роддома, будто что-то на улице держало его, словно сила какая-то не позволяла перешагнуть невидимую черту.
Прошло несколько минут, и Анна догадалась – Евгений разговаривал с кем-то, кто стоял за кирпичной колонной ворот и оборвать разговор он не что не решался, не то не было у него на это сил, не то попросту не хотел он обрывать важный для него разговор. А потом вдруг прямо на её глазах произошло нечто невозможное - из-за кирпичной колонны ворот вышла женщина, быстро на ходу обняла Евгения и тут же через секунду скрылась за второй колонной, успев на прощание махнуть рукой, дескать, поторопись, я тебя подожду – такой примерно смысл был в её взмахе.
И словно мир пошатнулся под Анной. Перехватывая руками спинки кровати, она прошла в свой угол и не столько присела, сколько рухнула на скомканное одеяло.
И тут же началось.
Её живот буквально ходил ходуном, было такое впечатление, что внутри её ворочалось существо, которое вряд ли можно было назвать ребёнком. Анна побледнела, и, потеряв сознание, упала поперёк кровати.


Новорожденного принесли через час после появления на свет. Из свёртка выглядывала какая-то скукоженная старческая физиономия и омерзительно лыбилась. Ребёнком «это» назвать было нельзя, даже с большой натяжкой. Вращающиеся глазки гаденько поблёскивали из-под застиранного чепца, крысиный носик что-то беспрерывно вынюхивал и сам по себе поворачивался в разные стороны. Но когда он раскрыл свои недовольно поджатые, тонюсенькие губки и заорал жутко отвратительным писком, собственная мамаша лишилась чувств.
Не менее перепуганные врачи всё же привели мамашку в чувство, положили свёрток с дитём на кровать и попросту сбежали из палаты. «Это» вновь издало пронзительный писк и поползло, непрерывно посапывая и причмокивая. Цель была достигнута быстро, и он жадно впился в грудь. Чавкая и беспрерывно срыгивая, он начал пожирать материнское молоко.
К горлу кормилицы подступила тошнота и она приложила немалые усилия, чтобы оторвать это существо от груди и подбежать к умывальнику избавиться от остатков больничного ужина.
- Иди, корми ребёнка, гнусная ведьма! – услышала она недовольный, раздражённый голос. Добрался я до тебя. Теперь уж изведу. Никуда не денешься от меня.
Анна посмотрела в сторону говорящего и обмерла. На кровати сидел новорожденный и нервозными движениями выпутывался из пелёнок. Костистые коленки торчали в разные стороны. Глаза разного цвета гневливо пялились на роженицу. На лбу у него выделялось тёмное родимое пятно.
-Ты кто? – из последних сил выдавила из себя Анна.
- Не признаешь? Забыла, дьявольская шлюха?!- и он, свалившись с кровати пошатываясь, зашагал в её сторону размахивая своими уродливыми конечностями.
_______
Тюремщик грубо втолкнул Анну в камеру. Она не удержалась и упала лицом на порог. Дверь оглушительно захлопнулась.
 После предыдущей пытки, которая заключалась в непрерывной ходьбе для ускорения признаний, с лишением сна, она чувствовала себя обессиленной и ослабленной. К тому же дикое желание пить не покидало мыслей. Все эти страшные дни, которые она провела в тюрьме, её кормили только пересоленной едой. Всё питьё смешивали с селёдочным рассолом. Ей не дали ни глотка воды, чтобы поддерживать в состоянии постоянной жажды, что было одной из изощрённых видов пыток.
 Но подобную жестокую, неистовую, испепеляющую жажду, инквизиторы не считали пыткой. Даже когда заключённых раздавливали, как виноград в тисках или вытягивали наподобие кожаной шкуры на дыбе, это также не считалось пыткой. Суды полагались на садизм преследователей ведьм. И не ошибались в своих ожиданиях.
 Кто-то невидимый повернул ключ в замке. Эхо откликнулось таким же ржавым, скрипучим звуком. Сырой, застоявшийся запах повеял в лицо. Казалось, здесь даже стены были пропитаны человеческими страданиями, и из них сочилась кровь.
Она оказалась в тесной зловонной темнице с небольшими сводчатыми окошками, через которые едва пробивались солнечные проблески. Сквозь туманную завесу проявлялись нечёткие очертания ужасающих приспособлений. Заключённая по обвинению в колдовстве поняла, где оказалась.
Внезапно резкие голоса заставили её содрогнуться.
-Поскольку ты не понимаешь нашего доброжелательного отношения, тебя привели в камеру пыток, - омерзительно растягивая слова, пробормотал судья.
-Этот любезный человек, - судья с наигранной учтивостью указал в сторону человека, который нагревал щипцы на открытом огне,- будет спасать твою грешную душу. Если ты и дальше будешь молчать и потворствовать демонам, ему придется применить к тебе всё, что ты здесь видишь.
Судья кивнул писарю, который расположился за столом в углу камеры, -
-Приступим. Как долго ты являешься ведьмой?
-Я не ведьма.
-Не упорствуй! – судья наклонился под стол и вытащил деревянный ящик.- Вот тот самый ящик, запертый на три замка, в который прихожане бросали записки в течение пятнадцати дней. И твоё имя, с фактами, местами и временем чародейства встречается в нём чрезвычайно часто. Согласно общественному мнению ты подозреваешься в колдовстве. Таким образом, обвинение доказано.
- Кто меня обвиняет?
- Этого тебе никто не скажет, чтобы ты своими чертовыми деяниями не причинила достопочтенным людям зло. Но, в чём обвиняют – ты обязана сама знать и сознаться на допросе.
- Мне не в чем сознаваться.
- Освежи свою память! Разве не ты подписала договор с дьяволом?! Заявила о подчинении ему. Отреклась от обетов, данных перед Господом?! За одно только это ты должна умереть!
- Эти обвинения ко мне не относятся.
- Ради возмездия Господу и человеку ты своими проклятиями вредила людям и животным, на которых ты вызвала несчастья и болезни с помощью власти и деятельности дьявола, твоего хозяина.
- У меня нет врагов, чтобы их проклинать.
- Признаешься ты или нет, результат будет одинаков. Твоя вина очевидна – тебя казнят. Любые отречения напрасны. Пытки будут продолжаться – дважды, трижды, четыре раза. До бесконечности. Ты не сможешь оправдаться. Не для того мы тебя арестовали и заковали в цепи. Твоя вина будет доказана.
Любым способом… - судья мерзко заржал, переглянувшись с сообщниками.
-Ты будешь находиться в тюремной грязи и зловонии, отданная призракам дьявола и претерпевать нескончаемые пытки, пока не предпочтёшь смерть этому отвратительному существованию и признание во всех преступлениях.
-Пора начинать,- сухо произнёс инквизитор. Её молчание вызвано дьявольскими чарами.
Давно ждущий своего часа палач приступил к своей обычной работе.
Для начала он раздел её и участники допроса стали осматривать тело на предмет обнаружения клейма дьявола. Они быстро нашли то, что искали. Искомый «предмет» скрывался под коленкой небольшим родимым пятнышком.
- Как давно на твоём теле ведьминский знак? - поинтересовался инквизитор.
- С самого рождения. Только это не ведьминский знак.
- Это клеймо служит достаточным доказательством, чтобы ты могла быть казнена за колдовство даже без твоих признаний,- блеснул инквизитор своими познаниями в судопроизводстве по делам ведьм.
 Немало их было за его хребтом. Их душераздирающих криков, воплей и проклятий. Анне всё только предстояло испытать. Это было всего лишь начало. Она стояла обнажённая перед этими нелюдями и пылала от стыда и бесчестия, под их вожделенными взглядами. Но очень скоро она позабыла о своей наготе. Пытки, которые за этим последовали, заставили её забыть обо всём.
Верёвкой, прикреплённой к крюку на потолке, палач связал ей руки за спиной, затем поднял в воздух, резко дёрнув за конец верёвки. Для большего эффекта он привязал к её ногам груз, чтобы вывернуть плечной сустав, не оставляя следов грубого обращения.
Пока её удерживали в висячем положении, инквизиторы пытались снова продолжить допрос. Перебивая, и не слыша друг друга.
- Как ты стала ведьмой, что произошло с тобой в связи с этим?
-Я не ведьма.
-Каково было имя твоего хозяина из числа злых демонов?
-Не было у меня таких хозяев. Не было!- в отчаянии кричала Анна.
- Лжёшь, дьявольское отродье! - инквизитор ударил её по лицу, а затем, схватив за волосы, впился в неё своим безумным взглядом. И Анна вновь заметила – его глаза были разного цвета.
- Из чего сделана летательная мазь, которой ты натираешь свою метлу? - Инквизитор потянул её за волосы сильнее, ещё ближе приблизился к лицу, дыша зловонным перегаром ежедневных «причащений».- Твоё упорство приведёт тебя на костёр. Но если во всём признаешься, тебя помилуют. Отвечай, какие демоны и другие люди участвовали в шабаше?
- Не была я на шабаше. Я не знаю людей, которые в них участвуют.
- Как тебе удаётся летать по воздуху, и какие волшебные слова ты при этом шепчешь?
- Я не умею летать по воздуху. Разве только во снах.
- Их сны – реальность, - включился в допрос судья. Скажи нам, в своих снах, кого ты выбрала в качестве своего инкуба /сожителя/. Как его звали?
- У меня нет сожителя. Тем более такого, - даже превознемогая всё более усиливающуюся боль, Анна покраснела.
- Лжешь, чёртова сучка. Какую клятву ты вынуждена была произносить ему? Что давал тебе твой инкуб после сношений с тобой?
-Я ничего, ничего не знаю, о чём вы меня спрашиваете!
-Продолжай, безразлично произнёс инквизитор, обратившись к палачу.
Палач привёл дьявольскую машину для подвешивания в действие и ослабил верёвку. Жертву бросили с высоты, так, что она не достигла нескольких сантиметров до пола. Кости затрещали. Анна закричала от невыносимой боли.
-Выворачивание рук прошло успешно, - пошутил палач.
- Но для неё этого недостаточно – заключил инквизитор.
Палач облил её голову спиртом и поджёг волосы. Камера наполнилась едким запахом сожженных волос и криками жертвы.
- Пора нам отдохнуть,- скривив нос, предложил инквизитор. От её волос идёт отвратная вонь. Здесь невозможно находиться.
-В самом деле, уйдем обедать,- согласились остальные.
Они оставили её висящей от трёх до пяти часов.
Вернулись они отдохнувшие, повеселевшие после распитой бутылки и готовые к новым подвигам. У инквизитора появились силы шутить. Проходя мимо подвешенной Анны, он поскрёб её за ушком, как кошку.
- Ну, как тут наша ведьмочка? Покорилась? Разговаривать будем?
Она с ненавистью плюнула ему в лицо. Несмотря на нечеловеческие мучения, она ещё находила в себе силы сопротивляться.
- Ах, т-т-ты. Д-дрянь! – от охватившего инквизитора гнева он стал заикаться и покрываться алыми пятнами.
- Все самые ужасные пытки. Все! Чтобы она не то, что плюнуть. Чтоб дышать не могла! - Игривое настроение тиранов как рукой сняло. И предварительные пытки приняли более ожесточённый характер. Чтобы вызвать мучение как воздаяние.
Палач снял с огня раскаленные щипцы и сдавил её пальцы до основания ногтей так, что сплющенные пальцы вызвали острейшую боль. Анна зашлась диким криком. С тюремной крыши взлетела стая вспугнутых голубей.
Палач снял её с крюка. Она надеялась, что всё закончилось. Но жестоко ошибалась. Теперь её ожидала пытка водой. Её привязали к стулу. В горло с силой вставили скрученные в узел тряпки и помощник палача начал вливать воду ей в горло, чтобы вызвать удушье. Затем он резко выдёргивал тряпку, чтобы внутренности разрывались.
Судьи наблюдали за пыткой, а писарь всё записывал.
Но напоследок палач, который не был новичком в эффективности различных типов пытки, применил безотказный, действенный способ.
Он посадил её на стул, в который были вбиты гвозди и воткнуты ножи острыми концами вверх. Внезапно этот мясник сильно ударил по этому стулу, так, что она была исколота и изранена.
Анна упала в обморок. Палача не тревожила ответственность за смерть во время пыток, в его инструкциях говорилось, что ведьмы симулируют признаки смерти. Им нельзя доверять. У него было одно желание – продолжить истязания как можно скорее.
 Маниакальная страсть раздувала в его извращённом мозге всё новые и новые вариации мучений. В своём деле он был виртуоз, импровизатор и, как ни дико это звучит – мастер своего дела. Потому, чтобы насладиться и далее своей «работой» он облил ледяной водой лицо своей жертвы и влил в ноздри уксус.
Измождённая девушка на миг приоткрыла веки, окинула затуманенным взором сырую камеру и вновь провалилась в небытиё. Умелец повторил «лечение». Схватил её за ногу и волоком потащил по полу к следующему орудию мучений. Он надел ей на ноги пару ботинок, поместив близко к огню, пока ботинки не нагрелись, чтобы вынудить её сознаться от усиливающийся боли. Анна пришла в сознание (насколько это, конечно, было возможно), но сопротивляться, и терпеть она больше не могла. Она попросила пощады.
- В чём же я должна сознаться?- выдавила она из последних сил.
- Во всём. Ты уже знаешь. И повторишь на казни, что ты умираешь с раскаянием и отрекаешься от демона. Бесконечно повторяющиеся пытки привели допрашиваемую в такое состояние, при котором она была готова признаться во всем, что от неё требовали. И до конца не отрекаться от своих показаний.
Девушка не выдержала и закричала – Да, я совершила так много греховных поступков. Мне нет оправдания. Я убивала людей… Пила из фляги кровь убитых детей, выражала почтение домашнему духу, напускала бури, мор, болезни, встречалась с инкубом.
-Вот тут поподробней, - инквизитор гадко ухмыльнулся, заговорщицки оглядел палачей.- Все ведьмы болтают, что с мужчиной они не получают такого удовольствия, как с инкубом. Ты тоже так считаешь?
- Мы совершали воздушные путешествия на дьявольские танцы,- испуганная Анна готова была говорить всё, что угодно, только бы избежать очередных изуверских пыток.
Судья, следуя примеру инквизитора, похотливо пялился на заключённую,
- Да, ведьмы, в самом деле, треплются, что с ним на земле ничто не сравнится. И я думаю, что происходит это по нескольким причинам. Во-первых, это случается из-за того, что демоны притворяются, что сильно влюблены в ведьм, что для этих порочных, глупых женщин кажется самым дорогим на свете. Кроме этого, злые духи принимают необычайно привлекательный внешний вид.
- Демон и сук себе подбирает соответствующих, - вклинился судья.
- Да уж…И, во-вторых у него… - тут палачи переглянулись и омерзительно заржали, - впрочем, вы понимаете…
- Так что же он с тобой делал?
-Он делал со мной всё, что хотел, - прошептала запуганная пленница.
- Тогда иди сюда, дьявольская сучка… Сейчас мы с тобой тоже будем делать всё, что захотим. Ты узнаешь, каково быть с инквизиторами.
- Лучше костёр!
- Будет и костёр…Попозже…А пока будет то, что будет!
_ - Ты дьявол! Я поняла! Ты – дьявол!
- Наконец-то ты меня узнала…Но не до конца…Сейчас ты меня больше узнаешь, - сопел инквизитор, возясь со своей рясой. – Мы с тобой ещё встретимся, мы с тобой ещё встретимся, - бормотал он уже в полузабытьи, даже не стараясь стереть с подбородка тягучие слюни. На неё дохнуло вонью, густой нечеловеческой шерстью из подмышек инквизитора.
Анна теряла сознание. И последнее, что она видела – чёрное родимое пятно, пересекавшее лоб насильника. А он бормотал уже что-то совершенно бессмысленное…
- Ты меня запомнила…Ты меня хорошо запомнила…Придёт время – ты меня родишь… Или я возникну из твоего чрева…
- А ты? – уже с той стороны бытия спросила Анна.
-А я тебя сожгу…Для тебя же… Мы ещё встретимся…

- Теперь ты сделала свои признания. Если ты снова будешь всё отрицать - скажи об этом сейчас, пока я рядом, - палач гадко заржал, и выпустил её из своих омерзительных охватов, облизывая свои сальные губы,- чтобы я заново подвесил тебя. И если ты снова отречёшься завтра или послезавтра или перед судом, то снова попадёшь ко мне в руки, и тогда ты узнаешь, что я только забавлялся с тобой. Я буду мучить и пытать тебя так, что даже камень заплачет от жалости.
***
- С помощью дьявольского искусства эта женщина мошеннически практиковала, использовала и применяла различные безнравственные и порочные деяния , называемые колдовством, заклинаниями, заговорами и чародейством. В чём и призналась на предварительном следствии.
- В обмен на признание мне обещали помилование, и смерть, если я буду отрицать колдовство! Я никогда не была на шабаше! Я – не ведьма! Не ведьма! Сжальтесь надо мной! – от длительных пыток и унижений у Анны подкосились ноги, и она камнем рухнула на пол.
- Ещё не представало перед судом ни единого человека, который, имея клеймо дьявола, вёл бы безупречный образ жизни. Клеймо – вот высшее доказательство вины! Ни один из осуждённых за колдовство не был без клейма. А эту ведьму он пометил особенным знаком,- судья, словно хищный зверь резко рванул к девушке и, задрав её юбки, начал тыкать крючковатым пальцем на родимое пятнышко под её коленкой,
- Чтобы связать более крепкими узами для большего богохульства и предательства, он поставил свою печать на её теле, как знак того, что она принадлежит ему.
- Её он пометил знаком летучей мыши. Своим слугой! Вы видите?!- Летучая мышь! Сжечь! Сжечь это исчадье ада!
Судья произнёс свою гневливую речь и обессиленный плюхнулся в судейское кресло. По залу прошёл вначале недовольный рокот, пробуждающийся отдельными выкриками согласия с судом. Но довольно скоро сдержанный ропот перешёл в озлобленный рев толпы.
-Сжечь! Сжечь ведьминскую сучку!
Негодование грязной толпы не утихало. Напротив, оно усиливалось, переходя в рёв голодных зверей, которые почувствовали кровь обессиленной добычи. В любой момент эта свора была готова броситься на девушку и растерзать её. Не насытившись ею, они с таким же самозабвением могли изодрать друг друга и на какое-то время утолить нескончаемую жажду жертвенной крови.
 Безобразные, косматые бабы кривили свои бесформенные рты и корчили жуткие гримасы, плевали и тыкали пальцами в её сторону.
 – Она поила колдовским зельем наших мужчин!- верещали одни.
- Соблазняла приворотными средствами наших сыновей – поддерживали их другие.
- Ведьма! Грязная чёртова шлюха! На костёр! На костёр!
  Уродливые мужики размахивали кулаками, сотрясали воздух и тоже жаждали казни.
- В огонь! В огонь эту горделивую блудницу!
 Они не могли ей простить, что она отвергала их непристойные домогательства.
Только один человек в этом зале молчал. Молчал и не мог поднять на неё глаза. И не мог ни обвинить, ни защитить. Равнодушие ли было в этом, благодаря которому и совершаются все преступления? Обыкновенная трусость? Или он тоже не мог ей простить. Простить того, что она его любила. И того, что любил он (насколько он, конечно, мог любить). И того, что он страшился её всесокрушающей любви.
 Но, как бы там ни было – он Молчал…
Но каждому, кто пришёл в этот зал позора, было, за что её ненавидеть и требовать смерти. Люди не прощают, если человек имеет хотя бы одно замечательное свойство, которого не имеют они, но хотели бы. Это может быть красота, здоровье, молодость, богатство, либо исключительный ум и душа. Вот истинная причина для обвинений.
А может и не быть ничего явного, но что-то невесомое, неуловимое всё же указывает им – иной, не такой, как все. И возникает страшное желание опустить до своего уровня.
А не получится – уничтожить.
Заклевать.
 И набрасываются, словно вороньё.
 И рвут.
Человеку не прощают иного мнения. Стремление толпы - затоптать любого, кто мыслит иначе. Не смей подниматься над нами, - говорит толпа. Не думай, что ты выше, достойнее, что отмеченный. А если ты и отмеченный, то дьяволом! – и толпа беснуется. И слухи принимаются как доказательство вины.
 Представление о ведьме как об уродливой старухе на помеле всего лишь часть фольклора. В реальности и это неопровержимый исторический факт - ситуация иная. За триста лет инквизиции гораздо чаще обвинялись молодые, красивые и дерзкие. Именно это привело многих женщин на костёр.
1450-1750 период колдовской истерии в Европе. Около 1600 года Боге так описал свои впечатления «Германия полностью занята строительством костров для /ведьм/. Швейцария также была вынуждена стереть с лица земли многие из своих деревень. Путешествующий по Лотарингии может видеть тысячи и тысячи столбов. К которым привязывали ведьм».
Эти узаконенные убийства на несколько столетий отбросили развитие цивилизации. И нет этому ни конца, ни края. В любом столетии.
Но главное - и поныне полыхают костры инквизиции. И поныне в них сгорают лучшие из нас…
И поныне!
Да, они не чадят, не воняют горелым человеческим мясом, от них не несёт жжёными волосами. Они пахнут роскошными духами. Люди на крестах – с очаровательными улыбками и вроде неплохо одеты…
Но они на кострах!
Они сгорают и та же толпа охвачена той же ненавистью!
Они сгорают. И знают это.
И мы это знаем.
Зависть и ненависть человеческая – вот истинная причина всех войн, бед и неисчислимых костров инквизиции которые тысячелетиями не могут погаснуть. Убожество душит порядочность, человеческий разум низводится до соучастия в подлостях, а низменные страсти прикрываются благочестием. И нет для них большего удовольствия, чем найти изъяны у ближних.
Великих по духу, по поступкам, по бытию. История имеет множество примеров превращения человеческого существа в худшее из существующих животных.
К сожалению…
  ________
В день, назначенный для суда, Анну привезли на повозке, с цепями по всему телу. Руки связали так сильно, что из них сочилась кровь. Вокруг неё находились тюремщики и палачи, сзади – вооружённые стражники.
В судейской комнате в ожидании развлечения собрались разные люди. Но в одном они были одинаковы – Всё, что здесь должно было произойти – для них всего-то невинная забава.
Наконец, вышел судья с помощниками. Важно воссел в судейское кресло. По его знаку ввели заключённую. Она уже не была той цветущей весёлой девушкой, какой была до тюрьмы. В зал вошло бледное, изможденное существо с тусклым безразличным взглядом. Толпа начала неистово свистеть и сквернословить, но по знаку главного заседателя примолкла.
Судья взялся зачитывать обвинительный акт по делу о колдовстве и чародействе.
-Общепринятые законы устанавливают, что ведьма не может быть осуждена на смерть иначе, чем на основании её собственного признания. Потому суд обязан уточнить у заключённой. Подтверждает ли она то, в чём созналась на допросах и собственноручно подписала.
Стражник толкнул Анну мечом в спину, – Не спи, - грубо рыкнул он.
-Да. Я со всем согласна, – ответила она в зал. И добавила мысленно, – Теперь уже со всем.
-Значит, можно продолжать, - не пытаясь даже скрыть своей радости, потирая руки, как после хорошо проделанной работы сказал судья,
- Итак…- На основе показаний осведомителей и признаний самой обвиняемой, суд доказал её вину в наведении порчи и повреждении людей семью способами:
Внушением любви, внушением ненависти, вызыванием импотенции, вызыванием болезни, лишением жизни, лишением рассудка, повреждением имущества и животных. Все перечисленные действия являются проявлением зла, поскольку они совершались вопреки учению церкви и Господа нашего и подразумевают служение Сатане. Доказана вина в злодеяниях вызыванием бурь, штормов, непогоды на море и суше, убийством скота и причинением беспокойства мужчинам, женщинам и детям, гибелью урожая, отравлением воздуха, вызыванием странных страстей и телесных терзаний у людей и других существ.
 Подобные преступления соотносятся с преступлениями против Господа, и согласно теории, принятой церковью, детально разработанным Договором с Дьяволом. Присяжные заседатели именем царствующего короля и королевы за совершение указанных богопротивных деяний, называемых колдовством и чародейством постановили, что ты должна быть приговорена к сожжению на костре Великой Инквизиции!
Судья поднял руку, требуя тишины.
- Есть ли кто среди вас несогласный с приговором? Есть ли человек, который может сказать доброе слово об осуждённой?
Гневный рёв толпы был ему ответом.
Не кричал и не проклинал её в эти минуты только один человек – Евгений. Он просто молчал. Не поднимая глаз, не поднимая головы. Он так и не посмел вскинуть руку и произнести хотя бы одно слово.
Закончив чтение приговора, судья преломил свой жезл и приказал палачу выполнять его распоряжения.
Ликующая толпа, согласно обычаю, перевернула столы и стулья в судейской комнате. И процессия, возглавляемая группой мужчин с палачом, потянула Анну к месту казни, затем следовали священники, сопровождаемые женщинами. На пути к площади процессия пела псалмы «Да будет с нами Отец Небесный» и молилась. А их злобные волчата получили каникулы, чтобы стать свидетелями гибели ведьмы и забросать её камнями.
Звонили церковные колокола, словно обёрнутые в сырую ткань. И только в этом звоне звучала неземная печаль.
_______
Костёр соорудили из сырого дерева, чтобы пытка продлилась как можно дольше и продлила мучения. Когда Анну вели к помосту, хор сопровождал её пением гимна «Теперь мы молим Святого Духа».
. Вновь зачитали приговор, с которым она была вынуждена в последний раз согласиться, чтобы её не уводили обратно в тюрьму для продолжения пыток. Один из священников произнёс проповедь такую же холодную, как и его бесцветные глаза. После всех этих необходимых гуманному суду процедур жертву официально и законно передали в руки её последнего палача.
Анну привязали к позорному столбу. Костёр долго не разгорался. Доброхоты подкинули сухого хвороста, и огонь мгновенно вспыхнул. Теперь она могла не страшиться угроз палачей. Здесь они её уже не достанут. И терять ей было нечего. Всё, что она имела, во что верила и надеялась, она лишилась. И потому без сожаления отдалась испепеляющему огню. Охваченная пламенем заговорила,-
- Пусть все, кто видит меня сегодня, знают, что я теперь должна умереть как ведьма на основании моего собственного признания. И я прощаю всех, виновных в моей крови, я принимаю всё на себя. Пусть моя кровь прольётся на мою голову. И поскольку я сейчас должна предстать перед Господом, я заявляю, что свободна от колдовства, как дитя. Но, по обвинению порочных людей меня поместили в тюрьму под именем ведьмы. Всё, в чём я призналась, ложь.
Я никогда не думала, что с помощью пыток человека можно довести до того, что он станет рассказывать небылицы, подобные тем, что я рассказывала вам. Подвергая меня этим невыносимым мучениям, вы вынудили меня дать под присягой ложное показание.
 Я не ведьма, и никогда не видела дьявола! От меня отреклись все, и не находя иной возможности вырваться из тюрьмы или восстановить когда-либо своё доброе имя, по наущению дьявола я сделала это признание с намерением покончить с жизнью, устав от неё. Я предпочла умереть, чем жить.
Костёр разгорался всё сильней и ярче. Сквозь треск пылающих брёвен доносилась молитва Анны, прерываемая её слезами. Она читала «Отче наш», а высокие языки пламени обвивали её стан и заглатывали в свои ненасытные пасти всё глубже и глубже. И, наконец, поглотили.

А народ, как обычно, жаждал хлеба и зрелищ. И того и другого он получил сполна. Ведьма сгорела до горстки пепла. А хлеб... Каждый участник процесса получил по нескольку монет из конфискованного имущества жертвы.
 И эти холодные железки никому не жгли руки…
Получил несколько медяков и Евгений..
_______
- Вера, скорее зайди во вторую палату. У тебя там припадочная девица какая-то!
- Что там ещё случилось? – недовольно поинтересовалась Вера у коллеги, дожёвывая свой бутерброд.
-Полный бред! Я таких тронутых ещё не видела. Забилась в угол, к ребёнку не подходит, кормить отказывается, кричит, что он палач. И вообще, такую чушь несёт, что я отродясь не слыхивала.
-Дура ты, и шутки у тебя дурацкие.
- Да сама ты такая! Топай уже к ней. А то, не ровен час, руки на себя наложит. Отвечать ещё будешь за психа. А я пока позвоню в психушку.
 Ты там аккуратнее! Мало ли чего… – крикнула она ей вслед.
Вера в палате не задержалась – стрелой вылетела.
- Ирка! Это что-то! Я сама испугалась. Ребёночка бы забрать. Может, зайдёшь туда. Я то, это…боюсь умалишённых. Чё с ними делать-то? А малышу кабы вреда какого не нанесла.
- Я туда тоже не пойду. Подвинь-ка мне лучше телефон.
        -Але-е. Психиатрическая? Это вас роддом беспокоит…
- Шутить изволите?- ответили на том конце провода.
- Да какие шуточки! Срочно выезжайте. У нас роженица умом тронулась.
- Поступила к вам такой?
-Да нет. Поступала, вроде как, нормальная. А сейчас вот умом тронулась. Как родила, так
 и …того. Тю-тю, значит. Да вы выезжайте скорее. Медбратов покрепче прихватите, больная может быть буйная. Всё, ждём.
- Ну, Ирка, ты даёшь – медбрата ей покрепче. Уморила.
- Ничего смешного не вижу. Я же не для себя вызывала. Мне пока не надо. Чуть попозже.
- Ты уверена?
-Да ну тебя, глупая баба. Ты дверь-то закрыла?
- Нет…
- Иди закрой, от греха подальше. Ну её.
Вера взяла увесистую связку ключей и отправилась закрывать необычную пациентку. Словно по минному полю, она прошла этот недолгий путь - от столика дежурной сестры до палаты. Закрыла. Освобождено вздохнула и с чувством выполненного долга вернулась обратно.
- Всё, затворила. Знаешь, Ир. Как подошла туда, меня аж в жар бросило. Жутко там… Рядом с ней. Может и вправду, что нечистое…
- Да брось ты. Учёный человек. Клятву Гиппократу давала…
- Не Гиппократу, а Гиппократа. Неуч. Гиппократу я ни в чём не клялась, ничего не обещала.
- Даже большой и чистой?
- Ирка, тебе надо было в цирке работать, а не в роддоме.
- А какая разница? Не вижу большого отличия. Взять хоть сегодняшний денёк. Ну, чем не цирк?
 Вот ещё медбратья приедут. Если такие, как я по телефону заказала, то работу поменяю. Определённо!
-А вот и они.
- Ну и уродцы. Остаюсь здесь. Точно гориллы. Приснятся – не отмашешься.
-А если ещё и рядом заснут…Двое из ларца.
- Типун тебе на язык.
- Что тут у вас девочки? – прохрипела басом одна из подошедших горилл.
 Вера протянула им ключи, - Идите сами посмотрите.
______

-Пациентку нашу новую видела? – молоденькая сестричка окликнула Милу из соседнего бокса.
- Да, главврач говорит - исключительный случай. А мозг – дело тёмное и исследованию не подлежит.
- Такая девушка интересная. Говорят, была в порядке. Что может произойти за столь короткий срок?
-Я с подругой её говорила. Приезжала она проведать нашу узницу.
-Да? И что?
- Говорит, мужик её загулял. Сволочь. Его жена беременная, а оно по бабам. Ненавижу их всех. Подонки дешёвые.
-А она откуда узнала?
- Кто она? Подруга?
- Нет, Анна.
- Он к роддому приходил, якобы поздравить с рождением сына. Передал банальные цветы, фрукты и ушёл. С другой.
- Они что, в обнимку шли, целовались?
- Нет. Просто шли рядом.
- Так может это знакомая, какая его?
- Анне так не показалось. Вот крыша и съехала. Это ты у нас ещё дурёха неопытная и доверчивая.
- Может оно и лучше. Зато с головой всё будет в порядке. Почему же она с ним не поговорила?
- Не хочет верить, хотя он и пытался оправдываться. Но не верит девчонка и всё тут. Когда любишь по-настоящему – измену нельзя ни забыть, ни простить, ни оправдать.
- А как же люди? Вот и свадьбы они брильянтовые отмечают и рассказывают, что всё в жизни было – и хорошее и плохое и очень плохое…
- А не любовь это. Так,- быт. Дома общие, дети и тому подобное. Терпят, свыкаются и тянут лямку. Не понятно, правда, - зачем?
 А настоящая жизнь мелькает мимо, как цветочные луга за пыльным стеклом
 скорого поезда.
- Да, печально… Надеюсь, со мной такого не произойдёт.
- Надейся, дитё. Надейся. Надежда, ведь она знаешь, последней загибается. Хотя…У некоторых последней умирает Любовь. И становятся эти рыцари печального облика гостями нашей клиники. Лучших людей теряем!
_______
С утра Евгения разбудил телефонный звонок. Звонили из клиники.
- Вы готовы забрать сегодня жену?
-Да-да, конечно.
- Но прежде нам надо бы поговорить. К одиннадцати подъехать сможете?
- Да, как скажите.
- Жду вас. До скорой встречи.

Главврач заметил Евгения ещё из окон клиники. В который раз он удивлялся, как это такая красавица запала на этого невзрачного и никчёмного мужичонку. Взгляд не держит, глазёнки бегают. Никакой внутренней силы. Продаст ни за грош. Что её могло привлечь в нём?
 Может, действительно, существует некая кармическая связь между людьми. Не отданные сполна долги из прошлых жизней настигают нас в следующих. И может многое из того, что встречается в этих стенах не болезненное отклонение психики, а реальность. Другая реальность. Возможно, существует параллель, связывающая, события, столетия, вселенные, в конце концов.
-Да,- в который раз проговорил доктор, светило медицины в психиатрии,
-Мозг человеческий – дело тёмное и исследованию не подлежит. А все наши «кандидатские» - до одного места.
   Он вышел встретить Евгения на коридоре, чтобы не затягивать с ним общения, как если бы он расположился на кожаных диванах в его кабинете.

   -У вашей жены послеродовая депрессия, со всеми вытекающими... Маниакально – депрессивный психоз и масса других, мало изученных сбоев психики. И, как мне известно, не без вашего участия, - доктор укоризненно взглянул на мужа Анны.
 Это часто случается с особо впечатлительными натурами. Состояние на данный момент стабилизировалось, но не исключены рецидивы. Рекомендую не вызывать в ней сильных эмоций любого рода, не важно отрицательных, либо положительных. Любые чувства опасны при пограничном состоянии психики. Прошу вас поберечь её от эмоциональных встрясок, это пойдёт на пользу. И, ещё…Доктор взял Евгения под локоток, и отвёл в сторону.
 Перейдя на шепот, он добавил, – хочу вас предупредить, что у Анны болезненная впечатлительность. Если вы действительно любите свою жену, и не хотите, чтобы это закончилось хронической шизофренией, не допускайте впредь подобных поступков.
 Для любой женщины это трагедия, а для вашей – в особенности. Измену она восприняла как костры инквизиции. Каждый чувствует это по-разному.
 Кто больше, кто - меньше. Некоторые - и вовсе не заметят. Она же – сгорала. Для неё – это была жестокая реальность.
 Я, конечно, в некоторых моментах могу вас понять как мужчина. Но не во всех.
 Далеко не во всех…
 В её положении вы обязаны были не совершать столь опрометчивых шагов. По крайней мере, это подло. Я думаю, мы друг друга поняли?
Евгений пристыжено потупив глаза, пытался улыбнуться, но вышла нелепая, ущербная гримаса.
-Да, конечно. Я выполню все ваши рекомендации.
-Тогда всего хорошего. До свидания.
Доктор даже не пожал протянутую руку Евгения и размашистой походкой пошёл вдаль по коридору.


Медсёстры вывели Анну за двери клиники, а, увидев, что её ждут, наспех попрощались и ушли. Она задержалась на ступенях своего последнего местожительства и посмотрела на Евгения. В её глазах был не интерес, в её глазах была боль. Она мучительно что-то хотела вспомнить. Какие-то страшные картины воспоминаний были, казалось совсем рядом… Но нет, и на этот раз они не пробились в сознание. Может быть чуть попозже. Видения исчезли, и она снова увидела Евгения с потупленным взором.
Но он видеть этого не мог.
Евгений стоял, опустив глаза. И не мог он их поднять, не мог взглянуть на неё чистым, истинным взглядом. Он…
 Да-да-да. Конечно.
 Он стоял и молчал…
Он молчал уже пятьсот лет.