Человек с ружьём

 «Михельсон» бурлил… После пламенной речи Ильича на трибуну повадились седоусые пролетарии, долбившие по наспех оструганным доскам, задрапированным кумачом, пудовыми кулачищами, КИМовки в кумачовых же косынках с сомнамбулическими студенистыми глазами, основательные матросы и красногвардейцы со следами старорежимных кокард на папахах и бескозырках и всё с теми же, кумачовыми, бантами на шинелях и бушлатах…
 Ильич незаметно, боком-боком, пробрался к выходу со сцены, нырнул за плюшевый занавес.
- Как тут у вас пройти на воздух, товарищ? – Задал с лукавым прищуром вопрос молоденькому красногвардейцу за кулисами.
 Безусый паренёк подтянулся весь и вжал в себя непомерную для его роста винтовку. Поднял, на манер железнодорожного семафора, негнущуюся руку, указывая на маленькую железную дверь в стене:
- Тама, товарищ Ленин!
 Ильич прошёл, было, уже до самой двери, откозыряв по заведённой недавно привычке, подсмотренной в старых синематографических хрониках про Николашку, Георга, Вильгельма и Франца-Иосифа, как вослед услышал:
- Владимир Ильич! Товарищ председатель СНК!
 Обернулся…
 Солдатик, заворожёно смотря на Вождя, смутился уже и сам своего порыва.
- Слушаю Вас, товарищ… - Ильич сделал два шага назад от заветной двери.
- Товарищ Ленин…Товарищ Ильич…Pardonnez mois, Владимир Ильич… А мировая революция? А она когда? А... А скоро? А как тогда? У меня боезапас всего три патрона… Как же нам там тогда?
- А Вы, товарищ, берегите свои патроны! Для дела Революции! Ваши три патрона – архинаиважнейший стратегический резерв всего мирового пролетариата!
 Ильич ещё раз откозырял и толкнул в предвкушении скрипучую дверь…

       * * *

 Выйдя на заводской двор, Ульянов вынул из кармана пальто папиросу, которую мучил своими заскорузлыми от писания статей пальцами во всё время выступления на трибуне у «Михельсона»… Закурил от зажигалки, сделанной бойцами Западного фронта из гильзы от трёхлинейки с трогательной надписью «Таварищьчу прет сидателю ВРКА В. И. Ленену от красных гвардейцев кирасирскова Ея Величества полка»…
 «Роллс-Ройс» Вождя мирового пролетариата, купленный в своё время товарищем Красиным у английских капиталистов за сущие копейки, стоял посреди мощеного булыжником двора, блестя на закатном августовском солнце маслянистыми разводами чёрных, как вороновое крыло, буржуазных эмалевых красок.
 Водитель – Степан Казимирович Гиль – сидел по своему обыкновению в близлежащей чайной, хвастаясь мандатом «члена Реввоенсавета» и маузером в деревянном чехле перед зашедшими скоротать полчаса времени до нового клиента от Павелецкого до Сухаревой Башни ямщиками…
 Ильич выпустил тонкую струйку перламутрово-серебристого табачного дыма от Dunhill в предзакатное августовское небо.
 Смеркалось…
 Да-да! Именно - «смеркалось»! Бедный Чехов!
 Ленин вспомнил вдруг набережную в Ялте, ресторан «Ореанда», сутулую фигурку земского врача в пенсне за соседним столиком…
 Вспомнил с неожиданной силой, отчётливо и осязаемо, как они с Надюшей, насадив на кончики вилок кусочки beef Stroganoff, стреляли ими, как из древней римской катапульты за накрахмаленный до нельзя воротничок Антоши…
- Господа! Je vous prie instamment…– Смущённо бормотал Чехонте вытирая шею салфеткой.
Интеллигентик! Земец… «Смеркалось» - вот и всё, что оставил он грядущим поколениям в память о своём сгинувшем безвольном классе… Мудак! Докторишка…

       * * *

 Прохаживаясь вокруг автомобиля, попыхивая папироской, Владимир Ильич заметил вдруг девичий силуэт у ворот. Присмотрелся. Сутуловатая фигура, вылинявшее до полной неразличимости цвета платье. Девушка оглядывалась, близоруко прищуриваясь, по сторонам. Характерный профиль с большим удлиненным носом, неряшливая копна тёмных вьющихся волос…Ильич живо вспомнил молоденьких евреечек-социалисток, которых после жарких споров на марксистских кружках он пёр в пыльных комнатах конспиративных квартир на пачках «Искры» и прокламаций. Отвисавшая в левой штанине мошонка вождя подтянулась и собралась в мускулистый комок, в паху выступил пот…
 С деланным добродушием и безразличием Ленин обратился к девушке:
- Заблудились, товарищ?
 Она вздрогнула и повернулась на голос, изо всех сил всматриваясь перед собой.
- Ой! Я и не заметила, что тут есть кого…Вы зачем так мне: «товарищ»? Меня Фанни зовут. Девица я…
- С Бердичева? У меня дед бердичевский… – Радуясь словоохотливости Фанни, Ильич повёл разговор в правильном, по его пониманию, русле.
- Агицын паравос, Бердичев! Ой, не смешите меня! Где вы видели в Бердичеве порядочных девиц? То жуткий город! Тётя Циля ездила однажды туда продавать куры, так у неё прямо на вокзале срезали с-под юбки всю выручку! Представляете? Ладно бы цыгане или шпана… Так нет же! Две девицы. Очень приличные с виду, с зонтиками… Одна пока выспрашивала, что не родственница ли тётя Циля аптекарю Гершлю с Фонтанной, другая резала-таки кошелёк… А вы мне говорите за Бердичев!
 Несколько опешив от такого напора, вождь плавно свернул разговор на более близкие темы.
- Так вы всё-таки заблудились?
- Искала этот ваш Павелецкий вокзал. Одни говорят уже иди туда, другие – обратно. Что за город, что за люди! Боже ж ты мой! А вы? Вы не знаете за вокзал?
- Да тут рядом, в двух шагах. Хотите, подвезу? – Ильич вальяжно хлопнул ладонью по сверкающему капоту.
- А то у вас что? Это тут автомобиль? – Фанни чуть не уткнулась носом в лобовое стекло, пытаясь рассмотреть машину.
- Ну да, «Роллс-Ройс»… - Наслаждался Ленин произведённым эффектом. – Мой, между прочим! – Не соврал он.
- И что, вы прям так умеете им рулить?
- Конечно! Могу и тебя научить… - Пришло время переходить на «ты».
- Ой, бросьте! Я такая дурочка, что зонтика открыть не умею. Мама мне всегда говорила «Фанни, ты таки если открыла зонта, уже совсем не закрывай его, так и ходи с ним весь год, как дурочка, по Дерибасовской. Ничего, многим как раз такие и нравятся.»
- Пустяки какие! Я научился за два часа. Это совсем не сложно. Сейчас… - Ильич достал из-под водительского сидения ручку, которой запускали двигатель, вставил её в гнездо под решёткой радиатора. Подвёл Фанни:
 – Крутани пару раз!
 В могучем черепе классика марксизма без труда помещались самые разнообразные знания. Вождь быстро выудил из своего философического склада ума и выстроил в логическую цепочку последовательности действий те операции с рычагами и разного рода приборами, свидетелем которых он являлся каждый день, наблюдая за почти шаманскими ритуалами Степана Казимировича.
 В самом деле, после пары проворотов, Ильич, потянув за какую-то ручку, нажав на педаль и дёрнув за рычаг, услышал знакомый звук работающего двигателя.
- Садись! – Крикнул он Фанни. Та на ощупь добралась до открытой гостеприимно двери пассажирского места рядом с водителем. Машина плавно тронулась…
 Сделав осторожно пару кругов по двору, Владимир Ильич остановил автомобиль. Аккуратно, стараясь не делать резких движений и не шуршать, расстегнул пуговицы на брюках, порылся в прорехе кальсон и выпростал наконец свой небольшой, весь в варикозной паутине вен, бурый уже от прихлынувшей крови ***к.
- Ну вот…Видишь, ничего сложного?
 Фанни молча кивнула.
- Сейчас я покажу тебе, куда надо нажимать, а потом – попробуешь уже сама. Вот смотри… Нагнись-ка вот сюда и загляни под руль…
 Фанни послушно сунула свою голову в указанном направлении. Почувствовав горячее дыхание на залупленной головке, Ильич приготовился к решающему броску.
- Что это пахнет здесь…- Услышал он приглушённый голос Фанни. Более не в силах терпеть, пригнул рукой её голову ещё ниже и ловко вогнал *** в полуоткрытый девичий рот, не дав закончить фразы.
 В следующую секунду вождь испытал неземное блаженство от ощущения влажной теплоты, окутавшей то, что он намеревался показать буржуазии всего мира. А ещё через секунду – страшная боль прошла электрическим разрядом по всему телу.
 Придя в себя от шока, Ильич увидел окровавленные кальсоны в треугольном вырезе расстёгнутой ширинки. Подняв глаза, темнеющий от боли и гнева взгляд его остановился на Фанни, которая стоя чуть поодаль от машины отчаянно и шумно сплёвывала на булыжник окрашенную ильичёвой кровью слюну. Придерживая пострадавшее место, вождь осторожно выбрался наружу. Достал из кармана пальто браунинг и нажал на спусковой крючок, целясь скорее на звук плевков, так как выступившие от нестерпимой боли слёзы совершенно размыли очертания окружавших предметов. После второго выстрела браунинг дал осечку. Размахнувшись, Ильич запустил им в сторону еле различимого силуэта, продолжавшего стоять в десяти шагах от «Ройса». Ноги вдруг сделались ватными. Прислонившись к автомобилю, Ильич увидел, как от главного корпуса бегут люди…

       * * *

 - Владимир Ильич! Что с Вами? Вы ранены? – Встревоженные голоса загудели вокруг. Десятки рук потянулись, пытаясь подхватить тело вождя.
 - Не надо, товарищи, я сам… - Тихим, но решительным голосом произнёс Ильич.
 Медленно, держась окровавленными руками за низ живота, сделал пару нетвёрдых шагов к задней дверце машины.
 Выросший как из-под земли Гиль распахнул её.
 - Давай пособлю, Ильич! – Осторожно взял под локоть, помог пробраться вглубь салона. В окно Ленин увидел толпу рабочих и красноармейцев, окруживших Фанни, растерянно озиравшуюся по сторонам. Около её ног валялся ещё чуть дымящийся браунинг.
 - Сука! Стреляла в Ленина! Да она эсэрка! Убить гадину! – Гневные крики сливались в негодующий гул.
 Давешний молоденький караульный, передёрнув затвор трёхлинейки, старательно прицеливался.
 Вождь опустил стекло.
 - Товарищ! Товарищ! – Окликнул тихим, слабеющим голосом. Солдатик обернулся. Лицо его искажала гримаса праведного пролетарского гнева.
 - Опустите своё ружьё, товарищ! Мы не вправе марать идеалы марксизма самосудными расправами! Берегите Ваши три патрона. Видите, классовая борьба только начинается! И у нас с Вами будут враги пострашней, чем эсеры и меньшевики, стремящиеся своими шакальими зубами…
 Гиль нажал на клаксон и «Роллс» медленно тронулся, пробираясь через расступавшуюся толпу. Рабочие и солдаты скорбно снимали шапки и картузы, одна КИМовка рыдала в голос…

       * * *
 - Дай гляну! – Гиль, слега притормозив, обернулся назад.
 Ильич развёл ладони.
 - Да пустяки! Так, кожу поцарапала слегка, сучка. Больно? Терпи, Председатель, до свадьбы заживёт! – Сверкнул золотой фиксой, заговорщицки подмигнул. – Давай бензином промоем? Мало ли, что там у неё…
 Ильич только устало махнул рукой. Минут пять ехали молча.
 - Ты б засупонил портки-то, Владимир Ильич! Кремль скоро. – Бросил Гиль через плечо.
 Морщась, Ульянов застегнул пуговицы, заправил рубашку.
 - Ты вот что, Гиль, много там, у себя в гараже, не ****и! А то начнёшь… Что б без контрреволюции! Да, стреляла, мол, эсэрка. Да, ранен. Не смертельно. И Феликсу то же самое говори. А то он, ****ь, в последнее время совсем обезумел от кровушки. Поставит тебя к стенке, а мне бывшего извозчика какого-нибудь пришлют, а у них ноги воняют. Я с Дзержинским сам договорюсь…
 Над крышами уже замаячили орлёные кремлёвские башни.
 Сквозь полудрёму пробивались всякие приятные мысли:
 « Ничего! Поваляюсь месяца три-четыре в Горках. На бильярде с Инессой поиграем, шампанское… Пусть сами в своём сраном Совнаркоме заседают! Ораторы… Заодно и попов расстреляем. Надо Феликсу сказать, чтоб в этот раз расстрелял побольше! Заебали, ****ь, мракобесы!...»
 Шурша шинами по тёплой брусчатке, автомобиль въехал в Спасские ворота. Ильич уже спал. Только когда машину стало потряхивать на неровной мостовой, он морщился от саднящей лёгкой боли…