Не рано, не поздно

Когда просыпаешься зимним вечером, бывает очень сложно сориентироваться во времени. Темень за окном. Может быть, 17:00, а, может, вообще полночь…
Только снежинки в фонарном свете все пляшут и крутятся, будто проклятые. Красивые. Иногда бывают дни, когда жалеешь, что проснулся. Когда отходишь ко сну без стремления к завтрашнему дню.
Зима время смертей. Некрологи становятся длиннее, скорбные известия по телевизору, письма и телефонные звонки зовут на чьи-то похороны. Снова. И нужно идти, нужно говорить свое слово. В такие времена кажется, что запах смерти висит в воздухе повсюду. Начинаешь задумываться не о самых приятных вещах… Конечно, смерть имеет свое философское значение, имеет под собой и что-то хотя бы немного светлое.
Смерть – напоминание о том, что стоит спешить, что не поздно еще заботиться о живых, которые для нас что-то значат. Да-да, как правильно и гуманно. Но мало кому это напоминание прослужит долго, увы. Я знаю это по себе.
Последние зимы особенно холодны и черны. Умирают нищие, умирают богатые, умирают звезды кино, умирают неизвестные люди, умирают и знакомые.. Перед смертью все равны. Есть в этом всем что-то.
Равен и ты. И ты боишься…
Я встаю в темноте, включаю свет, за которым следует страшная резь в глазах. На часах около девяти. Как обреченно тикает их механизм, будто пытается настроиться на траурный лад, будто понимает меня.
И вот я сижу в пустой квартире, как если бы за окном была чума и улицы попали в ее оцепление. Проходит час бесцельной медитации на растрескавшемся потолке. Я смотрю за окно. Все те же снежинки, фонари, сгорбленные так странно. Никакой чумы, конечно… Просто еще одна зима, просто холод сковал этот мир сегодня, просто мрачное стечение обстоятельств.
И я убеждаю себя так настойчиво, как получается, и ищу шарф и в коридоре. Надо пройтись, надо кого-то найти. Кого-то немедленно отыскать, чтобы ощутить рядом человека. Человеческое тепло. Тепло, которое может порой согреть лучше спирта или костра.
А сейчас, готов спорить, каждый второй, проклиная этот ледяной плен, мечтает сейчас об июньской жаре всего-то за тем, чтобы проклинать ее и ждать похолодания, и тогда все по новой. Хорошо там, где нас нет. Мы редко бываем довольны. Мы чертовски избалованы. И только когда маятник нашей жизни качается в сторону угрожающую, в сторону невзгод и горя, а затем, словно из жалости, возвращается обратно, мы улыбаемся и распахиваем глаза. Мы вдыхаем полной грудью, мы чувствуем себя живыми.
Во всем, как видится, есть смысл, несмотря даже на нашу слепоту.
Я шел вниз по лестнице, ощущая с каждым шагом приливы морозного воздуха. Вот и миновал подъезд. Тиски холода сжимают лицо, но не так это страшно, как пустота, что сдавливает души. Особенно, когда в них поселяется тупой животный страх.
Я часто последнее время чувствую себя каким-то животным, даже не испуганным ребенком, а животным. Вот и сейчас нечто страшное я ощущаю на себе. Голодный взгляд не находит ничего. Переулки и дворы, как будто впрямь вымерли. Даже огни горят лишь в редких окнах.
Как песочные часы что-то в тебе переворачиваются каждую секунду. Лишь завывает ветер, и больше нет звуков. Метель засыпает глаза. Снег повсюду и он будет еще долго укрывать все, до чего только сможет добраться.
Закрыты лавки и трактиры. Пустые скверы, пустой город. Наверное, боялся сейчас не один я…
Пальцы ног стали неметь уже давно, да и лицо болело от ударов метели. Я произвольно выбрал какой-то подъезд и зашел внутрь. Там было лишь чуть теплее, но почему-то спокойнее, да и за ободранной дверью вой зимы слышался глуше. Не нагнетал такой тоски и беспокойства.
Рука скользнула в карман и извлекла последнюю папиросу. Этот маленький кусок свернутой бумаги казался мне сейчас таким дорогим. Я прикурил, и от огненного всполоха полутьма расступилась - какой-то человек сидел на ступенях ведущих наверх. Он сидел ко мне спиной и, видимо, крепко размышлял, судя по упавшей голове и опущенным плечам, что-то глодало разум незнакомца посильнее моего.
Какое-то дурное, будто пьяное, счастье наполнило меня и, не смотря на холод, я ощутил волну щекочущего тепла.
- Эй! Тоже греешься? – я радостно обратился к нему.
Человек остался недвижим и нем. Я не из тех, кто любит повторять несколько раз, тем более, что он, видно, был явно не рад нашей встрече.
Прошла пара минут, пока дым уходил через пролеты, скользя по перилам наверх. Мой сосед так и не двинулся. Еще бы минута и я бы ушел прочь, забыв о его существовании, полный уверенности, что забыть о моем незнакомцу будет еще проще.
Вдруг он накренился в сторону и упал лицом прямо в грязный кафель. Достаточно быстро мои руки перевернули его, чтобы тут же отпустить.
Грубая небритая рожа с закатившимися глазами, грязная вязаная шапка. И глубокая рана, которую зажимали руки бродяги. Он лежал мертвый и слегка удивленный. Кто-то пырнул его прямо в сердце. Наверное, кто-то из его же рядов…
Но почему я? Почему именно я и именно этот подъезд?! Почему мертвец и я? Почему именно сегодня? В самую холодную из моих зим.
Поймав себя на этой мысли, я выбежал вон, принимая на себя удары бешеной вьюги. Долгий бег по холоду сковал горло, ноги вскоре престали слушаться. И все одна мысль, почему я? Это просто было невозможно счесть совпадением. Есть вещи, в которых разубеждать себя бессмысленно.
Улицы в моих глазах вращаются и прыгают, будто их штормит.
В квартиру я почти, что вполз.
Какое-то время передо мной все еще плясало лицо убитого бродяги, пока в глазах то чернело, то зажигались странные пестрые пятна. Я сидел на корточках, восстанавливая дыхание, в своем темном коридоре. Не было сил, чтобы даже включить свет.
Просто сидел. Сидел и не знал, что думать и зачем думать. На часах уже было около часа ночи, когда я все-таки встал, зажегся тусклый светильник.
Будто не своими руками открыл кран в ванной и долго умывал лицо горячей водой, будто его до сих пор съедал мороз. Раз и еще раз. Кожей лба и щек к мокрым рукам полным воды… Как будто так можно было бесконечно.
- Пойдем на кухню, - сказал мне знакомый голос, так добро и спокойно, что кровь застыла в жилах.
В зеркале отражалось лицо моего друга, покойного вот уже как три с половиной года. Он стоял за мной в трех метрах, прячась в квартирном полумраке. Такой же молодой, лишь бледный и печальный. Печаль скрывалась за его мягкой улыбкой. И я не знал, как может и что он может делать здесь и сейчас, но почему-то я не удивился.
Его отражение в зеркале поплыло за моей спиной куда-то в сторону. И вот он уже вышел из поля зрения, как живой. Поспешно вытерев лицо, я вошел на кухню, где он, ссутулившись, сидел за столом и также улыбался.
- Ну что, - приветливо произнес он. – Выпьем?
Я сел напротив него, пытаясь не смотреть на него, ища глазами какие-нибудь иные объекты, но его глаза и он, как будто был повсюду. Я молча ждал.
- Даже не поздороваешься со старым другом? – хохотнул он, удивленно раскрыв свои глаза.
- Извини…
Я протянул ему руку, и он бодро пожал ее. Руку, которая когда-то бросала на его гроб сырую землю. Его ладонь и пальцы были холодны и легки, будто из перьев. Еще несколько минут молчание висело на маленькой кухне, прежде, чем глаза покойника заглянули в мои слишком глубоко, и я вздрогнул.
- Я понимаю тебя, - тоскливо произнес мой друг, глядя через плечо в окно, на звезды и луну, на онемевшие улицы. – Но тебе незачем бояться…
- Я рад видеть тебя, но я же не ожидал… Зачем ты пришел? И как…
- Я знаю, что ты боишься… поэтому я и пришел. Я бы выпил. У тебя есть?
- Только водка.
- Славно!
Я достал бутылку и две рюмки. Мы выпили по одной, не закусывая, не чокаясь. От шока я пил водку как воду – не морщась, не задерживая дыхание, как обычно. Я не чувствовал ничего…
Но мой собеседник занюхал рукавом, довольно крякнув, как и при жизни.
- Да, хорошо! – выдохнул он. – Я пришел сказать тебе, чтобы ты не терзался и не рождал в себе лишних сомнений. Все это вокруг, я знаю, непросто, но все это кончится очень скоро и наступят другие времена, другой сезон…
- Ты пришел забрать меня с собой?..
- Не перебивай, дурак!
-…
- Я знаю, что всю жизнь ты терял близких людей, достаточно легко находил новых и снова смерть отнимала у тебя их. И ты не забывал старых, но и не ставил крест на новых. Есть такая причуда судьбы, есть такие люди, которые будто рождены терять… я не знаю, как и что будет с тобой дальше, но смерть придет за тобой не рано, не поздно, а когда нужно. И не стоит торопить ее, не стоит прятаться от нее. За тобой она придет еще очень нескоро… спи спокойно и верь.
- Спасибо… Так ты пришел с того света?
- Я не знаю, как называется это место... если хочешь, называй его так.
- И каково там?
- Придет время, сам узнаешь, у меня нет права отвечать на такие вещи.
- Но ведь…
- Налей еще.
- Хорошо.
И я налил еще нам обоим. И мы выпили, но в этот раз у водки появился вкус, горло обожгло.
- Эх… я сказал тебе, я пришел по делу. И вот я сказал то, что должен был. Теперь нам пора прощаться и, наверное, навсегда… - сказал он уже без тени тоски, только свет был в его глазах.
Я опустил взгляд на дно рюмки, тупо улыбаясь, все еще не веря в происходящее:
- Спасибо, что пришел… я бы хотел, чтобы ты…
Но подняв глаза, я не обнаружил его рядом. Только его рюмка полная до краев и большая лужа на столе, и моя, пустая.
Казалось, что прошло не более получаса нашего разговора. Однако уже начал задаваться рассвет. Будильник, стоявший на хлебнице, показывал 9:00. И только подойдя к окну, наблюдая редкие тонкие лучи, что поднимались из-за горизонта, освещая пока что лишь огрызок неба, я начинал понимать все, что сказал мне гость. Будто был внутри себя глух до этой минуты… Если бы кто-то запечатлел на холсте, этот пейзаж за окном, он бы наверняка назвал его «Надежда». Или нет… В сердце пробралась печаль, но светлая. И ушел страх, и я поставил чайник на огонь.
Вот и редкие прохожие волочат свои ноги по каждодневным делам. Как всегда. И будь, что будет.